Ulug-Khem culture Tag

Введение

Одним из наиболее ярких образцов декоративно-прикладного искусства эпохи хунну являются большие ажурные поясные пряжки, орнаментированные в своеобразном зооморфном или геометрическом стиле. В основном они изготовлены из бронзы, но известны и высокохудожественные золотые экземпляры, инкрустированные полудрагоценными камнями. Последние, вполне вероятно, служили прототипами для изготовления более массовых бронзовых изделий. Большое количество подобных золотых и бронзовых пряжек известно нам в виде случайных находок или происходит из давних грабительских раскопок на территории Сибири и Центральной Азии, что затрудняет их полноценное научное использование. Тем значимее новые находки пряжек из закрытых археологических комплексов, особенно происходящие из регионов, где ранее такие изделия были практически неизвестны. Одним из таких регионов до недавнего времени была Тува.

Во II–I вв. до н. э., в эпоху расцвета кочевого государства хунну, территория Тувы, как и всего Саяно-Алтая, оказывается под их властью, что приводит здесь к глобальным этнокультурным изменениям. Начало этих событий следует связывать с северным походом хунну в 201 г. до н. э. Завершается эпоха «скифского мира», длившаяся на этой территории приблизительно с VIII по II в. до н. э. Прежнее население исчезает. Оно, вероятно, частично уничтожено или изгнано, а его остатки ассимилируются доминирующими пришлыми племенами, входившими в конфедерацию хунну. Археологически эти исторические события отражаются в смене культур: уюкско-саглынская археологическая культура с коллективными захоронениями в деревянных срубах и материальной культурой скифского типа исчезает, ее сменяет совершенно другая – улуг-хемская [Грач, 1971, с. 99; Килуновская, Леус, 2018, с. 127], отличающаяся как вещевым комплексом, так и разнообразными типами индивидуальных погребальных сооружений, в том числе характерными для хунну.

В это время получают распространение специфические ажурные бронзовые пряжки, нехарактерные для кочевников предшествующего времени. Вопрос их происхождения остается открытым, но можно вполне согласиться с гипотезой о возникновении некоторых из них пограничных с Китаем территориях, населенных «северными варварами» [Wu, 2003, p. 188]. Сам стиль пряжек мог быть частично заимствован из китайских образцов или развиваться самостоятельно с определенным китайским влиянием. Могло быть и обратное явление, когда в Китай проникали элементы «степной моды». Какие-то сюжеты могли быть заимствованы и впоследствии переработаны из образцов скифского звериного стиля, ведущих происхождение, в свою очередь, из искусства Передней Азии [Миняев, 1995, с. 133–134], тем более что какая-то часть скифо-сакских племен могла входить в состав конфедерации хунну. Первоначально изготовление пряжек могло выполняться в китайских мастерских, поставлявших товары для приграничных «варваров». Подобные примеры изготовления украшений для кочевников хорошо известны (например, по материалам из Северного Причерноморья, где греческие мастера занимались изготовлением вещей для скифской знати). Находки керамических форм для литья пряжек в «степном стиле» известны в приграничных регионах Китая в поздний период Сражающихся царств [Linduff, 2009, p. 92–93]. После попадания к степнякам такие изделия начинали копироваться местными мастерами, создавались и свои самобытные варианты дизайна. Чем дальше от границ Китая, тем больше становилось местных литых копий пряжек, зеркал и прочих предметов и тем хуже становилось качество самих отливок, делавшихся уже не с оригиналов. После потери источников поступления таких оригинальных предметов качество копий, вероятно, быстро ухудшалось, изделия упрощались, а местными мастерами копировались даже фрагменты сломанных вещей, как, например, часть китайского зеркала из могильника Терезин [Хаврин, 2016, с. 105]. Иногда в погребениях находят лишь незначительные фрагменты пряжек-пластин, тем не менее украшавших собой пояса погребенных: такие случаи есть на могильнике АлаТей 1 в Туве (погребения AT1/23 и АТ1/104)1 9 и в Минусинской котловине [Дэвлет, 1980, с. 20, 24].

Мы не можем точно знать о роли, которую эти пряжки играли для кочевников. Можно предполагать, что даже если изначально это были лишь красивые утилитарные или декоративные элементы парадного пояса, то с течением времени их значение могло трансформироваться, и они становились своеобразным символом этнической, клановой или социальной принадлежности.

Распространение бронзовых ажурных пряжек могло происходить разными путями: в первую очередь вместе с их обладателями в результате завоевательных походов хунну и сопутствующему переселению племен, но также и через торговые связи, посольства с подарками и пр. Находки ажурных пряжек известны на всей территории империи хунну – есть они в Северном Китае, Монголии, Забайкалье, Минусинской котловине и пр. На территории Тувы долгое время была известна лишь одна подобная пряжка, с изображением сцены терзания, происходящая из впускного захоронения на могильнике Урбюн III [Савинов, 1969, с. 104–108]. Хотя не приходилось сомневаться, что путь хунну на север, в Минусинскую котловину, проходил через территорию Тувы и здесь также должны остаться соответствующие археологические памятники, их долгое время не удавалось обнаружить. В Центральной Туве, на могильнике Бай-Даг II, были раскопаны большие курганы с «дромосами» и деревянными, богато декорированными гробами в глубоких ямах, напоминающие элитные захоронения хунну в Монголии и Забайкалье (Ноин-Ула и пр.) [Мандельштам, Стамбульник, 1992, с. 197–198]. Впрочем, многие исследователи датируют этот могильник вслед за вышеназванными захоронениями хуннской знати рубежом эр или началом I в. н. э. Соответственно, курганы Бай-Дага II сооружаются в Туве не в результате первоначального появления здесь хунну, а позже, после их разделения на северных и южных. К сожалению, могильник Бай-Даг II был сильно разграблен в древности, и находок оттуда немного. Сами материалы, кроме общей информации, до сих пор не опубликованы [Николаев, 2013, с. 260–262]. Возможно, к эпохе хунну относятся некоторые погребения могильника Аймырлыг XXXI, также находящегося в Центральной Туве, в низовьях р. Чаа-Холь [Стамбульник, 1983, с. 34–41]. Но материалы раскопок пока не опубликованы, а некоторые найденные там бронзовые пряжки характерны для более позднего, сяньбийского времени. Захоронения на могильнике Аргалыкты I [Трифонов, 1969, с. 184–185] относятся, вероятно, к переходному этапу от уюкско-саглынской к улуг-хемской культуре и датируются II в. до н. э. Погребальный обряд здесь представлен захоронениями в каменных ящиках со скорченными индивидуальными погребениями, а среди вещевого комплекса есть характерные предметы, относящиеся как к позднескифскому, так и к хуннскому времени: керамика, рамчатые пряжки, костяные наконечники стрел, в том числе с расщепленным насадом, бронзовые колоколовидные подвески и пр.

В последние годы в ходе работ Тувинской археологической экспедиции ИИМК РАН по берегам и на дне Саяно-Шушенского водохранилища были открыты и продолжают исследоваться грунтовые могильники эпохи хунну Терезин и Ала-Тей 12 10 (рис. 1–3) [Леус, 2008, с. 42–44; Leus, 2011, p. 515–536; Леус, Бельский, 2016, с. 93–104; Килуновская, Леус, 2017а, с. 72–75; Килуновская, Леус, 2017б, с. 87–104]. На могильнике Терезин к настоящему времени найдено 33 (часть из них сильно или полностью разрушена водохранилищем), а на могильнике Ала-Тей 1 – более 100 непотревоженных грунтовых захоронений.

В ходе работ на памятниках Ала-Тей 1 и Терезин получен значительный материал, подтвердивший выделение отдельной улуг-хемской археологической культуры, обладающей всеми необходимыми для этого основными признаками: единый ареал распространения, специфический погребальный обряд и предметы материальной культуры, отличающиеся от предшествующих и последующих культур рассматриваемого региона [Килуновская, Леус, 2018, с. 125–152]. В то же время прослеживается и некоторая культурная преемственность: встречающаяся иногда скорченная поза погребенных и ориентация в западный сектор, использование каменных плиток-подушек под головами, костяные пряжки и красноглиняные вазовидные сосуды – характерные черты заключительного, озен-ала-белигского этапа уюкско-саглынской культуры скифского времени в Туве. Преобладающая вытянутая позапогребенных, узкие могильные ямы, деревянные гробы, сероглиняные вазовидные сосуды с вертикальным лощением и квадратным следом от поворотной подставки на дне, костяные накладки на лук и наконечники стрел, железные пряжки на обувь, китайские бронзовые зеркала, предметы декоративно-прикладного искусства, украшения и т. д. находят прямые параллели в памятниках хунну или эпохи хунну из соседних регионов.

Среди предметов погребального инвентаря из захоронений Ала-Тея 1 и Терезина особенно выделяются ажурные пряжки с зооморфным и геометрическим орнаментом, являющиеся центральным декоративным элементом женского поясного набора. К настоящему моменту, включая находки полевого сезона 2019 г., получена серия из более чем 20 таких пряжек. Все они, за исключением нескольких экземпляров из разрушенных водохранилищем погребений Терезина, обнаружены in situ на поясе погребенных. Эти находки позволяют отнести территорию Тувы к одному из важных центров распространения изделий подобного типа. Их появление здесь следует связывать с новыми группами населения, пришедшими в Туву в ходе экспансии хунну. Они принесли с собой свои традиции и материальную культуру, частью которой были подобные поясные наборы.

Раскопки могильников Ала-Тей 1 и Терезин продолжаются, и точное количество погребений здесь еще неизвестно. Пока можно представить краткий каталог уже найденных пряжек, разделенных по форме на две большие группы, и охарактеризовать контекст их обнаружения в погребениях. Это позволит, пусть и ограниченно, ввести эти новые важные находки в научный оборот, не дожидаясь полной публикации материалов могильников.

Пряжки прямоугольной формы

1. Большая поясная пряжка с изображением быка или яка, морда которого показана анфас, а тело как бы распластанным (АТ1/23, скелет № 1) (рис. 4). Вся композиция вписана в прямоугольную рамку с одной скругленной стороной, по краям которой идут углубления овальной формы. У быка большие серповидные рога, смыкающиеся около круглого отверстия для крепления пряжки к основе. Между ними – уши каплевидной формы. Вторая пара каплевидных фигур расположена под рогами. У быка большие круглые выпуклые глаза, ноздри, а ниже – выпуклая полусфера (либо открытая пасть, либо круглый живот). По бокам туловища показаны раскинутые и по-разному повернутые передние и задние конечности с проработанными копытами. Возможно, мастер хотел так показать шкуру животного. Пряжка довольно массивная и имеет в разрезе выпуклую форму, в отличие от многих других пряжек-пластин, которые в основном плоские.

Пряжка находилась на поясе женщины (40–45 лет), захороненной в большом двухкамерном каменном ящике с двухслойным перекрытием из плит (рис. 5, 2). Кроме этого, на поясе было простое бронзовое кольцо, железная ворворка и обломки небольшой железной пластины. Погребенная лежала вытянуто на спине, головой на СЗЗ. Во втором отсеке ящика находилось погребение молодой девушки.

Прямых аналогий пряжке с быком пока не обнаружено, но похожие изделия известны в Ордосе [Kost, 2011, taf. 7, 1–3; Kost, 2014, pl. 6]. Стилистически близка к ней и пряжка с изображением сцены нападения рыси на козла, происходящая из Дырестуйского могильника, на которой морды животных показаны анфас, а туловища в билатеральном развороте [Миняев, 2007, табл. 118]. Иногда изображение козла в подобной манере встречается отдельно, как самостоятельный формообразующий элемент [Kost, 2011, taf. 8, 1-3].

2. Фрагмент пряжки с изображением лошади с подогнутыми ногами (АТ1/23, скелет № 2, АТ1/104) (рис. 6, 2). В АТ1/23 он находился на поясе у молодой девушки рядом с неидентифицируемым обломком другой пряжки (возможно, с решетчатым орнаментом). Захоронение было совершено в описанном выше каменном ящике (рис. 5). Ее пояс был расшит многочисленными стеклянными, аргилитовыми и каменными бусами, а также рыбьими позвонками, сбоку лежали прямоугольная бляшка из сибирского гагата или богхеда и подвеска из клыка марала (рис. 6, 1). Подобная же ситуация была в погребении АТ1/104, где обломок бронзовой пряжки с изображением лошади с подогнутыми ногами (другого типа, чем в АТ1/23) был на поясе у пожилой женщины (старше 55 лет). Здесь же был маленький фрагмент бляшки с решетчатым орнаментом и бронзовое колечко.

Несколько похожих пряжек с одиночным изображением лошади с подогнутыми ногами известно в виде случайных находок с территории Северного Китая. Один экземпляр происходит из могильника Даодуньзцы [Kost, 2014, pl. 7–8; Wagner, Butz, 2007, s. 2–3].

3. Прямоугольная пряжка со сценой борьбы двух тигров и дракона происходит из разрушенного женского погребения в каменном ящике на Терезине (Т/12) (рис. 7, 1). Рамка пряжки украшена каплевидным орнаментом, слева расположен шпенек. Один тигр кусает змеевидного дракона чуть ниже шеи, а тот, в свою очередь, вонзает свои острые зубы в его спину. Второй тигр кусает дракона за хвост. Тело дракона переплетает еще какое-то существо, видовую принадлежность которого трудно установить. В той же могиле были обнаружены и другие элементы поясного набора, изготовленные из бронзы, – несколько колец и шестилучевых поясных бляшек, имитация раковины каури. Здесь же был фрагмент китайского раннеханьского зеркала с орнаментом «звездные туманности».

Такие пряжки довольно редки, но представлены как случайными находками, так и материалами из погребений3:

– Бронзовые. Две парные пряжки в женской могиле № 100 Иволгинского могильника [Давыдова, 1996, с. 51–52, табл. 30]; две пряжки в могиле № 5 на могильнике Булак в Восточном Забайкалье [Кириллов и др., 2000, рис. 63]; одна пряжка в погребении № 4 на острове Осинском на Братском водохранилище. В этом же погребении были обнаружены две парные пряжки с геометрическим орнаментом и головами животных, аналогичные пряжке из погребения Т/5 [Смотрова, 1982, с. 106; 1991, с. 140–141, рис. 58]. Фрагмент такой пряжки из коллекции А. В. Адрианова хранится в Государственном Эрмитаже в Санкт-Петербурге [Дэвлет, 1980, табл. 11]. Еще две бронзовые пряжки хранятся в США: одна в коллекции Артура Саклера4 11 [Bunker et al., 1997, p. 274–275, № 242] и одна в частной коллекции [Bunker et al., 2002, № 105]. Точное происхождение этих пряжек неизвестно, возможно, это Южная Сибирь или Монголия.

– Золотые. Две массивные литые (не ажурные) пряжки из золота с инкрустациями из бирюзы, кораллов и янтаря были обнаружены при раскопках мужского погребения в кургане 1 (могила 2) могильника Сидоровка в Омском Прииртышье [Матющенко, Татаурова, 1997, с. 48, 72–73, рис. 27; Bunker et al., 2002, fig. 45] (рис. 7, 2).

– Нефритовые. Ажурная пластина, изготовленная из темного серо-зеленого нефрита, хранится в коллекции сэра Джозефа Хотунга в Великобритании [Rawson, 1995, p. 311–312, № 23, 1; Bunker et al., 2002, p. 134, № 106] (рис. 7, 3). Происхождение находки неизвестно, но подобный тип нефрита добывается в Северной Монголии [Linduff, 1997, p. 88].

4. Прямоугольная пряжка с изображением четырех извивающихся змей. Найдено два экземпляра (Т/1, АТ1/43) (рис. 8). Змеи попарно смыкаются головами, изображенными в плане с двумя глазами и ноздрями. По периметру рамки пряжки идет желобок.

Т/1 – пряжка со шпеньком была обнаружена в частично разрушенном женском погребении на костях таза (рис. 8, 1). Погребение здесь было совершено на спине с подогнутыми вправо ногами, головой на ЮЗ (рис. 9, 6). Кроме этого, здесь было найдено большое бронзовое ажурное кольцо, также относящееся к поясному набору. Само погребение не имело какого-либо внутримогильного сооружения (вероятно, это была простая грунтовая яма). Такие захоронения на Терезине и Ала-Тее известны.

АТ1/43 – пряжка без шпенька, с деревянной основой (рис. 8, 2), найдена справа на поясе погребенной женщины (40–45 лет). Других деталей поясного набора здесь не было, но рядом были железный нож и шило (рис. 9, 4, 5), а около головы стоял баночный сосуд (рис. 9, 3). Само погребение было совершено в массивном ящике из каменных плит, погребенная лежала вытянуто на спине, головой на З (рис. 9, 1, 2).

Подобные пряжки и их фрагменты известны в памятниках тесинской культуры в Минусинской котловине [Дэвлет, 1980, с. 24, табл. 13; 14] и в захоронениях хунну в Забайкалье [Давыдова, Миняев, 2008, с. 98; Харинский, Коростылев, 2011, с. 200]. Есть они и среди предметов Июсского [Бородовский, Ларичев, 2013, с. 41, рис. 26], Косогольского [Дэвлет, 1980, с. 15, рис. 6, 3–4] и Уйбатского [Кунгурова, Оборин, 2013, с. 130, рис. 7, 1] кладов.

5. Пряжка с геометрическим орнаментом, образующим ступенчатую решетку, украшенную по краям изображением шести головок животных (возможно, ланей). Два экземпляра из могильника Терезин (пряжка из Т/5 со шпеньком и подъемный материал (без шпенька); возможно, изначально это две парные пряжки из одного погребения) (рис. 10, 1, 2). Аналоги ей известны в Минусинской котловине и на ее периферии. Они представлены случайными находками, в том числе среди предметов Косогольского клада [Дэвлет, 1980, табл. 16–17, рис. 6, 34]. Возле остатков погребения Т/5 были также обнаружены небольшие бронзовые бляшки с изображением быков или яков анфас. Вероятно, они относятся к поясному набору из этой же могилы.

6. Пряжка с геометрическим орнаментом, образующим ступенчатую решетку, заключенную в широкую рамку с листовидными углублениями (рис. 10, 3; рис. 11, 4 ), со шпеньком. Она похожа на предыдущую, но без головок животных. Пряжка была справа на поясе у погребенной женщины (старше 50 лет), лежавшей на спине в каменном ящике (АТ1/2) (рис. 11, 1, 2). Кроме того, к поясу относится бронзовое кольцо и, возможно, несколько десятков бусин. Слева на груди у погребенной находился фрагмент оригинального китайского зеркала из белой бронзы с орнаментом в виде зигзагов и спиралей (рис. 11, 5). Зеркала с таким орнаментом относятся в Китае к эпохе Сражающихся царств, т. е. для Саяно-Алтая могут соответствовать позднескифскому времени. Аналоги таким пряжкам известны среди ордосских бронз и в Минусинской котловине (в виде случайных находок и среди материалов из тесинских погребений) [Дэвлет, 1980, рис. 1, 5, с. 16–17; Кузьмин, 2011, с. 196]. Три фрагмента таких пряжек есть в Июсском кладе [Бородовский, Ларичев, 2013, с. 84, № 32–34]. Встречаются как варианты с широкой рамкой, украшенной листовидными углублениями, служившими на первоначальных экземплярах оправой для цветных вставок из бирюзы, сердолика и пр., так и упрощенные варианты, возможно, более поздние, где подобная рамка уже отсутствует. Интересно, что на Терезине в погребении Т/31 было найдено пять маленьких поясных бляшек с таким же орнаментом, составлявших часть поясного набора (большая центральная пряжка здесь была с изображением двух кусающихся лошадей).

7. Прямоугольная пряжка с изображением двух стоящих быков/яков, 10 экз. (Т/13, Т/14; АТ1/11, АТ1/19, АТ1/48, АТ1/50, АТ1/64, АТ1/90, АТ1/101 – 2 шт.) (рис. 12, 13, 14). Они отличаются размерами и, вероятно, отливались в разных формах. Все имеют рамку с прямоугольными углублениями. Опущенные вниз морды живот ных показаны анфас. Раздутые ноздри, выпученные глаза придают фигурам агрессивный характер (они как бы готовы к схватке). Хвосты с «кисточкой» на конце загнуты на спину. Длинная свисающая шерсть передана каплевидными фигурами.

Т/13 – пряжка (без шпенька) находилась среди плит разрушенного водохранилищем каменного ящика (рис. 12, 3). Кроме нее, никаких других находок здесь не сохранилось, что является нередкой ситуацией для Терезина, когда захоронения сползали или падали с обрыва на пляж водохранилища, и под воздействием волн среди каменных плит оставались только тяжелые металлические предметы.

Т/14 – сломанная пополам пряжка (без шпенька) лежала среди плит разрушенного водохранилищем погребения (рис. 12, 4). Кроме нее, здесь было найдено большое ажурное кольцо от поясного набора. Судя по форме камней, погребение было совершено не в каменном ящике, а в деревянном сооружении с каменной обкладкой.

АТ1/11 – пряжка (со шпеньком) (рис. 12, 1) находилась слева на поясе погребенной молодой женщины (25–30 лет), уложенной вытянуто на спине в массивном каменном ящике головой на СЗ (рис. 15, 1, 2). Кроме пряжки, в состав поясного набора входило большое ажурное кольцо, два бронзовых и одно железное кольцо, три шестилучевых бляшки (рис. 15, 3–6).

АТ1/19 – пряжка (без шпенька) (рис. 12, 2) находилась справа на поясе погребенной в каменном ящике женщины (40–45 лет), уложенной вытянуто на спине головой на СЗ (рис. 16, 1). Пряжка лежала вверх ногами. Кроме нее, в состав поясного набора входили две подквадратные бронзовые бляшки с волютообразным орнаментом (из девяти завитков/волют), бронзовая имитация раковины каури и бронзовое кольцо.

АТ1/48 – пряжка (без шпенька) (рис. 13, 1) лежала слева от таза погребенной пожилой женщины (старше 60 лет), уложенной вытянуто на спине головой на ЮЗ (рис. 16, 2). Внутримогильное сооружение представляло собой, вероятно, деревянный гроб или раму (сохранились только слабые следы дерева). В головах и в ногах были установлены две длинные каменные плиты. К поясному набору здесь относятся два бронзовых кольца и, вероятно, фрагменты двух небольших железных пластин.

АТ1/50 – пряжка (без шпенька) (рис. 13, 2) лежала справа на поясе погребенной молодой женщины (18–20 лет), уложенной вытянуто на спине головой на ЮЗ-З (рис. 16, 3). Захоронение было, вероятно, совершено в деревянном сооружении (возможно, раме, от которой сохранились только незначительные следы дерева). Под головой была каменная подушка. Кроме пряжки, в поясной набор входило большое ажурное кольцо из бронзы, а также четыре шестилучевых бляшки и четыре простых кольца (все эти предметы находились на поясе сзади).

АТ1/64 – треснувшая пополам пряжка (без шпенька) (рис. 13, 3) находилась в центре на поясе погребенной молодой женщины (20–25 лет), захороненной в каменном ящике вытянуто на спине головой на СВ (рис. 16, 4). Пряжка лежала вверх ногами. Других деталей поясного набора здесь не обнаружено.

АТ1/90 – пряжка (без шпенька) (рис. 14, 1) лежала посредине на поясе погребенной женщины (около 50 лет), захороненной в деревянном сооружении типа гроба с каменной обкладкой (рис. 16, 5). Она лежала вытянуто на спине головой на ЮЗ. Пряжка лежала вверх ногами. Кроме нее, в поясной набор входили два бронзовых кольца и шестилучевая бляшка. Вероятно, сюда же относятся и две найденные в погребении бронзовые имитации раковин каури, очевидно, перемещенные с пояса: одна ближе к черепу погребенной, вторая – к черепу лошади, лежавшему у нее на ногах. Также слева на поясе лежало бронзовое зеркало, что нехарактерно для захоронений Ала-Тея и Терезина (обычно зеркала расположены слева или справа на груди, иногда возле черепа погребенных).

АТ1/101 – две парные пряжки (со шпеньком и без) находились на поясе погребенной женщины (20–25 лет) (рис. 14, 2, 3), захороненной в массивном каменном ящике вытянуто на спине головой на СЗ (рис. 16, 6). Правая пряжка лежала вверх ногами. Кроме пряжек, к поясному набору здесь относятся две колоколовидные бронзовые подвески и кольцо из белого известняка (?), а также бисер, которым, вероятно, могла быть расшита кожаная основа пояса. Под левой пряжкой лежало бронзовое зеркало.

Аналоги встречаются главным образом на территории Минусинской котловины, откуда происходит более двух десятков целых пряжек и их фрагментов. В основном это случайные находки, но есть и экземпляры из раскопанных погребений: сломанная пополам пряжка из кургана 5 могильника у оз. Утинка и по одному небольшому фрагменту из могильников Разлив III и Гришкин Лог I, курган 5 [Дэвлет, 1980, с. 20–21, табл. 1, 6]. Несколько целых пряжек и их фрагментов есть среди предметов Июсского и Косогольского кладов [Бородовский, Ларичев, 2013, с. 82–83; Дэвлет, 1980, рис. 6, 5–8]. Одна пряжка найдена в погребении эпохи ранней Хань (II–I вв. до н. э.) в Маньчжурии [Kost, 2014, р. 221, pl. 17]. Несколько случайных находок происходят, вероятно, с территории Внутренней Монголии [Brosseder, 2011, р. 419; Rawson, Bunker, 1990, № 222]. В Забайкалье пряжки подобного типа пока неизвестны. Ранее центром распространения таких пряжек считалась Минусинская котловина, но сейчас, после находок из могильников Терезин и Ала-Тей 1, можно предполагать, что туда они попадали с территории Тувы. Учитывая уже известное количество этих пряжек (к тому же раскопки на Терезине и Ала-Тее продолжаются и можно ожидать обнаружения дополнительных экземпляров), их можно считать пока наиболее массовыми для этого региона и предполагать за ними не только декоративные функции: возможно, они являлись своеобразным символом принадлежности к какой-то особой социальной, клановой или этнической группе.

8. Уникальная пряжка с изображением двух яков происходит из погребения АТ1/111 (рис. 17, 1). Она отличается от предыдущих и пока не находит прямых аналогий. Животные изображены в профиль, их удлиненные опущенные вниз морды практически касаются носами друг друга, а рог одного заходит за рог другого. Хвосты с листовидными кисточками закинуты на спину. Шерсть внизу показана двумя большими каплевидными фигурами. Рамка со шпеньком имеет орнамент в виде двух переплетающихся волнистых линий. Рты животных кажутся приоткрытыми, они как бы мирно пасутся, хотя это может быть и сценой противостояния. Фигуры выполнены в технике высокого рельефа, в нескольких местах прослеживаются следы литейного брака. Подобный сюжет с двумя противостоящими пасущимися животными известен и на других пряжках: например, верблюды из могильника Даодуньзцы [Kost, 2014, pl. 22, 2, 3] (рис. 17, 3), а также лошади на пряжке из Северного Китая [Kost, 2014, pl. 21, 5] (рис. 17, 2) и трех пряжках из Минусинской котловины [Дэвлет, 1980, табл. 7, 20–22]. Возможно, этот сюжет идентичен предыдущему, с парой яков, но выполнен в другой манере.

Объект АТ1/111 находился практически на уровне древней дневной поверхности (рис. 18) и представлял собой захоронение в узком деревянном гробу, от которого сохранился едва заметный след. Погребенная пожилая женщина (старше 55 лет) лежала вытянуто на спине со сложенными на животе руками, головой на З. На поясе, расшитом бисером, находились три шестилучевые бляшки, два бронзовых кольца, от которых спускались нитки бисера. Рядом лежала простая рамчатая бронзовая пряжка со шпеньком, относящаяся, по-видимому, ко второму поясу.

9. Пряжка с изображением пары стоящих друг напротив друга двугорбых верблюдов (бактрианов или хаптагаев), объедающих листья с растущего между ними дерева или куста с переплетенным стволом (АТ1/21) (рис. 19, 1).

Пряжка из АТ1/21 находилась на поясе погребенной женщины (35–45 лет), лежавшей вытянуто на спине головой на СЗ (рис. 20). Пряжка была сломана пополам, вероятно, еще в древности. Ее половинки соединялись кожаными ремешками. Внутримогильное сооружение представляло собой обкладку из камней, внутри которой, вероятно, был несохранившийся деревянный гроб или рама. К поясному набору здесь относились кольцо из белого материала (известняка?) и предметы из бронзы: два простых и одно большое ажурное кольцо, три шестилучевые бляшки.

Несколько случайных находок аналогичных пряжек происходят из Северного Китая, половинка такой пряжки обнаружена при раскопках могильника Даодуньцзы [Дэвлет, 1980, рис. 2, 2; Kost, 2014, pl. 23]. Сюжет с изображением пары верблюдов, объедающих растение с переплетенным стволом, распространен еще на нескольких типах пряжек. Они могут несколько отличаться самим изображением верблюдов, иногда показанных очень реалистично, но совершенно очевидно передают один сюжет, возможно, мифологический или имевший некий общеизвестный для кочевников смысл [Kost, 2011, s. 144–146, taf. 29–32]. В центре композиции находится невысокое деревце или куст с двойным переплетенным стволом, ветви которого с листьями на концах расходятся в верхней части влево и вправо и показаны на фоне фигур верблюдов, стоящих головой друг к другу и объедающих их (рис. 19, 2, 3). Возможно, речь идет о каком-то относительно невысоком растении пустыни, например, саксауле или тамариксе. Подобный сюжет встречается, хотя и реже, с изображением других персонажей: пряжка с драконообразными существами из могильника Даодуньцзы [Kost, 2014, pl. 31, 4], лошадьми [Там же, pl. 21, 7], неизвестными животными (качество публикации не позволяет их точно определить) [Там же, pl. 38, 2].

10. Пряжки с изображением двух кусающихся лошадей Пржевальского (АТ1/42, Т/31) (рис. 21). Обе пряжки практически идентичны. Фигуры животных выполнены в высоком рельефе очень натуралистично. Вся композиция поражает динамичностью. Одна лошадь кусает загривок другой, которая, в свою очередь, кусает ее за переднюю ногу. Все пространство между телами животных и простой прямоугольной рамкой заполнено каплевидными углублениями и волнистыми пересекающимися линиями, что придает композиции дополнительный эффект движения.

АТ1/42 – пряжка (без шпенька) с деревянной подкладкой (рис. 21, 1) лежала на поясе погребенной женщины (35–40 лет), захороненной вытянуто на спине в массивном каменном ящике, головой на З (рис. 23). К поясному набору здесь относилась одна шестилучевая бронзовая бляшка.

Т/31 – пряжка (без шпенька) с деревянной подкладкой (рис. 21, 2) являлась центральным элементом поясного набора погребенной женщины (35–40 лет), захороненной в деревянном сооружении типа рамы с каменной обкладкой по сторонам (рис. 22). Она лежала на спине с подогнутыми вправо ногами, головой на ССВ. Это захоронение отличается богатым поясным набором, состоящим из пяти чередующихся бронзовых колец и пяти бляшек с решетчатым орнаментом (как у больших пряжек, описанных выше), ажурной колоколовидной подвески, многочисленных бус и бисера, которыми могла быть расшита основа пояса. Решетчатые бляшки были перевернуты, т. к. находились на поясе сзади (рис. 22, 3). Сам пояс располагался довольно высоко, выше обычного расположения поясов у других погребенных. На уровне непосредственно поясницы была найдена большая костяная пряжка-пластина (рис. 22, 5), являющаяся, возможно, частью второго или нижнего пояса, чисто утилитарного, находившегося под верхней одеждой, тогда как пояс с бронзовыми деталями мог быть верхним, парадным.

Аналоги известны в Минусинской котловине, Забайкалье, Китае, но происходят в основном из случайных находок или грабительских раскопок. Существует не менее трех типов этой пряжки, немного отличающихся детализацией изображения лошадей. Три пары таких пряжек найдены в могилах 9, 10 и 102 Дырестуйского могильника, они принадлежат двум разным типам [Дэвлет, 1980, с. 23; Давыдова, Миняев, 2008, с. 30, рис. 20]. Еще одна пряжка происходит из захоронения № 6 могильника Даодуньцзы [Kost, 2011, taf. 51]. Десяток пряжек и их фрагментов известны из Минусинской котловины, но лишь один фрагмент найден непосредственно в погребении, в могиле 25 могильника Тепсей VII [Дэвлет, 1980, с. 22].

11. Две парные пряжки (со шпеньком и без) с изображением двух фантастических, идущих в разные стороны драконообразных существ с рогами и мордами козлов, с переплетенными хвостами (АТ1/47) (рис. 24, 1, 2). Пряжки находились на поясе погребенной молодой женщины (18–20 лет), лежавшей на спине головой на ЮЗ. Захоронение было совершено в широком деревянном сооружении типа рамы с каменной обкладкой (рис. 25). Правая пряжка лежала вверх ногами (рис. 25, 3, 4). Кроме пряжек, к поясному набору относились семь шестилучевых бляшек, три бронзовых кольца, колоколовидная подвеска и кольцо из белого известняка (?). Большинство шестилучевых бляшек были перевернуты, т. к. находились сзади. Сюда же относились находки бус и бисера, которыми могла быть расшита кожаная основа пояса.

Аналоги известны главным образом в Северном Китае и Внутренней Монголии. В основном это случайные находки (рис. 24, 3, 4). Две пряжки найдены в могильнике Даодуньцзы [Kost, 2014, pl. 32, 3, 4].

Как уже упоминалось ранее, в Туве большие ажурные пряжки были практически неизвестны. Исключение составляет экземпляр со сценой борьбы грифона и тигра из могильника Урбюн III и необычная пряжка, хранящаяся в Национальном музее Республики Тыва5. 12 На пряжке из музея изображена сцена нападения грифона или феникса на копытное животное, лошадь или яка (ее верхняя часть не сохранилась). Орнамент рамки у пряжки необычный, нехарактерный для пряжек эпохи хунну, но ее, вероятно, также можно включить в круг рассматриваемых предметов.

Следует упомянуть, что некоторые из пластин-пряжек имели сохранившуюся деревянную подкладку или основу, представлявшую собой небольшую дощечку с бортиками, размером чуть больше самой пряжки. Бронзовая пряжка помещалась в эту основу и закреплялась в ней ремешками или нитками через сквозные отверстия. Подобную деревянную подкладку имела и пряжка из Урбюна III, а также пряжки-пластины из Дырестуйского могильника в Забайкалье [Миняев, 2007, с. 34]. Интересным является тот факт, что пока, за исключением двух случаев (АТ1/47, АТ1/101), пластины-пряжки в Туве встречаются в погребениях только по одной. В забайкальских памятниках хунну они в основном парные. Одиночные пряжки встречаются как со шпеньком, иногда проработанным довольно слабо, так и без него, что связано, вероятно, с первоначальным образцом, с которого изготавливалась литая копия. Таким образом, найденные в Туве пластины-пряжки вряд ли использовались непосредственно для застегивания пояса, а были его центральным декоративным элементом и крепились к нему или друг к другу (даже в случае находки парных экземпляров в одном погребении) посредством кожаных ремешков или другим подобным способом. Практически на всех больших бронзовых пряжках сохраняются следы тонких кожаных ремешков, которыми они крепились к деревянной основе и поясу. Примечательным является наблюдение, что в обоих случаях нахождения парных пряжек на Ала-Тее 1 одна из них была перевернута вверх ногами.

Фигурные пряжки

Помимо ажурных прямоугольных бронзовых пластин, в поясной набор иногда входят бронзовые фигурные пряжки с неподвижным язычком. В качестве примера можно представить несколько наиболее интересных экземпляров:

1. Круглая поясная пряжка из разрушенного погребения на Терезине (Т/8), украшенная изображением голов грифонов (рис. 26, 1). Ее диаметр 8,5 см. Внутри кольца имеется девять отверстий, образованных четырьмя головками ушастых грифонов на длинных изогнутых шеях. Еще две головки грифонов выступают за пределы кольца и фланкируют место крепления ремня. Уши грифонов имеют листовидную форму, глаза – круглые, клювы сильно загнуты вниз. Вся композиция построена на принципах симметрии. Прямые аналоги пока неизвестны. Помимо этого, в том же комплексе был найден бронзовый втульчатый трехлопастной наконечник стрелы, что позволяет предположить здесь мужское захоронение.

2. Пряжка, форма которой образована сочетанием двух колец, сердцевидной фигуры и плавных изогнутых линий (АТ1/59) (рис. 26, 2). Она может быть сопоставлена с вышеописанной пряжкой из Терезина. Пряжка была на поясе пожилой женщины (старше 60 лет), похороненной в деревянном гробу, обложенном камнями. Она лежала вытянуто на спине головой на ЗСЗ. Пояс был украшен бусами и бисером, а также бронзовой шестилучевой бляшкой.

Оба варианта стилистически похожи на пряжки с П-образным выступом из Иволгинского могильника в Забайкалье, на которых изображены головки животных, а форма образована из нескольких колец и полуколец [Давыдова, 1996, табл. 36, 3–4; 72, 36; Давыдова, Миняев, 2008, с. 104].

3. Пряжка в виде двух голов горных козлов, смыкающихся рогами и образующих внешнюю рамку со шпеньком (АТ1/57) (рис. 26, 3). Она найдена в женском погребении, совершенном в деревянном гробу. Женщина (25–30 лет) лежала вытянуто на спине со сложенными на животе руками, головой на З. На сохранившемся in situ поясе зафиксированы остатки кожи и кожаного ремня, шестилучевая бронзовая бляшка и бляшка с девятью полусферами, бронзовое кольцо, через которое проходил тонкий кожаный ремешок, бронзовая имитация раковины каури и две нефритовые пронизки. В погребении находилась литая копия китайского зеркала с орнаментом «звездные туманности», датирующегося временем династии Западная Хань. Аналогичная пряжка известна из могильника Сибирка на Северо-Западном Алтае [Полосьмак, 1990, с. 104]. Стилистически близкий экземпляр, но с менее четкой проработкой деталей был найден в составе Уйбатского клада в Минусинской котловине [Кунгурова, Оборин, 2013, с. 130, рис. 6, 4].

Практически идентичное изображение козерогов обнаружено на двух пряжках для обуви в мужском погребении АТ1/97. Небольшие круглые железные пряжки для обуви характерны для большинства мужских захоронений Ала-Тея 1 и неизвестны в женских. Они находятся на стопах погребенных и служили, вероятно, для крепления затягивающего ремешка. Бронзовые обувные пряжки, оформленные в зверином стиле, встречены здесь впервые.

Заключение

В декоре фигурных пряжек нередко используются элементы предшествующего скифского звериного стиля: головки грифонов, плавные S-видные линии, протомы из головок козерогов или дзеренов со смыкающимися рогами. Стилистически это выходит за пределы изобразительного стиля, характерного для «хуннских» бронз. Наличие подобных изделий в закрытых комплексах эпохи хунну может свидетельствовать о сохранении в Туве неких культурных рудиментов скифского времени, носителями которых были здесь, возможно, последние представители скифской культуры или их потомки, которых отчасти можно связать с юэджами и усунями [Семенов, 2010, с. 101–112].

Прямоугольные ажурные бронзовые пластины отражают появление совершенно новой художественной традиции. Пополняется состав звериного пантеона – появляются изображения яка, змеевидных драконов, фантастических существ с драконообразными телами и головами козерогов. Они выполнены в нескольких манерах: животные спокойно идут или стоят на четырех ногах, как бы пасутся или поедают растения, либо, как яки-быки, стоят в напряженной позе, возможно, перед схваткой. Другая манера – это переплетающиеся тела, поверхность пластины заполнена многочисленными фигурами в виде запятых, кругов, волнистых линий, придающих особенную декоративность изделиям. Сама прямоугольная форма пластин-пряжек свидетельствует, вероятно, о несколько другом устройстве пояса, во всяком случае, женского.

Среди представленной коллекции ажурных бронзовых пряжек из могильников Терезин и Ала-Тей 1 есть как хорошо известные, так и уникальные образцы искусства древних кочевников, находящие аналоги в памятниках эпохи хунну. Интересно отметить, что некоторые пряжки из Тувы соответствуют экземплярам, найденным в Минусинской котловине, некоторые – забайкальским или монгольским и китайским, которые, в свою очередь, неизвестны в Минусинской котловине. Таким образом, территория Тувы оказывается своеобразным связующим звеном между некоторыми регионами Внутренней Азии, оказавшимися в это время в сфере влияния хунну и распространения их культурных и художественных традиций.

Можно предполагать, что эти высокохудожественные изделия появляются в Туве на относительно короткий срок и маркируют непосредственно эпоху смены культурных традиций и ее активных участников – самих носителей материальной культуры хунну, находившихся в это время на пике своего могущества [Килуновская, Леус, 2018, с. 149]. Неслучайна и концентрация известных памятников эпохи хунну именно в западной части Улуг-Хемской котловины в Центральной Туве, у входа в Саянский каньон Енисея. Во все исторические эпохи это место имело как экономическое, так и военно-стратегическое значение. Здесь, вероятно, было начало одного из путей продвижения хунну на север, в Минусинскую котловину. Подобное значение имела, вероятно, и лежащая северо-западнее долина в нижнем течении р. Хемчик, где также можно предполагать наличие археологических памятников улуг-хемской культуры, впрочем, пока не обнаруженных.

Время бытования ажурных поясных пряжек в Туве можно ограничить II–I вв. до н. э., что подтверждается данными AMS-датирования [Леус, 2017, с. 183–184] и некоторыми другими категориями погребального инвентаря. Основу коллекции найденных на Ала-Тее и Терезине китайских зеркал составляют экземпляры, характерные для династии Западная Хань (II–I вв. до н. э.), а также несколько более ранних, относящихся к окончанию эпохи Сражающихся царств. Найдено и несколько позднескифских зеркал. При этом пока не найдено ни одного более позднего, восточно-ханьского зеркала. Китайские монеты у-шу встречены только в одном погребении (АТ1/29) и дают для него terminus post quem 118 г. до н. э.

Литература

Богданов Е. С. Образ хищника в пластическом искусстве кочевых народов Центральной Азии (скифо-сибирская художественная традиция). – Новосибирск: Изд-во ИАЭ СО РАН, 2006. – 240 с.

Бородовский А. П., Ларичев В. Е. Июсский клад (каталог коллекций). – Новосибирск: ИАЭ СО РАН, 2013. – 120 с.

Грач А. Д. Новые данные о древней истории Тувы // Ученые записки ТНИИЯЛИ. – 1971. – Вып. 15. – С. 93–106.

Давыдова А. В. Иволгинский археологический комплекс. Т. 2: Иволгинский могильник. – СПб.: Петербургское востоковедение, 1996. – 176 с.

Давыдова А. В., Миняев С. С. Художественная бронза сюнну. – СПб.: Гамас, 2008. – 120 с.

Дэвлет М. А. Сибирские поясные пластины II в. до н. э. – I в. н. э. – М.: Наука, 1980. – 67 с.

Килуновская М. Е., Леус П. М. Искусство конца первого тысячелетия до н. э. в Туве // КСИА. – 2017а. – Вып. 247. – С. 87–104.

Килуновская М. Е., Леус П. М. Могильник Ала-Тей и памятники хунну в Туве // Ранний железный век от рубежа эр до середины I тыс. н. э. Динамика освоения культурного пространства. – СПб.: Скифия-принт, 2017б. – С. 72–75.

Килуновская М. Е., Леус П. М. Новые материалы улуг-хемской культуры в Туве // Археологические вести. – 2018. – Вып. 24. – С. 125–152.

Кириллов И. И., Ковычев Е. В., Кириллов О. И. Дарасунский комплекс памятников. Восточное Забайкалье. – Новосибирск: ИАЭТ СО РАН, 2000. – 176 с.

Кузьмин Н. Ю. Погребальные памятники хунносяньбийского времени в степях Среднего Енисея: тесинская культура. – СПб.: Айсинг, 2011. – 456 с.

Кунгурова Н. Ю., Оборин Ю. В. Клад, обнаруженный на р. Уйбат (Минусинская котловина) // Археология, этнография и антропология Евразии. – 2013. – № 2(54). – С. 126–136.

Леус П. М. Терезин – новый памятник гунно-сарматского времени в Центральной Туве ( предварительное сообщение) // Труды II (XVIII) Всероссийского археологического съезда в Суздале. – M.: ИА РАН, 2008. – Т. II. – С. 42–43.

Леус П. М. Радиоуглеродные даты из хуннских могильников Ала-Тей и Терезин в Туве // Междисциплинарные исследования в археологии, этнографии и истории Сибири. – Красноярск, 2017. – С. 181–184.

Леус П. М., Бельский С. В. Терезин I – могильник эпохи хунну в Центральной Туве // Археологические вести. – 2016. – Вып. 22. – С. 93–104.

Лубо-Лесниченко Е. И. Привозные зеркала Минусинской котловины. – M.: Наука, 1975. – 166 с.

Мандельштам А. М., Стамбульник Э. У. Гунно-сарматский период на территории Тувы // Степная полоса азиатской части СССР в скифо-сарматское время. – M.: Наука, 1992. – С. 196–205.

Матющенко В. И., Татаурова Л. В. Могильник Сидоровка в Омском Прииртышье. – Новосибирск: Наука, 1997. – 198 с.

Миняев С. С. Новейшие находки художественной бронзы и проблема формирования «геометрического стиля» в искусстве сюнну // Археологические вести. – 1995. – Вып. 4. – С. 123–136.

Миняев С. С. Дырестуйский могильник. – СПб.: Филол. факультет СПбГУ, 2007. – 233 с.

Монгуш К. М. Уникальная находка ажурной пряжки со сценой терзания из Центральной Тувы (предварительное сообщение) // Современные проблемы изучения древних и традиционных культур народов Евразии. – Новосибирск: Изд-во ИАЭТ СО РАН, 2017. – С. 144–147.

Николаев Н. Н. Планиграфия могильника Бай-Даг II // Степи Евразии в древности и Средневековье. – СПб.: ГЭ, 2003. – Кн. II. – С. 260–262.

Полосьмак Н. В. Некоторые аналоги погребениям в могильнике у деревни Даодуньцзы и проблема происхождения сюннусской культуры // Китай в эпоху древности. – Новосибирск: Наука, 1990. – С. 101–107.

Савинов Д. Г. Погребение с бронзовой бляхой в Центральной Туве // КСИА. – 1969. – Вып. 119. – С. 104–108.

Семенов Вл. А. Усуни на севере Центральной Азии // Археология, этнография и антропология Евразии. – 2010. – № 3(43). – С. 101–112.

Смотрова В. И. Новые бронзовые ажурные пластины в Прибайкалье // Проблемы археологии и этнографии Сибири. – Иркутск: Изд-во ИГУ, 1991. – С. 136–143.

Стамбульник Э. У. Новые памятники гунно-сарматского времени в Туве (некоторые итоги работ) // Древние культуры евразийских степей. – Л.: Наука, 1983. – С. 34–41.

Трифонов Ю. И. Исследования в Центральной Туве (могильники Аргалыкты I и VIII) // АО 1969. – М.: Наука, 1970. – С. 184–185.

Хаврин С. В. Металл эпохи хунну могильника Терезин I (Тува) // Археологические вести. – 2016. – Вып. 22. – С. 105–107.

Харинский А. В., Коростелев А. М. Западное побережье оз. Байкал в хуннское время (по материалам могильника Цаган Хушун II) // Хунну: археология, происхождение культуры, этническая история. – Улан-Удэ: Изд-во БНЦ СО РАН, 2011. – С. 173–202.

Brosseder U. Belt Plaques as an Indicator of East – West Relations in the Eurasian Steppe at the Turn of the Millennia // Xiongnu Archaeology: Multidisciplinary Perspectives of the first Steppe Empire in Inner Asia. – Bonn: Vor- und Frühgeschichtliche Archäologie, Rheinische Friedrich-Wilhelms-Universität, 2011. – Pp. 349–424.

Bunker E. C., Kawami T. S., Linduff K. M., Wu En. Ancient Bronzes of the Eastern Eurasian Steppes from the Artur M. Sakler collections. – New York: Arthur M. Sackler Foundation, 1997. – 401 pp.

Bunker E. C., Watt J. C. Y., Sun Zhixin. Nomadic Art of the Eastern Eurasian Steppes. – New York – New Haven: The Metropolitan Museum of Art – Yale University Press, 2002. – 233 pp.

Erdy M. Art objects from the Sidorovka Kurgan cemetery and the analysis of its ethnic affiliation // Бюллетень САИПИ. – 2003–2004. – Вып. 6–7. – С. 48–52.

Kost C. Studien zur Bildpraxis im nordchinesischen Steppenraum vom 5.Jahrhundert v.Chr. bis zur Zeitenwende. Inaugural-Dissertation zur Erlangung des Doktorgrades der Philosophie an der Ludwig-Maximilians- Universität München. – München, 2011. – 245 s.

Kost C. The Practice of Imagery in the Northern Chinese Steppe (5th-1st centuries BCE). – Bonn: Vor- und Frühgeschichtliche Archäologie, Rheinische Friedrich-Wilhelms-Universität, 2014. – 401 pp.

Leus P. New finds from the Xiongnu period in Central Tuva // Xiongnu Archaeology: Multidisciplinary Perspectives of the first Steppe Empire in Inner Asia. – Bonn: Vor- und Frühgeschichtliche Archäologie, Rheinische Friedrich-Wilhelms-Universität, 2011. – Pp. 515–536.

Linduff K. Production of Signature Artifacts for the Nomad Market in the State of Qin During the Late Warring States Period in China (4th – 3rd Century BCE) // Metallurgy and Civilisation: Eurasia and Beyond. – London: Archetype Publications, 2009. – Pp. 90–96.

Rawson J. Chinese Jade from the Neolithic to the Qing. – London: British Museum Press, 1995. – 463 pp.

Rawson J., Bunker E. Ancient Chinese and Ordos bronzes. – Hong Kong: Oriental Ceramic Society, 1990. – 68 pp.

Wagner M., Butz H. Nomadenkunst: Ordosbronzen der Ostasiatischen Kunstsammlung. – Mainz: Philippvon Zabern, 2007. – 102 s.

Wu En. On the origin of bronze belt plaques of ancient nomads in Northern China // Chinese Archaeology. – 2003. – Vol. 3(1). – Pp. 186–192.

BRONZE OPENWORK BUCKLES OF THE XIONGNU PERIOD IN TUVA

M. E. Kilunovskaya, P. M. Leus

Large openwork buckles, decorated in animal or geometric style, are one of the brightest examples of decorative art of Central Asia nomads of the Xiongnu period. They are mainly made of bronze, but there are also known highly artistic golden examples with inlay. A large number of such buckles are represented by chance findings or comes from predatory excavations in Siberia and Central Asia. In this regard, such materials originating from archaeological complexes in regions where such products were not previously known are particularly important. During regular archaeological excavations of the Tuvan archaeological expedition of the Institute for the History of Material Culture of the Russian Academy of Sciences at the shores of Sayan-Shushenskoe reservoir there was a large collection of openwork belt buckles of the Xiongnu period gathered from undisturbed tombs of Ala-Tei 1 and Terezin. Among them there are presented absolutely unique and having analogues in the neighboring territories of Inner Asia. Some buckles from Tuva correspond to the samples found in the Minusinsk basin, others to Transbaikalian, Mongolian and Chinese types, that, in turn, are unknown in the Minusinsk basin. The territory of Tuva is thus a kind of link between the regions of Inner Asia, that appeared at this time in the sphere of influence of the Xiongnu and the sphere of spread of their cultural and artistic traditions. The article introduces a preliminary catalog of buckles found until now in order to put them into scientific circulation before the full publication of materials of burial grounds, excavations of which are still not completed yet.