Петроглифы Тагарской культуры в погребальном контексте могильника Абакан-24
ПЕТРОГЛИФЫ ТАГАРСКОЙ КУЛЬТУРЫ В ПОГРЕБАЛЬНОМ КОНТЕКСТЕ
МОГИЛЬНИКА АБАКАН-24
Е. Н. Данькин, Ю. Н. Есин, А. И. Поселянин, В. В. Тараканов
В статье приводятся результаты изучения кургана 4 могильника Абакан-24, содержавшего 4 могилы, сооруженные в один ряд. Признаки погребального обряда и инвентаря свидетельствуют о сочетании традиций подгорновского и сарагашенского этапов тагарской культуры и позволяют относить его к переходному времени. Вероятная датировка – около VI–V вв. до н. э. Важной находкой являются петроглифы, обнаруженные на плите перекрытия могилы 1. Количество выбитых на ней в ряд антропоморфных фигур соответствует количеству погребенных в самой могиле. Предложена гипотеза, что данные изображения созданы в ходе погребально-поминальных обрядов родственниками захороненных в могиле 1. Контекст этой находки позволяет датировать время существования ряда стилистических признаков антропоморфных изображений тагарской культуры на скалах и плитах.
Введение
В 2010 г. Абаканский отряд археологической экспедиции Хакасского отделения Всероссийского общества охраны памятников истории и культуры провел охранно-спасательные раскопки курганов на могильнике Абакан-24. Памятник расположен на правой надпойменной террасе р. Ташебы, на юго-западной окраине г. Абакана, на территории нового микрорайона № 10.
О наличии здесь, в долине р. Ташебы, археологических памятников было известно уже давно. Так, севернее, на левом берегу реки, располагается открытый А. В. Адриановым еще в конце ХIХ в. Ташебинский чаа-тас – могильник раннего Средневековья [Адрианов, 1888, с. 53; Кызласов, 1981]. Кроме того, в непосредственной близости от чаа-таса располагается могильник таштыкской культуры, который в 1990 г. исследовал Е. Д. Паульс [Вадецкая, 1999, с. 239].
Археологический памятник Абакан-24 был открыт в 2003 г. в ходе сплошного обследования территории проектируемого строительства 10-го жилого района г. Абакана, проводившегося под руководством начальника Государственной археологической службы Хакасии В. П. Балах чина. Этот курганный могильник, относящийся к тагарской культуре, был выявлен в юго-западной части территории, отведенной под застройку. Хотя вся площадь памятника была распахана, удалось выявить четыре кургана. Хорошо фиксировался курган 4, в центральной части которого прослеживалась вертикально стоящая каменная плита высотой около 2 м. Вокруг нее в радиусе около 15 м наблюдался разброс плит песчаника от разрушенной ограды и перекрытий могил.
В 2010 г. могильник оказался под угрозой полного уничтожения. Через его территорию была проложена ул. Академика Лихачева строящегося микрорайона. В результате была снесена восточная часть кургана 4 и на этом месте выкопана траншея для кювета на глубину около 0,8 м. Центральная часть кургана оказалась засыпана земляным валом высотой более 2 м, идущим вдоль края дороги.
Данная статья посвящена публикации и анализу материалов охранно-спасательных работ кургана 4, проведенных тогда же для предотвращения дальнейшего разрушения археологического памятника. Особое внимание будет уделено изучению обнаруженных на одной из плит кургана петроглифов.
Описание погребений
До начала раскопок сохранившаяся высота насыпи кургана 4 от древней погребенной почвы составляла около 0,5 м. После снятия насыпи были выявлены 4 могилы: каменные конструкции погребений 1, 2 и 4, а также могильное пятно погребения 3 (рис. 1). Все они в той или иной степени пострадали в ходе распашки поля и прокладки силового электрокабеля. Ограды не обнаружено. Вероятно, она была полностью уничтожена во время проведения пахотных работ. Конструкции перекрытий могил 1 и 2 сохранились только благодаря своей массивности. Установлено, что стоявшая вертикально до начала раскопок песчаниковая плита служила перекрытием погребения 2, которое разрушено распашкой. В ходе снятия грунта насыпи встречались фрагменты плуга, разбитого о камни кургана. Все могилы построены в одну линию, вытянутую по оси ЮВ-СЗ.
Ниже будет дано описание отдельных погребений кургана 4 и обнаруженного в них инвентаря начиная с крайнего юго-восточного погребения.
Могила 1. После удаления бровки выявлены плиты перекрытия: две крупные и две среднего размера из серо-коричневого девонского песчаника (рис. 2). В процессе снятия этих плит на нижней стороне наиболее крупной из них выявлены выбитые изображения 4-х человеческих фигур. В относительно недавнее время при прокладке кабеля эта плита была распилена на две половины.
После снятия плит перекрытия и выемки грунта заполнения выявилась прямоугольная в плане могильная яма размером 2,7 х 2 м, ориентированная по линии СВ-ЮЗ. Ее глубина от уровня древней погребенной почвы – 0,65 м, от современной дневной поверхности – 1,05 м.
Расположение костей погребенных свидетельствует об имевшем место разграблении могилы. Все кости находились в переотложенном состоянии в заполнении могильной ямы. Кости сохранились хорошо. Судя по количеству и размерам найденных фрагментов скелета, в могиле были захоронены 3 человека: женщина 20–30 лет и два подростка в возрасте 12–15 и 10–15 лет (все приводимые в статье определения пола и возраста из захоронений кургана 4 выполнены н. с. МАЭ РАН Е. Н. Учаневой).
Некоторые предположения о том, когда была ограблена могила, позволяет сделать анализ известковистых отложений на плите перекрытия. Такие отложения с течением времени наиболее интенсивно образуются на нижней стороне плит перекрытия, однако в данном случае они расположены сверху, а снизу выражены слабо. Вероятно, при ограблении могилы плита перекрытия была перевернута. Поскольку новый слой известковистых отложений снизу плиты выражен очень слабо, то изменение положения плиты могло произойти в относительно недавнее время, возможно, с появлением в устье р. Абакан русских переселенцев.
В могиле обнаружено 5 находок. Среди них бронзовое круглое пластинчатое зеркало диаметром 7,7 см, имевшее с одной стороны петельку, бронзовая коническая подвеска, пастовая бусина и бронзовая полусферическая бляшка с двумя отверстиями по краям (рис. 3). В северо-западном углу могилы найдена придонная часть керамического сосуда. Внешняя поверхность у него лощеная, серо-коричневая, внутренняя – черная (рис. 4, 1).
Могила 2. Расположена к северу от могилы 1. Стоявшая вертикально до начала раскопок плита оказалась плитой ее перекрытия. Она находилась в западной части могилы, ее верхний левый угол имел следы недавних сколов, нанесенных плугом (рис. 5). После снятия плит перекрытия и выемки грунта заполнения выявилась прямоугольная в плане могильная яма размером 2,4 х 1,4 м, ориентированная по линии СВ-ЮЗ. Ее глубина от уровня древней погребенной почвы – 0,65 м, от современной дневной поверхности – 1,15 м. На дно ямы был установлен деревянный сруб, от которого сохранилось бревнышко западной стенки и часть бревнышка (диаметром 0,07 м) южной стороны в юго-западном углу.
Расположение костей погребенных свидетельствует об имевшем место факте разграбления могилы. Все кости были переотложены и находились в заполнении могилы на высоте от 0,4 до 0,1 м от дна. Кости сохранились хорошо. Судя по их составу и количеству, в могиле погребен один взрослый человек. В могиле найдена бронзовая полусферическая бляшка диаметром 2,2 см с двумя отверстиями по краям, придонная часть сосуда с плоским дном («плошка»). Внутренняя и внешняя поверхности у этого сосуда серого цвета, внешняя поверхность лощеная (рис. 4, 2).
Могила 3. Расположена к северу от могилы 2. Перекрытие не сохранилось. После удаления бровки и выемки заполнения могилы выявилась прямоугольная в плане яма размером 3 х 1,95 м, ориентированная по линии СВ-ЮЗ. Восточный край могилы был разрушен во время прокладки электрического кабеля.
Расположение костей погребенных свидетельствует об имевшем место факте разграбления могилы. Все кости, за исключением костей рук в центре могилы и поминального набора из костей коровы (?), были переотложены и находились в заполнении могилы. После зачистки могилы на дне также обнаружен череп человека (рис. 6). Кости сохранились хорошо. Судя по составу и количеству костей в заполнении могилы и костей, выброшенных из нее и лежавших над перекрытием могилы 4, в ней было погребено 5 человек: две женщины 40–50 и 18–22 лет, мужчина 35–45 лет, подросток 15–18 лет и ребенок 5–10 лет. С учетом местонахождения черепа, найденного в западной части могилы, погребенные были ориентированы, вероятно, головой на запад.
Всего в этой могиле было обнаружено 13 предметов. Среди них: сердоликовая бусина темно-красного цвета длиной 0,7 см и диаметром 0,5 см; пастовая имитация раковины каури белого цвета с отверстием в центре длиной 2,2 см, шириной 1 см; бронзовая коническая подвеска высотой 1,2 см; бронзовые полусферические бляшки (3 шт.); бронзовые бусины шириной 0,4 см и диаметром 0,6 см (2 шт.); бронзовая пронизка длиной 2,2 см и диаметром 0,6 см; пастовая бусина с пятью ребрами белого цвета длиной 1,3 см и диаметром 0,6 см; бронзовое шило с квадратной в сечении рабочей частью и округлой в сечении вытянутой рукояткой (рукоять обломана) длиной 7,2 см (длина рабочей части – 6,6 см) и шириной грани 0,4 см; бусина белого цвета длиной 1 см и диаметром 0,5 см (рис. 7). В северо-западном секторе могилы найдена придонная часть сосуда с внутренней и внешней поверхностью серого цвета. Внешняя поверхность – лощеная (рис. 4, 3).
Могила 4. Расположена к северу от могилы 3. После удаления костей, выброшенных из могилы 3, под ними были выявлены плиты перекрытия из серо-коричневого девонского песчаника: три среднего размера и одна крупная в центре. Восточный край последней был разрушен при прокладке силового кабеля. В восточной части погребения также зафиксирована вертикально стоящая плита из песчаника синеватого цвета, относящаяся не к перекрытию, а к конструкции стенок могилы. Следов разрушения перекрытия грабителями зафиксировано не было (рис. 8).
После снятия плит перекрытия и выемки грунта заполнения выявлена прямоугольная в плане могильная яма размером 2,85 х 1,95 м, ориентированная по линии СВ-ЮЗ (рис. 9, 10). Ее глубина от уровня древней погребенной почвы – 0,71 м, от современной дневной поверхности – 1,02 м. На дно ямы с запада и востока на глубину 0,03–0,04 м установлены две плиты, образующие торцевые стенки погребения. Они поставлены на дно, а затем просели в почву под собственным весом и весом плит перекрытия.
В могиле похоронена женщина 35–45 лет. Погребенная была положена по диагонали относительно торцовых плит, с ЮЗ на СВ, головой на ЮЗ. Можно предположить, что размер могильной ямы оказался больше плиты перекрытия, поэтому строители установили вертикальные плиты с запада и востока на расстоянии, позволяющем положить на них плиту перекрытия, а погребенная была втиснута между плитами. Почти все кости скелета находились в анатомическом порядке. Костяк лежал на спине, руки вытянуты вдоль тела, носки ступней ног – прямо.
Между стенкой могильной ямы и восточной торцевой плитой был найден поминальный набор из трех ребер коровы, а у северного края этой плиты – кость ноги барана. В северо-западном углу погребения за западной плитой был найден сосуд и скопление фрагментов от другого сосуда. Еще один сосуд был поставлен с другой стороны этой же плиты у ее северного угла.
Всего в могиле обнаружено 6 предметов. Бронзовая полусферическая бляшка диаметром 2,5 см с отверстием в центре найдена в юго-западном углу погребения у черепа (рис. 7, 18). Также найдены: бронзовая пластинка, один край которой загнут скобкой (длина – 5,6 см, ширина – 0,5 см; рис. 7, 19); фрагмент керамического сосуда черного цвета; керамический сосуд горшковидной формы серого цвета без орнамента с широким плоским дном, округлым венчиком, переходящим в стенки сосуда, со следами нагара с внутренней стороны и карбонизации по всей поверхности сосуда; придонная часть сосуда серого цвета с плоским дном («стакан») без орнамента, внешняя поверхность которого лощеная (найден в северо-западной части погребения у северного угла западной плиты); фрагменты придонной части плоскодонного сосуда черного цвета, внешняя поверхность которого лощеная, со следами нагара с внутренней и внешней сторон (рис. 4, 4–6).
Возраст погребений
Еще до начала раскопок культурная принадлежность кургана 4 была ясна. Не было сомнений, что это погребальный комплекс тагарской археологической культуры, однако вопрос о хронологии кургана в рамках самой тагарской культуры оставался открытым. По результатам полевых работ можно выделить следующие существенные для более узкой датировки признаки: невысокая насыпь, прямоугольные могильные ямы и групповые захоронения, особенности керамики (один из найденных сосудов имеет цилиндрическую форму и известен только в могилах биджинского этапа тагарской культуры [Завитухина и др., 1979, с. 70]), типы бронзовых украшений. По совокупности всех этих признаков курган 4 могильника Абакан-24 может быть отнесен к переходному подгорновско-сарагашенскому типу. В свое время подобные археологические комплексы выделены М. П. Завитухиной в самостоятельный хронологический этап [Завитухина, 1968, с. 14–16; Завитухина и др., 1979, с. 54–70], названный ею и М . П. Грязновым биджинским по характерным курганам на р. Биджа, раскопанным А. Н. Липским [1966, с. 312–317]. Материалы исследования кургана 4 могильника Абакан-24 не оставляют сомнений в его датировке биджинским промежуточным этапом тагарской археологической культуры. По схеме М. П. Грязнова возраст памятников такого типа – VI–V вв. до н. э. Полученная к настоящему времени большая серия радиоуглеродных дат вносит некоторые коррективы в возраст памятников тагарской культуры [Поляков, Святко, 2009], однако для памятников со смешанными признаками типа кургана 4 могильника Абакан-24 предложенные ранее хронологические рамки по-прежнему остаются наиболее вероятными.
Петроглифы на плите перекрытия могилы 1
На плите перекрытия могилы 1, в ее средней части, обнаружено несколько антропоморфных фигур, расположенных в виде горизонтального ряда (рис. 11, 12). Приведем их подробное описание, начиная с левого края.
1. Изображение верхней части антропоморфной фигуры анфас. Является крайним левым в ряду рисунков. Вертикальной линией передано туловище. Голова округлой формы показана на шее, продолжающей линию туловища. Руки изображены перпендикулярной туловищу горизонтальной линией с загнутыми вниз под прямым углом концами. На правой руке имеется четыре продолговатых выбоины, напоминающих растопыренные пальцы. Ноги не показаны. Техника исполнения – точечная выбивка. Высота фигуры – 14 см, ширина – 12 см.
2. Изображение антропоморфной фигуры анфас. Расположено в 1 см правее фигуры 1. Вертикальной линией передано туловище. Голова округлой формы показана на шее, продолжающей линию туловища. Руки изображены перпендикулярной туловищу горизонтальной линией с загнутыми вниз под прямым углом концами. Кисти и пальцы не выделены. Ноги изображены дугообразно изогнутой линией. Ступни не выделены. Между ног изображен направленный вниз фаллос, продолжающий линию туловища. Рядом с его нижним концом обособленно выбит небольшой силуэтный кружок. Техника исполнения – точечная выбивка. Высота фигуры – 17 см, ширина – 12,6 см.
3. Изображение антропоморфной фигуры анфас. Расположено непосредственно справа от фигуры 2. Вертикальной линией передана осевая линия туловища, верхняя часть которой является шеей. Голова округлой формы с уплощенной верхней частью и выступами по бокам, которые можно соотнести с ушами. Руки изображены горизонтальной линией, расположенной перпендикулярно осевой линии туловища, с загнутыми вниз под прямым углом концами. На концах рук изображено по три растопыренных пальца. Один из пальцев левой руки сливается с линией ноги предыдущего рисунка. Ноги изображены слабо изогнутыми линиями, расходящимися от нижней части туловища. Показаны ступни, развернутые носками в противоположные стороны. Между ног изображен направленный вниз фаллос, выбитый отдельно от осевой линии туловища. Рядом с его нижним концом обособленно выбит небольшой силуэтный кружок. Еще ниже между ног имеется неясная выбивка продолговатой формы. По бокам осевой линии туловища, соединяя горизонтальную линию рук и верхние части линий ног, выбиты слабо изогнутые линии, передающие контур туловища. Техника исполнения – точечная выбивка. Высота фигуры – 21,5 см, ширина – 17,5 см.
4. Очень условное и грубо выполненное изображение, напоминающее верхнюю часть антропоморфной фигуры анфас. Расположено правее и выше фигуры 3. Вертикальной линией передано туловище. Голова округлой формы. Загнутая вниз линия рук намечена отдельными крупными выбоинами. Ноги не показаны. Точечная выбивка. Высота выбитой фигуры – 13,5 см, ширина – 9 см. Здесь же, ранее выбивки, тонкими прочерченными линиями нанесена фигура в форме прямоугольника, верхняя часть которой совпадает с линией рук. Связь между выбитой фигурой и резными линиями до конца неясна. Однако если рассматривать их как одно целое, то эта композиция напоминает схематичный эскиз еще одной мужской фигуры с руками и ногами либо фигуру в длиннополом одеянии. Общие размеры изображения в этом случае – 28,5 х 9,5 см.
С точки зрения взаимного положения и техники исполнения описанные 4 фигуры можно разделить на две группы. В одну объединяются первые три из них, нанесенные строго в ряд (головы у всех фигур на одной высоте) и в одной технике. При этом они отличаются друг от друга детализацией и высотой, наличием или отсутствием фаллоса. Самая низкая и простая фигура расположена с левого края ряда, а самая высокая и сложная – с правого. Две из них, несомненно, представляют мужчин, вероятно, разного возраста и социального статуса. Четвертая фигура обособляется от первых трех, т. к. расположена несколько выше них и нанесена с использованием иной техники.
Стиль антропоморфных фигур на плите из могилы 1 в целом типичен для многих памятников наскального искусства тагарской археологической культуры Минусинской котловины. Аналоги ему широко представлены прежде всего на плитах оград тагарских курганов, но также и на скалах. Особенно показательны петроглифы на плите № 7 из Большого Салбыкского кургана. Они находились под насыпью внутри ограды, а потому не могли быть выбиты позднее момента сооружения самого кургана [Марсадолов, 2010, рис. 43]. У фигур людей с салбыкской плиты схожим образом показаны плечи и руки, порой обозначены пальцы, у одной фигуры изображен контур объемного туловища. Наиболее поздние значения калиброванных радиоуглеродных определений по остаткам дерева датируют этот курган V в. до н. э. [Там же, с. 37].
У изображений из кургана 4 могильника Абакан-24 имеются и относительно специфические черты, проявляющиеся в трактовке фаллоса у двух фигур и наличии ушей у одной из них. При этом, несмотря на некоторые различия между фигурами одной плиты, нет сомнений, что они носят не хронологический характер, а обусловлены содержательной стороной рисунков. Эти различия в рамках одной композиции отражают замысел их создателя, выбиравшего те или иные элементы для каждой фигуры из известного ему набора изобразительных приемов.
С учетом ограбления могилы и отмеченных выше особенностей расположения и мощности известковистых отложений на плите перекрытия можно полагать, что первоначально рисунки находились на верхней стороне плиты, но в процессе ограбления плита была перевернута. Учитывая стиль рисунков и цвет выбивки, нет сомнений, что их нанесение предшествовало моменту ограбления, завершившемуся переворачиванием плиты перекрытия. Вероятнее всего, появление петроглифов в погребальном контексте связано с моментом сооружения могилы. Это означает, что верхняя дата всех рисунков на плите определяется возрастом кургана. Исходя из аргументированной выше датировки, она не может быть моложе начала сарагашенского этапа тагарской культуры. Этот факт представляется весьма важным для уточнения времени появления ряда стилистических признаков антропоморфных изображений в наскальном искусстве тагарской культуры, таких, например, как показ объемного туловища, ушей и растопыренных пальцев рук.
Относительно обстоятельств попадания плиты с рисунками на перекрытие могилы 1 можно высказать две гипотезы. Для первой из них существенно, что первоначальная форма плиты, расположение рисунков в ее верхней части, их тематика напоминают плиты с петроглифами в оградах многих курганов тагарской культуры. С учетом этого можно допустить, что до попадания в могилу 1 эта плита могла быть частью ограды другого тагарского захоронения, где на ней и были выбиты рисунки, а затем плита была переиспользована как строительный материал. Однако с учетом всего контекста находки возможна и другая гипотеза: рисунки были выбиты в ходе проведения погребально поминальных обрядов, непосредственно связанных с захоронением в могиле 1. В пользу второй гипотезы – хорошая сохранность выбивки, отсутствие выветренности, указывающие на отсутствие значительного разрыва во времени между созданием рисунков и использованием плиты в качестве перекрытия могилы. Также обращает на себя внимание совпадение числа фигур первой группы с количеством погребенных в могиле 1. Однако могут ли они изображать самих погребенных, неясно, т. к. половая принадлежность подростков осталась неустановленной. Во втором случае нанесение антропоморфных фигур на плиту перекрытия или плиту, которая затем была использована в качестве перекрытия могилы, можно рассматривать как некоторое отклонение от основной тагарской традиции нанесения аналогичных по тематике рисунков на плитах оград курганов. Прагматика нанесения тагарцами таких рисунков на плитах погребальных конструкций требует дальнейшего исследования. Пока имеющиеся материалы позволяют лишь предполагать, что антропоморфные рисунки на плитах тагарских курганов изображают тех или иных умерших родственников, которых вспоминали во время совершения погребально-поминальных обрядов.
Заключение
В результате аварийно-спасательных работ на объекте культурного наследия Абакан-24 была получена важная историческая информация о погребально-поминальных обрядах тагарской культуры. В ходе исследования кургана 4 подробно зафиксированы данные о его наземных и внутриямных погребальных конструкциях. Это позволило произвести реконструкцию деталей сооружения погребального комплекса. Кроме информации о конструктивных особенностях кургана, в ходе раскопок получена коллекция бронзовых, каменных и керамических изделий, информация о возрасте и количестве погребенных. Признаки погребального обряда и инвентаря, сочетающие особенности подгорновского и сарагашенского типов, позволяют датировать курган временем около VI–V вв. до н. э. Важной находкой являются петроглифы на плите перекрытия могилы 1. Выбитые на ней антропоморфные фигуры по количеству соотносятся с количеством людей, погребенных в самой могиле. Данные изображения могли быть созданы в ходе погребально-поминальных обрядов родственниками захороненных в могиле 1. Контекст находки позволяет датировать время существования ряда стилистических признаков антропоморфных изображений тагарской культуры.
Литература
Адрианов А. В. Путешествие на Алтай и за Саяны, совершенное летом 1883 г. по поручению Императорского Русского Географического общества и его Зап.-Сибирского отдела членом-сотрудником А. Адриановым (предварительный отчет). – Омск: Тип. Окруж. штаба, 1888. – 168 с.
Вадецкая Э. Б. Таштыкская эпоха в древней истории Сибири. – СПб.: Центр «Петербургское востоковедение», 1999. – 440 с.
Завитухина М. П. Раскопки тагарских курганов на Енисее // Тезисы докладов научной сессии, посвященной итогам работы Государственного Эрмитажа за 1967 г. – Л.: ГЭ, 1968. – С. 14–16.
Завитухина М. П., Грязнов М. П., Пшеницына М. Н. Сарагашенский этап // Комплекс археологических памятников у горы Тепсей на Енисее. – Новосибирск: Наука, 1979. – С. 54–69.
Кызласов Л. Р. Древнехакасская культура чаа-тас VI–IX вв. // Степи Евразии в эпоху Средневековья. – М.: Наука, 1981. – С. 46–52.
Липский А. Н. Погребения тагарских воинов на р. Бидже // СА. – 1966. – № 2. – С. 312–317.
Марсадолов Л. С. Большой Салбыкский курган в Хакасии. – Абакан: Хакасское кн. изд-во, 2010. – 128 с.
Поляков А. В., Святко С. В. Радиоуглеродное датирование археологических памятников неолита – начала железного века Среднего Енисея: обзор результатов и новые данные // Теория и практика археологических исследований. – 2009. – Вып. 5. – C. 20–56.
PETROGLYPHS OF THE TAGAR CULTURE IN THE FUNERAL CONTEXT OF THE BURIAL ABAKAN-24
E. N. Dankin, Yu. N. Esin, A. I. Poselyanin, V. V. Tarakanov
The article introduces the results of the study of kurgan 4 of the burial Abakan-24, contained 4 graves built in one line. Evidence of the burial rite and equipment indicate a combination of tradition of Podgornovo and Saragash stages of the Tagar culture and allow it to be dated as the transitional time. Possible dating is about 6-5 centuries BC. The most important finding is the petroglyphs found on the covering slab of the burial 1. The anthropomorphic figures carved on it correspond to the number and the age of people buried in the grave itself. The hypothesis is proposed that these images were created during funeral and memorial ceremonies by relatives of those buried in the grave 1. The context of this finding allows us to date the existence of a number of stylistic features of anthropomorphic images of the Tagar culture on rocks and tombstones.
Современные проблемы изучения жилищ Тагарской культуры Минусинской котловины
СОВЕРЕМЕННЫЕ ПРОБЛЕМЫ ИЗУЧЕНИЯ ЖИЛИЩ ТАГАРСКОЙ КУЛЬТУРЫ МИНУСИНСКОЙ КОТЛОВИНЫ
Ю. Н. Есин, П. Хоммель, П. Б. Амзараков, О. В. Ковалева, Д. Витлам, Н. Ю. Петрова, А. В. Иптышев
Статья посвящена проблемам изучения жилищ тагарской культуры эпохи раннего железа на юге Сибири. Краткий анализ историографии с учетом новых материалов свидетельствует о необходимости дальнейшего совершенствования существующей классификации тагарских поселений и жилищ. Вводятся в оборот некоторые результаты новых полевых работ на памятниках в долине р. Уйбат и на Боярском хребте. Сделан вывод о наличии в регионе в эпоху раннего железа жилищных построек разного типа, неодинаково представленных разными типами источников. На основе анализа имеющихся материалов высказан ряд рабочих гипотез об их хронологическом соотношении и функции, об архитектуре жилищ и ее соотношении с архитектурой курганов, о связях с домостроительными традициями населения более раннего времени и других регионов, которые задают направления для дальнейших полевых исследований.
Введение
Минусинская котловина – один из наиболее исследованных в археологическом плане регионов Азии. Здесь раскопаны тысячи курганов, разработана их подробная классификация и периодизация. Совсем по-другому обстоит дело с поселенческими комплексами. К настоящему времени на территории Минусинской котловины было обнаружено всего около шести-семи десятков поселений, относящихся к тагарской археологической культуре, исследовано же из них частично или полностью не более одного десятка. Это не позволяет получить необходимые сведения о хозяйстве, архитектуре жилищ и других аспектах этой сферы культуры [Hommel et al., 2018]. Сложившуюся ситуацию ранее довольно точно охарактеризовал Д. Г. Савинов: «Такое соотношение исследованных погребальных и поселенческих комплексов, несомненно, создает одностороннее (если не сказать искаженное) представление о характере развития минусинских культур, т. к. известно, что погребальный обряд и набор предметов сопроводительного инвентаря, как бы впечатляющи они ни были, в большей степени отражают сакрализованную, обусловленную мировоззрением и ритуалом, сторону жизни древних обществ. За пределами внимания исследователей при таком соотношении источников в значительной мере остается то, что принято называть бытовой или традиционной культурой во всем многообразии и сложностях ее проявлений» [Савинов, 1996, с. 7].
Данная ситуация в археологии Минусинской котловины сложилась по ряду причин. Одна из них заключается в том, что выявление поселений скотоводов гораздо сложнее обнаружения их же курганных могильников. Поиск поселений требует иной стратегии, основанной не на современных представлениях о подходящих для этого местах, а учитывающей специфику хозяйства той или иной эпохи. Сыграла свою роль также сформировавшаяся за много лет научная традиция, определяющая приоритеты и стереотипы большинства исследователей археологических памятников региона.
Задачи данной статьи – краткий историографический обзор и проблемный анализ имеющихся результатов изучения поселений и жилищ населения Минусинской котловины I тыс. до н. э., введение в оборот новых материалов и наблюдений, определение перспективных направлений для дальнейших исследований.
Существующие представления о типах поселений и жилищ тагарской культуры
Несмотря на слабую изученность поселенческих комплексов тагарской культуры, определенные материалы по ним за прошедшее время все же накоплены. За точку отсчета можно принять научное исследование поселения тагарской культуры, которое было проведено в 1922 г. С. А. Теплоуховым у с. Батени. Это были незначительные по масштабу раскопки многослойного поселения, один из слоев которого содержал в себе находки тагарского времени. В последующие годы усилиями многих археологов число обнаруженных поселенческих памятников тагарского и переходного тагаро-таштыкского времени в Минусинской котловине выросло до нескольких десятков, хотя большая их часть оставалась неисследованной. Существующая сегодня классификация тагарских поселений и жилищ была разработана в 1970–1980 гг. на основе имевшихся к тому времени материалов [Мартынов, Абсалямов, 1988].
Поселения. В основу имеющейся классификации тагарских поселений положены два наиболее общих признака: 1) мощность культурного слоя, позволяющая судить о продолжительности обитания в данном месте; 2) наличие или отсутствие укреплений для защиты от нападений извне. В результате были выделены 3 типа памятников:
1. Долговременные неукрепленные места обитания, расположенные на приречных и приозерных террасах, защищенных с одной или двух сторон возвышенностями. Для них характерно наличие относительно мощного культурного слоя и высокая концентрация находок. В ряде случаев обнаружены остатки долговременных жилищных построек. К этому типу поселений тагарцев было отнесено основное число найденных памятников [Там же, с. 15].
2. Временные стоянки, связанные с целенаправленной производственной деятельностью, с сезонным пребыванием скотоводов во время отгона скота на летние пастбища или добычей руды. Культурный слой на них почти отсутствует, находки малочисленны. Логичным было предположение об использовании здесь для проживания легких наземных жилищ [Там же, с. 61].
3. Поселения и временные укрытия разной площади, защищенные с помощью валов и рвов. Датированы все они тагаро-таштыкским переходным временем [Там же, с. 55]. Стоит, однако, отметить, что фактически А. И. Мартыновым и М. Б. Абсалямовым в этот тип оказались объединены два совершенно разных типа объектов: 1) использующие мысовидные выступы и участки террас, укрепленные с напольной стороны; 2) кольцевые городища (диаметром от нескольких десятков до примерно 200 м). Если на территории первых встречается значительный культурный слой, остатки жилищ, то на площади вторых остатков жилищ пока не обнаружено. Изучение второго типа сооружений у сел Знаменка и Троицкое позволили выявить глинобитные стены, облицованные сырцовым кирпичом, и сделать вывод о том, что функционально эти сооружения являлись святилищами [Кызласов, 2011а]. Правда, внутри кольцевых городищ на р. Сыда, где для укрепления вала и оформления входа с внутренней стороны использовали вертикально вкопанные каменные плиты с контрфорсами, сделаны сборы обычного поселенческого материала [Ботвич, 2008]. Эти два типа укрепленных объектов, видимо, следует дополнить еще одним – крепостными сооружениями на вершинах гор, поскольку исследователи, проводившие разведочную шурфовку таких сооружений, в ряде случаев находили керамику «тагаро-таштыкского облика» [Готлиб, Подольский, 2008, с. 22].
Жилища. Несмотря на то, что к середине 1980-х гг. было раскопано небольшое количество тагарских жилищ, существенные конструктивные различия позволили предложить их классификацию. В основу этой классификации положены два наиболее общих признака: 1) форма жилища в плане (круглая или прямоугольная); 2) использованный материал (наличие или отсутствие каменных конструкций). В результате были выделены 3 типа построек [Абсалямов, 1977; Мартынов, Абсалямов, 1988, с. 71–88]:
1. Четырехугольное срубное жилище. Предполагается, что это наиболее устойчивый и типичный для тагарцев тип жилища. Основная информация получена при изучении 4-х жилищ на Шестаковском городище, расположенном на северо-западной периферии тагарской культуры за пределами Минусинской котловины [Мартынов, 1973] (рис. 1). Глубина котлована этих жилищ от уровня древней дневной поверхности – около 0,4–0,6 м, длина стен около 3,5 м, углы ориентированы по сторонам света, небольшой коридорный вход расположен возле одного из углов или в середине юго-восточной стороны. Был сделан вывод, что этот же тип постройки передают изображения срубных жилищ на Боярском хребте [Мартынов, Абсалямов, 1988, с. 78], выбитые в переходное тагаро-таштыкское время. Вместе с тем следует обратить внимание, что вход коридорного типа (и место его расположения возле угла этих жилищ) отличается от устройства входа у жилищ Боярского хребта.
Необходимо отметить, что с теми же самыми изображениями срубных жилищ Боярского хребта были сопоставлены и жилища Ташебинского городка переходного тагаро-таштыкского времени, не имевшие котлованов. По предположению Л. Р. Кызласова [2001, с. 120–122] и И. Л. Кызласова [2011, с. 65], это были наземные деревянные срубы, не оставившие следов, но сопровождавшиеся выкопанными для хранения продуктов погребами.
Жилищный комплекс, включающий две однокамерные прямоугольные полуземлянки с коридорным входом (входы расположены в центре и возле угла юго-восточной стены), в 2014 г. раскопан Саянской экспедицией ИИМК РАН на тагарском поселении Рощинское-2 на юго-восточной окраине Минусинской котловины. Это поселение с материалами сарагашенского типа располагалось на территории Курагинского района Красноярского края в 2,5 км к востоку от с. Рощинское, между руслом р. Туба и грядой сопок, вдали от воды. Судя по расположению столбовых ям, эти жилища, видимо, принадлежат не к срубному, а к каркасно-столбовому типу. Характер построек и их расположение в ландшафтном контексте не вписываются в существующую классификацию тагарских поселений.
2. Коническое жилище типа шалаша. Считается, что это второй основной тип тагарских жилищ. На памятниках Минусинской котловины и в Ачинско-Мариинской лесостепи раскопано около 30 таких сооружений (Шестаковское городище, Устинкино II и др.) (рис. 2). Диаметр основания таких жилищ около 3 м (сохраняются остатки наклонных ямок от соединявшихся наверху жердей), глубина жилищной впадины или углубления – 0,1–0,5 м, вход расположен с востока. Этот тип жилища также был сопоставлен с некоторыми наскальными изображениями на Боярском хребте. По сопровождающим находкам такие жилища отнесены к концу тагарской культуры или к переходному тагаро-таштыкскому периоду. Высказано предположение, что первоначально тагарцы могли использовать их на временных поселениях, связанных с выпасом скота и добычей руды [Сунчугашев, 1975, с. 99], но около III в. до н. э. происходит широкое распространение этого типа построек. Возможно, это было связано с изменением этнического состава населения, возрастанием его подвижности, и фактически этот тип жилища характеризует уже новую эпоху – эпоху хунну [Мартынов, Абсалямов, 1988, с. 24, 91].
3. Четырехугольное каменное жилище. Оценивается как наиболее редкий и наименее изученный тип. Раскопано 4 жилища в Минусинской котловине (Гришкин Лог VI и VII, раскопки М. Н. Комаровой в 1958 г.; Лобик, раскопки С. Рахимова в 1963 г.) и 6 – в Ачинско-Мариинской лесостепи (поселение на берегу оз. Утинка, раскопки А. И. Мартынова, А. М. Кулемзина, Ю. М. Бородкина, А. В. Циркина в 1970–1975 гг.). Оба жилища на памятнике Гришкин Лог VI имели прямоугольную форму, углубленную в землю на 0,9 м, а по бортам котлована сверху – стены, сложенные из плитняка на высоту до 0,5 м. Котлован жилища на памятнике Гришкин Лог VII имел размеры 6 х 5–4,5 м и глубину 0,3–0,6 м и по стенам был обставлен вертикаль ными плитами. Жилище на поселении Лобик (2 км к северо-западу от с. Батени на второй над-пойменной террасе, у подножия горы коренного берега р. Енисей) состояло из трех помещений (пристроенных друг к другу или построенных одновременно, каждое размером 10 х 6,5–9,5 м), соединенных проходами. Стены жилища сложены из мелких плит, выровнены как с внешней, так и с внутренней стороны. Они сохранились на высоту 0,5 м при ширине 1,2–1,5 м. По материалам, полученным в результате раскопок, жилища памятника Гришкин Лог VI отнесены к подгорновскому, а Гришкин Лог VII и Лобик – к сарагашенскому этапам тагарской археологической культуры [Грязнов, 1965, с. 70; Вадецкая, 1986, с. 108, 117].
Все эти четыре жилища с каменными конструкциями оказались объединены в один тип, но на самом деле демонстрируют существенные конструктивные отличия: 1) постройки из Гришкиного Лога, очевидно, являются землянками или полуземлянками, а жилище на поселении Лобик – наземное; 2) жилища в Гришкином Логу – однокамерные, а жилище на памятнике Лобик – многокамерное. Неясно, насколько правомерно называть эти жилища «каменными», действительно ли их стены целиком строились из камня или камень использовался только для нижней части стен и сочетался с другими материалами.
В последние годы жилища этого типа выявлены еще на ряде поселений центральной части Минусинской котловины. Были сделаны планы нескольких таких сооружений, расположенных в долине р. Биджа (Узун-Хыр, Подкуня-I, Подкуня-II и др.). Сопутствующий материал из шурфов и сборов позволяет отнести одно из них к сарагашенскому этапу тагарской культуры [Минор, 2017]. Локализация этих жилищ в ландшафте также не вписывается в существующую классификацию тагарских поселений.
Таким образом, история изучения поселений и жилищ тагарской археологической культуры остается на этапе накопления источников. Доступная информация из Минусинской котловины ограничена всего несколькими памятниками с небольшим количеством изученных жилищных построек. Причем и они должным образом не опубликованы, в научный оборот введена лишь очень краткая и неполная информация. Пока основные изученные материалы происходят из северо-западной лесостепной окраины ареала тагарской культуры, были получены много десятилетий назад и относятся к позднему этапу ее развития. Датирование построек, как правило, осуществлялось по типу керамики и изделиям из металла. Очевидно, что существующие разработки о типах поселений и жилищ потребуют значительных корректив для более полного учета признаков конструкции, функции, ландшафтного контекста, географического положения и хронологии. Для более точного определения возраста жилищ необходимо систематическое использование радиоуглеродного датирования.
Жилища в долине р. Уйбат
Среди различных типов поселенческих сооружений тагарской эпохи наибольший интерес представляют жилищные конструкции, важным строительным материалом которых являлся камень и которые остаются практически неизученными.
На протяжении ряда последних лет одним из авторов были осмотрены десятки подобных каменно-земляных сооружений, ареал которых охватывает всю степную часть Минусинской котловины. Обычно они расположены на удалении от водных источников, в складках сопок или на склонах гор. Они имеют правильные геометрические формы, но не только прямоугольные – встречаются также объекты округлой и овальной формы. Видимые на поверхности конструкции образованы из вкопанных вертикально или уложенных плашмя каменных плит и крупных валунов. Порой стенки сооружений образованы двумя параллельными рядами таких камней. В ряде случаев может быть выделено основное сооружение и пристройки, вход, очаг.
Одним из мест наибольшей концентрации данного типа сооружений являются восточные склоны горного массива Большой Сахсар на правом берегу р. Уйбат вблизи пос. Ильича (Усть-Абаканский район Республики Хакасия). Существует гипотеза, интерпретирующая название Сахсар (Сахсаар) как «Военный город» или «Сторожевой город», а в качестве возможной мотивировки такого названия указывающая на существование города ниже по течению р. Уйбат (около 15 км) в Средние века [Кызласов, 1992, с. 97; Бутанаев, 1995, с. 104]. При этом слово саар ‘город’, встречающееся также в хакасском фольклоре, сопоставимо с шаар ‘город’ у жителей Восточного Туркестана и Тянь-Шаня и восходит к персидскому шахар с тем же значением [Кызласов, 1992, с. 96]. Однако если данная интерпретация названия горного массива верна, то его более вероятной мотивировкой могло быть наличие большого числа жилых построек или их остатков в самом горном массиве.
В 2018 г. на одном из наиболее перспективных (с точки зрения как сохранности конструкций, так и предполагаемой мощности отложений) памятников Большой Сахсар-2 (около 8 км к западу от пос. Ильича) были проведены разведочные археологические работы, включающие аэрофотосъемку, магнитометрическое исследование и рекогносцировочные раскопки малой площадью. Памятник расположен на относительно ровной и просторной площадке в средней части склона горы к югу от крупного скального останца. Лучше всего сохранившееся строение (жилище 1) имело подпрямоугольную форму (27 х 15 м), ориентированную по линии СЮ с небольшим отклонением (рис. 3, а). В качестве строительного материала использованы гранитные породы местного происхождения. На поверхности выше всего выступают камни западной стенки жилища, для которой использованы крупные валуны. Самые массивные и высокие из них установлены в северо-западном и юго-западном углах. Примерно в центре сооружение было разделено на северную и южную части (помещения 1 и 2) стеной с небольшим промежутком в западной части. В восточной стенке помещения 1 этой постройки имеется промежуток шириной около 1 м – вход (рис. 3, b). Еще одна важная конструктивная особенность стен – наличие на некоторых участках двух параллельных линий камней с земляным заполнением между ними. В частности, такая конструкция отчетливо фиксируется у южной стены. Расположение видимых на поверхности камней внутри жилища позволяет допускать наличие внутри помещений дополнительных конструкций или перегородок.
К юго-восточной стороне описанной конструкции примыкает подобное же в плане сооружение (жилище 2), но меньших размеров (рис. 3, b). Его стенки сильнее задернованы и менее выражены на поверхности земли. Оно также имеет подпрямоугольную форму и разделено на две части стенкой посередине. Хорошо заметны две параллельные линии камней, образующие стены. Для определения соотношения этих двух конструкций необходимо проведение археологических раскопок. Пока можно предполагать, что они однотипные, но разновременные, причем второе сооружение более раннее.
К востоку от помещения 1 жилища 1, а также в различных частях склона были заложены рекогносцировочные шурфы, которые подтвердили наличие культурного слоя с материалом поселенческого характера. В двух шурфах были обнаружены небольшие фрагменты керамических сосудов и остеологический материал. Проведен радиоуглеродный анализ двух фрагментов костей животных из шурфа 1 (с восточной стороны от помещения 1 жилища 1) с нижнего и верхнего уровней культурных отложений (рис. 4). Калиброванная дата (95 % вероятности; OxCal 4.3) для находки с нижнего уровня – 1258–1088 лет до н. э. (GrM-15503), для находки с верхнего уровня – 381–208 лет до н. э. (GrM-15501) (табл. 1). Типологически найденная керамика относится к тагарской археологической культуре (рис. 5). Мощность культурных слоев и полученные для органики из шурфа 1 хронологические рамки свидетельствуют о длительном проживании здесь человека: с эпохи поздней бронзы до сарагашенского этапа тагарской культуры, вероятно, с некоторым перерывом, фиксируемым стратиграфией культурных отложений (рис. 4, 2). В этом контексте оба хорошо видимые на поверхности и конструктивно однотипные каменные сооружения должны быть отнесены к тагарской культуре.
Среди ранее изучавшихся тагарских построек по конструкции стен и планировке этим жилищам наиболее близки многокамерное наземное жилище на памятнике Лобик и жилища, выявленные в долине р. Биджа. Можно также упомянуть и наземные прямоугольные жилища на оз. Утинка в Ачинско-Мариинской лесостепи, основание стен которых сложено из каменных глыб и глины и возвышалось над уровнем материка на 50–70 см [Мартынов, Абсалямов, 1988, с. 88].
Жилища эпохи раннего железа в наскальном искусстве
Наряду с остатками реальных сооружений другой ключевой источник сведений о жилищах – наскальные изображения. Изображения жилищ – редкая тема в наскальном искусстве Минусинской котловины. Жилища эпохи раннего железа были важной темой только на Боярском хребте в центральной части Минусинской котловины. Отдельные рисунки этого же времени известны также на скалах гор Оглахты, памятника Улазы и др. Впервые наличие изображений жилищ на Боярском хребте зафиксировал А. В. Адрианов [1904; 1906]. Серьезный анализ конструктивных особенностей показанных на скалах жилищ, их взаимосвязи с социальной структурой и хозяйством предпринимали М. П. Грязнов [1933] и С. В. Киселев [1933; 1951]. Наиболее обстоятельное и разностороннее изучение провела М. А. Дэвлет [1976]. Позднее к некоторым аспектам этих образов обращались и другие исследователи. Опыт натурной полномасштабной реконструкции одного из типов жилищ, показанных на Боярском хребте, был недавно получен в рамках работ по проекту «Поселок предков» [Есин, Поселянин и др., 2018].
Несмотря на длительную историю изучения, общепринятой классификации изображенных на скалах жилищ пока не появилось. Исследователи единодушны относительно наличия изображений деревянных наземных жилищ (рис. 6), но расходятся относительно идентификации других типов. Также есть расхождения по поводу назначения некоторых элементов рисунков.
Наша работа на памятнике позволила уточнить и дополнить имевшиеся ранее материалы, а также выделить новую группу рисунков, конструктивно и функционально связанную с жилищами, – каркасные крытые конструкции на санях [Есин, 2019].
В настоящее время, опираясь на изображения жилищ на скалах, можно предложить следующую наиболее общую классификацию жилищных сооружений раннего железного века: 1) стационарные; 2) легкие каркасные; 3) установленные на повозках. Каждая из этих трех групп, в свою очередь, включает ряд типов и вариантов конструкций.
Наскальные изображения Боярского хребта свидетельствуют об одновременном существовании во II–I вв. до н. э. жилищных конструкций всех трех групп. Причины параллельного использования таких разных жилищ, очевидно, обусловлены особенностями хозяйства создателей рисунков и их этнокультурной историей. Наличие разных типов жилищ соответствует скотоводческому хозяйству, предполагающему сезонную смену пастбищ и мест обитания. В этом контексте первую группу функционально можно считать зимними жилищами, вторую группу – летними, третью – жилищем на периоды передвижений между сезонными местами обитания или в ходе переселений. При этом, конечно, возможен разный генезис разных типов жилищ.
Необходимо также обратить внимание на неодновременность изображений в границах главных плоскостей Большой и Малой Боярских писаниц, о чем свидетельствуют палимпсесты, нанесение рисунков разными орудиями и разными способами. Существовавшее представление, что здесь изображен «древний поселок», требует критического отношения. Априори рассматривать все изображения на плоскости как единую композицию нельзя. Вместо этого необходимо выявление действительных композиционных связей между отдельными изображениями, которое будет учитывать специфику изобразительного текста и приемы определения его границ [Есин, 2003; 2009, с. 50]. В этом плане особенно важен сравнительный материал с других небольших скальных плоскостей Боярского хребта, композиционная связь между рисунками которых представляется более вероятной. Среди них есть изображение в профиль, скорее всего, легкого каркасного жилища, возле которого имеется ограда (возможно, загон для скота), показанная в плане. С этим жилым комплексом, видимо, связаны сани с крытым кузовом, выбитые рядо (рис. 7, 1). Подобные же сани, как представляется, выбиты одновременно с двумя другими жилищами легкого каркасного типа (рис. 7, 2). В обоих случаях снизу саней показано по две вертикальных линии. Вероятно, так изображены сани, установленные на столбах. Такая конструкция подобна поднятым над землей настилам или более сложным сооружениям («амбарчикам», «лабазам») ряда народов Сибири, позволявшим защитить имущество от грызунов и хищных животных. С аналогичной целью, для хранения зимней одежды и другого имущества, могли использовать крытые сани, устанавливаемые на столбах на месте продолжительной стоянки.
Изучение возраста жилищ на скалах Боярского хребта позволяет относить их к концу существования тагарской культуры. Для степных территорий Центральной и Восточной Азии – это эпоха хунну. Минусинская котловина в это время испытала влияние новых племен и традиций с юга. В связи с этим важен поиск ответа на еще один вопрос: насколько типы жилищ, выбитые на скалах Минусинской котловины в последние века до н. э., могут привлекаться для характеристики домостроительных традиций тагарской культуры более раннего времени? Сопоставимы ли деревянные жилища, выбитые на скалах, с тем типом конструкций, который изучался на хребте Большой Сахсар, или с жилищами Шестаковского городища? Представляется, что они весьма отличны. По планировке такие тагарские полуземлянки и наземные жилища близки не жилищам, изображенным на Боярском хребте во II–I вв. до н. э., а изображениям жилищ эпохи поздней бронзы на скалах более южных областей Саяно-Алтая [Дэвлет, 2006, рис. 1 и 2]. Сопоставление именно с этой группой изображений будет более продуктивным для изучения тагарских жилых построек Минусинской котловины. Изображения конца II – начала I тыс. до н. э. принадлежат не только к иной домостроительной, но и к иной изобразительной традиции, т. к. показаны в проекции сверху, а не сбоку. Характерно, что типичная для нее проекция сверху в показе жилищ сочетается с аналогичным способом изображения упряжного транспорта, тогда как в эпоху хунну вид жилищ сбоку сочетается с профильной проекцией упряжного транспорта.
Заключение
Проведенный выше анализ историографии и результатов новых полевых работ позволяет подвести некоторые итоги и наметить ряд наиболее актуальных направлений в изучении жилищ тагарской культуры, требующих специального внимания на данном этапе исследований и на перспективу, а также предложить ряд рабочих гипотез:
1. В регионе в эпоху раннего железа присутствуют разные типы жилищных построек, неодинаково представленные разными типами источников. Имеющиеся сведения о них пока очень ограничены, поэтому существующая классификация носит предварительный характер и требует дальнейшей разработки. Остается неясным, насколько те или иные особенности обусловлены географическими, ландшафтными, хронологическими и этнокультурными причинами. Особенно остро на современном этапе изучения стоит вопрос их хронологического соотношения, для решения которого уже недостаточно типологического изучения керамики и других находок, а необходимо получение серии радиоуглеродных дат, которые пока почти отсутствуют.
2. Другая актуальная проблема – изучение и сопоставление функции построек разного типа в рамках существовавшего хозяйственного уклада. Оценивая особенности конструкции и ландшафтный контекст жилищ на хребте Большой Сахсар, можно отметить признаки их приспособленности к использованию в зимний период. В пользу этого свидетельствует значительная толщина стен, позволяющая лучше сохранять тепло. Еще одним аргументом может быть относительная удаленность от воды, которая не очень существенна в случае наличия рядом снега. Выбор для постройки восточного склона горы позволял защитить жилища от господствующих западных ветров, что также особенно важно в холодное время года. Несмотря на большое число жилищ на хребте, они не образуют плотной застройки, а рассредоточены по склонам, что соответствует специфике скотоводческого хозяйства, требующего места для содержания скота.
3. Архитектура жилищ обнаруживает некоторое сходство с архитектурой курганов тагарской культуры. В числе признаков сходства – под-квадратная форма тех и других в плане; использование вертикально врытых плит, образующих нижнюю часть внешнего контура стен и ограду курганов; использование более высоких камней по углам жилищных конструкций и по углам оград курганов; вход с восточной стороны у жилищ и дополнительные конструкции с востока ограды у ряда курганов; сооружение дополнительных «комнат» по линии СЮ у жилищных построек и пристройка по той же схеме новых оград у курганов раннетагарского времени. Такое сходство подкрепляет идею, что погребальные сооружения – это жилища для мертвых. Исследования в этом направлении позволят лучше понять специфику конструкции курганов тагарской культуры.
4. Актуальны вопросы изучения использовавшихся строительных материалов, строительных приемов и функций отдельных элементов конструкции. Вертикально врытые плиты по контуру жилищ на хребте Большой Сахсар, очевидно, формируют каркас их стен, а более высокие камни по углам (а иногда и в средней части стен) укрепляют узловые части конструкции и придают стенам большую вертикальную устойчивость. Довольно часто плиты и камни образуют два параллельных ряда с земляным заполнением между ними шириной около 0,5–1 м и даже более. У некоторых жилищ можно предполагать использование кладки из камней. Однако, учитывая количество и размеры камней, вряд ли во многих случаях стены были целиком каменными. Скорее камень использовался для строительства или укрепления нижней части стен и важных элементов конструкции. Весьма вероятно, что фиксируемые конструктивные особенности нижней части стен обусловлены тем, что сами стены были сложены из дерна. При этом плиты или камни снаружи или с двух сторон служили средством гидроизоляции этого строительного материала. Часто с западной стороны они более высокие и позволяли лучше защитить стену от дождя и ветра.
Использование кусков дерна в качестве легкодоступного в степи строительного материала было известно тагарцам, т. к. кладка из дерна фиксировалась в качестве строительного приема при возведении насыпей курганов. Помимо этого, камень мог использоваться для строительства фундамента, на котором возводились стены из дерева. Стоит отметить, что дерево широко применялось тагарцами для сооружения погребальных камер, которые порой неплохо сохранились и демонстрируют известные в этой культуре строительные приемы (способ соединения углов сруба, горизонтальный накат из бревен в качестве кровли и др.). Очевидно, что при сооружении жилищ также могли использоваться глина и береста.
5. В реконструкции облика ряда элементов жилищ, особенно выполненных из недолговечных материалов, может помочь изучение наскальных изображений, сопоставление с традиционными постройками населения Саяно-Алтая и сопредельных регионов. Например, жилища из дерева, возведенные на каменном фундаменте, известны у скотоводов Алтая и Восточного Туркестана [Caspari, 2019, fig. 3; Jacobson-Tepfer et al., 2010, fig. 1.19]. Самого пристального внимания заслуживают аналоги строительной технологии с использованием дерна, камня и дерева, которые имеются в этнографических материалах недавнего прошлого в Казахстане. В частности, сохранилось достаточно подробное описание казахского зимнего жилища со стенами из дерна примерной толщиной от 0,7 до 1,5 м, которые одновременно служили и опорой для кровли [Шнэ, 1894, с. 2].
6. Большой интерес представляют вопросы выявления схожих домостроительных технологий у других археологических культур и на других территориях в древности, а также проблема их генезиса. В частности, близкие аналоги жилым сооружениям тагарской культуры с использованием камня можно обнаружить в I тыс. до н. э. на территории Казахстана. Жилища подобного типа исследовались уже на ряде памятников в центре и на востоке страны [Мартынов, Абсалямов, 1988, с. 88; Бейсенов и др., 2017]. Сходные жилища той же эпохи обнаружены недавно Монако-Монгольской экспедицией в Центральной Монголии. Наиболее ранний пример использования домостроительной технологии, использующей двойные ряды камней в основании стен жилищ, в Минусинской котловине можно обнаружить у жилищ андроновской культуры. В частности, двойной ряд вертикально врытых плит (расстояние между рядами 1,5 м, высота некоторых плит достигала 1,5 м, вкопаны на 15–17 см) зафиксирован у андроновского наземного прямоугольного жилища (30 х 15 м) на поселении Ключи в долине р. Черновая [Максименков, 1978, с. 46–49]. Подобная строительная технология применена у жилищ андроновской эпохи из Синьцзяна [Jia et al., 2017, fig. 6; 2017a]. В Казахстане удается проследить длительное существование этого приема от андроновской эпохи до сакской [Бейсенов, 2017, с. 79]. Тот же строительный прием можно видеть у серии сооружений из камня эпохи бронзы в горах Алтая [Jacobson-Tepfer et al., 2010, fig. 7.16, 11.8, 11.9]. Их интерпретируют как жилища или как ритуальные сооружения, моделирующие жилища. Наиболее ранние из них строились уже в III тыс. до н. э. и могут быть связаны с чемурчекской культурой древних скотоводов.
В целом небольшие исследования, предпринятые коллективом авторов на р. Уйбат, свидетельствуют о значительной актуальности и перспективности продолжения работ по данной теме. Высказанные в данной статье рабочие гипотезы о строительных технологиях и архитектуре жилищ, их сезонности, хозяйстве владельцев, связях с традициями населения других регионов требуют проверки в ходе дальнейших полевых исследований на более полной источниковой базе.
Литература
Абсалямов М. Б. О типах жилищ на тагарских и тагаро-таштыкских поселениях // Археология Южной Сибири. – 1977. – Вып. 9. – С. 34–42.
Адрианов А. В. Предварительные сведения о собирании писаниц в Минусинском крае летом 1904 г. командированным комитетом А. В. Адриановым // Изв. Рус. ком. для изуч. Средн. и Вост. Азии. – 1904. – № 4. – С. 25–33.
Адрианов А. В. Писаница Боярская // Изв. Рус. ком. для изуч. Средн. и Вост. Азии. – 1906. – № 6. – C. 53–57.
Бейсенов А. З. Жилище сакской эпохи // Вестник Томского государственного университета. История. – 2017. – № 45. – С. 72–82.
Бейсенов А. З., Шульга П. И., Ломан В. Г. Поселения сакской эпохи. – Алматы: НИЦИА «Бегазы-Тасмола», 2017. – 208 с.
Ботвич И. И. Кольцевые городища в долине реки Сыда // Актуальные проблемы исторического краеведения в Сибири. Материалы межрегиональной научно-практической конференции, посвященной 85-летию старейшего историка и краеведа Хакасии А. Н. Гладышевского, 18–19 декабря 2008 г., г. Абакан. – Абакан: Изд-во ХГУ им. Н. Ф. Катанова, 2008. – С. 37–39.
Бутанаев В. Я. Топонимический словарь Хакасско-Минусинского края. – Абакан, 1995. – 268 с.
Вадецкая Э. Б. Археологические памятники в степях Среднего Енисея. – Л.: Наука, 1986. – 180 с.
Готлиб А. И., Подольский М. Л. Свегорные сооружения Минусинской котловины. – СПб.: Элексис Принт, 2008. – 222 с.
Грязнов М. П. Боярская писаница // Проблемы истории материальной культуры. – 1933. – № 7–8. – С. 41–45.
Грязнов М. П. Работы Красноярской экспедиции // КСИА. – 1965. – Вып. 100. – С. 62–71.
Дэвлет М. А. Большая Боярская писаница. – М.: Наука, 1976. – 36 с.
Дэвлет М. А. Древние жилища народов Северной и Центральной Азии (по материалам петроглифов) // Миропонимание древних и традиционных обществ Евразии. Памяти В. Н. Чернецова. Сб. статей. – М.: ТАУС, 2006. – С. 212–238.
Есин Ю. Н. Социальная направленность первобытного искусства и изобразительный текст // Социально-демографические процессы на территории Западной Сибири (древность и Средневековье). Материалы всерос. науч. конф. – Кемерово, 2003. – С. 117–121.
Есин Ю. Н. Древнее искусство Сибири: самусьская культура. – Томск: ТГУ, 2009. – 526 с.
Есин Ю. Н. О древних санях на юге Сибири // Кочевые империи Евразии в свете археологических и междисциплинарных исследований: сб. науч. ст. IV Международного конгресса средневековой археологии евразийских степей, посвященного 100-летию российской академической археологии (Улан-Удэ, 16–21 сентября 2019 г.). В 2 кн. – Улан-Удэ: Изд-во БНЦ СО РАН, 2019. – Кн. 2. – С. 144–147.
Есин Ю. Н., Поселянин А. И., Петренко А. Л., Егоров И. В., Торбостаев К. М., Доброва Т. Н. Проект жилищно-хозяйственного комплекса тагарской культуры // Научно-методический журнал «Поиск». – 2018. – № 2(62). – С. 58–61.
Киселев С. В. Разложение рода и феодализм на Енисее // Изв. Государственной академии истории материальной культуры. – 1933. – Вып. 65. – 34 с.
Киселев С. В. Древняя история Южной Сибири. – М.: Изд-во АН СССР, 1951. – 644 с.
Кызласов И. Л. Алтаистика и археология. – М.: Ин-т тюркологии, 2011. – 256 с.
Кызласов И. Л. Кольцевые городища Хакасии. К истории монументальной архитектуры на Енисее (храмовая архитектура древности). – М.: ТАУС, 2011а. – 64 с.
Кызласов Л. Р. Письменные известия о древних городах Сибири. – М.: Изд-во Моск. ун-та, 1992. – 136 с.
Кызласов Л. Р. Гуннский дворец н а Енисее. Проблема ранней государственности Южной Сибири. – М.: Вост. лит-ра, 2001. – 176 с.
Максименков Г. А. Андроновская культура н а Енисее. – Л.: Наука, 1978. – 192 с.
Мартынов А. И. Новые материалы о т агаро-таштыкских поселениях и жилищах // СА. – 1973. – № 3. – С. 163–173.
Мартынов А. И., Абсалямов М. Б. Тагарские поселения. – Красноярск: Изд-во Красноярского гос. ун-та, 1988. – 136 с.
Минор В. А. Обследование древних поселений в долине реки Биджа (Усть-Абаканский район Республики Хакасия) // Научное обозрение Саяно-Алтая. – 2017. – № 1(17). – С. 38–47.
Савинов Д. Г. Древние поселения Хакасии. Торгажак. – СПб.: Петербургское востоковедение, 1996. – 112 с.
Сунчугашев Я. И. Древнейшие рудники и памятники ранней металлургии в Хакасско-Минусинской котловине. – М.: Наука, 1975. – 176 с.
Шнэ В. Зимовки и другие постоянные сооружения кочевников Акмолинской области // Записки Западно-Сибирского отдела ИРГО. – Омск, 1894. – Кн. 17, вып. 1. – С. 1–19.
Caspari G. «Virtual dwellings» or architecture for the living? A hypothesis // Archaeological Research in Asia. – 2019 (https://doi.org/10.1016/j.ara.2019.100157).
Hommel P., Gosden C., Esin Yu. N. More than mounds: introducing a new project on later prehistoric settlements in Southern Siberia // Сибирь в изменяющемся мире. История и современность: материалы Всерос. научно-теоретической конф. с международным участием, посвященной 105-й годовщине со дня рождения доктора исторических наук, профессора Всеволода Ивановича Дулова и 90-летию его ученика, доктора исторических наук, профессора Виктора Григорьевича Тюкавкина. – Иркутск: Изд-во «Оттиск», 2018. – С. 52–55.
Jacobson-Tepfer E., Meacham J., Tepfer G. Archaeology and Landscape in the Mongolian Altai: an Atlas. – Redlands: ESRI Press, 2010. – 209 pp.
Jia P. W., Betts A., Cong D., Jia X., Doumani Dupuy P. N. Adunqiaolu: new evidence for the Andronovo in Xinjiang, China // Antiquity. – 2017. – Vol. 91 (357). – Pp. 621–639.
Jia P. W., Betts A., Doumani Dupuy P. N., Cong D., Jia X. Bronze Age Hill Forts: New evidence for defensive sites in the western Tian Shan, China // Archaeological Research in Asia. – 2017a (http://dx.doi.org/10.1016/j.ara.2017.10.005).
CURRENT PROBELMS IN THE STUDY OF TAGAR CULTURE DWELLINGS IN THE MINUSINSK BASIN
Yu. N. Esin, P. Hommel, P. B. Amzarakov, O. V. Kovaleva, J. Whitlam, N. Yu. Petrova, A. V. Iptyshev
The article is devoted to some current problems in the study of Tagar culture dwellings of the Early Iron Age in the South of Siberia. A brief analysis of the history of research of this subject and a review of some new materials indicates the need for further improvement of the existing classification of Tagar settlements and dwellings. Some results from fieldwork on sites in the Uybat river valley and on the Boyary ridge are presented. Our conclusion, that the range of dwellings encountered across the Minusinsk Basin during the Early Iron Age is not well represented in the literature or fully understood. Based an analysis of available materials, several working hypotheses are presented about their chronological correlation and function, about the architecture of the dwellings and correlations with the architecture of barrows, about connections with house-building traditions of the Bronze age and the traditions of neighbouring regions. These hypotheses, though not always conclusive, give a clear mandate for further research and define its direction.
Древнейшие железные изделия и появление технологии выплавки железа в Китае
ДРЕВНЕЙШИЕ ЖЕЛЕЗНЫЕ ИЗДЕЛИЯ И ПОЯВЛЕНИЕ ТЕХНОЛОГИИ ВЫПЛАВКИ ЖЕЛЕЗА В КИТАЕ
Ли Инфу
Около ХIV в. до н. э. на территории Китая появились первые изделия из метеоритного и сыродутного железа. Сыродутное железо раннего периода являлось кричным железом. В VII в. до н. э. появились литые изделия из железа, что ознаменовало собой формирование в Китае особого пути развития железоплавильной технологии. Около V в. до н. э. в Китае совершенствуется технология выплавки железа и появляется технология производства стали. На рубеже нашей эры появилась плавильная печь с ежедневным объемом выплавки железа равным 1 т. Изделия из железа в это время уже отличались большим разнообразием, широко использовались в земледелии, строительстве, военном деле, повседневной жизни.
Изделия из железа раннего периода История производства и использования изделий из железа в Китае (табл. 1) в целом идентична древним цивилизациям других регионов мира. Она также прошла путь от использования метеоритного железа до получения железа из руды. Археологические открытия продемонстрировали, что в Китае уже в период династий Шан 商 и Чжоу 周 люди обладали определенными познаниями в отношении свойств метеоритного железа и обрабатывали его при помощи ковки. Из него изготавливали ритуальную утварь, наделявшуюся особым смыслом.
Упоминания о метеоритном железе также неоднократно встречаются в китайских древних письменных источниках. Однако возраст этих записей намного позднее времени начала использования метеоритного железа. В лето писи «Ши цзи» 史记 историка Сыма Цянь 司马迁 династии Западная Хань 西汉 присутствует запись: «В 17-й год правления Циньсяньгун 秦献公 (368 г. до н. э.) время нежданных даров выпало на месяцы с апреля по август». Под «дарами» 雨金 здесь подразумевается упавшее на землю со звездного неба метеоритное железо.
После ханьской эпохи в исторических документах также часто присутствуют записи о метеоритном железе, иногда более подробные. В первом сборнике «Всякая всячина из Юяна» 酉阳杂俎 танского автора Дуань Чэнши 段成式 в томе 10《物异·毒槊条》говорится: 南番有 毒槊,无刃,状为朽铁,中人无血而死,言从天而 下,入地丈余,祭地方撅得之。– «В южных странах имелись ядовитые копья 毒槊 без лезвий, внешне представляли собой ржавое железо 朽铁, при попадании в человека он умирал без крови, вопреки всем ожиданиям проникали в землю больше чем на 1 чжан (3,33 м), нашли точное место и выкопали его». Дуань Чэнши подробно записал историю происхождения, внешний вид, фактуру, место раскопок, а также обряд жертвоприношения перед извлечением «ядовитого» копья 铎鞘 и т. д.
В «Мань шу» 蛮书 танского автора Фань Чо 樊绰 зафиксировано кованное из метеоритного железа оружие, применявшееся вождями малых народностей. В «Мань Шу: Богатства Юньнань» 蛮书·云南管内物产 записано: 昔时越析诏于赠有降铎鞘,后部落破败,盛罗皮得之,今南诏蛮王出. 军、手中双执者是也。贞元十年使清平官尹辅酋入朝,献其一。– «В прежние времена Юэ Сичжао 越析诏 подарили упавшее с неба копье 铎鞘, в дальнейшем племя распалось, копьем завладел Шэн Лопи. Ныне правитель племен мань 蛮 из Южного Чжао 南诏, выступая в поход, обеими руками держит это копье. В 10-й год Чжэньюань первого советника вождя Иньфу направляют ко двору, дарят одно такое копье». Под упавшим с неба копьем 天降铎鞘 подразумевается кованное из метеоритного железа оружие.
Метеоритное железо падает со звездного неба на землю каждый год примерно 3000 раз, однако большей частью падает в моря или пустыни, поэтому имеющегося в наличии у человечества метеоритного железа в количественном отношении совсем немного. На территории Китая самый большой осколок метеоритного железа – это «железный метеорит Иньнюгоу» 银牛沟陨铁, упавший в уезде Цинхэсянь 青河 县 округа Алтай 阿勒泰地区 Синьцзяна 新疆, который является третьим по величине в мире и составляет в длину 2,42 м, в ширину 1,85 м, в высоту 1,37 м, имеет вес около 30 т (рис. 1). Он уступает только железному метеориту Гоба весом примерно 60 т, упавшему в африканской Намибии, и железному метеориту с мыса Йорк весом примерно 33 т, упавшему в Гренландии. Метеорит Иньнюгоу является крайне значимым «вселенским экспонатом». В железном метеорите Иньнюгоу содержание железа составляет 88,67 %, содержание никеля – 9,27 %, кроме этого, имеются также и другие микроэлементы.
Метеоритное железо – это самородное железо. В целях использования метеоритного железа человечество большей частью осуществляло его перековку для получения изделий необходимой формы. По этой причине между использованием метеоритного железа и открытием техники выплавки железа вряд ли существует обязательная связь. Однако технология ковки метеоритного железа и технология литого соединения метеоритного железа и меди, несомненно, являются важными изобретениями для развития приемов обработки металлов последующими поколениями.
Температура плавления метеоритного железа сравнительно высокая. Способом обработки главным образом является горячая ковка. Обычно она применяется для изготовления сравнительно дорогостоящих небольших принадлежностей или для приваривания к определенным частям изделий, изготавливаемых из меди с железом. В Китае метеоритное железо в период династий Шан и Чжоу применялось главным образом для режущих частей оружия, имевшего лезвие. Всего в Китае до настоящего времени обнаружено 7 изделий из метеоритного железа (табл. 2), в том числе бронзовая секира с железным лезвием 铁刃铜钺, бронзовые клевцы с железной рукоятью 铁援铜戈, железный кельт с бронзовым обухом 铜銎铁锛, железное тесло с бронзовой рукоятью 铜柄铁削 и т. д. (рис. 2). Все они представляют собой изделия из бронзы с метеоритным железом.
Со времени появления бронзовых предметов с железным лезвием и технологии соединения металлов в средний период династии Шан 商代中期, представленных находками в городке Тайси 台西 уезда Гаочэн 藁城 и на поселении Люцзяхэ 刘家河 района Пингу 平谷, можно видеть, что люди уже обладали определенными знаниями в отношении метеоритного железа, а также получили необходимые представления о составе, свойствах, природных качествах, способах обработки и т. д. и смогли использовать его для изготовления важнейшей части оружия – его режущей части. Следовательно, можно сделать вывод, что знания людей в отношении металлов уже достигли определенной высоты. Начиная со среднего периода династии Шан представления о метеоритном железе, его обработке и использовании постепенно совершенствуются. С позднего периода династии Шан 商代晚期 до периода династии Западная Чжоу 西周时期 технология изготовления режущей части оружия из метеоритного железа и изготовление обычного железного оружия более позднего времени, а также технология изготовления режущей части инструментов в своей основе являются аналогичными. Можно сказать, что обнаружение и использование метеоритного железа является важным этапом в процессе изучения человеком металлов. Именно благодаря наличию знаний и практики использования таких металлов была заложена более прочная основа для изучения большего числа рудных полезных ископаемых, что предоставило ценный опыт и технологии для формирования и развития металлургии железа в Китае.
Появление металлургии железа в Китае
В отношении истоков металлургии железа в мире по-прежнему существует две теории: 1) происхождение из одного центра; 2) полицентризм. На настоящее время пока недостаточно фактов, позволяющих трактовать этот вопрос однозначно, поэтому в гипотезах существуют расхождения. Первая теория предполагает, что техника выплавки металлов у человечества всегда берет начало в одном древнем центре, а уже затем распространяется по всему миру. Вторая теория предполагает, что в древнем мире существовало много центров выплавки железа, т. к. во всех местах, в которых имелось в наличии сырье, технические условия и общественный спрос, были предпосылки для возможного изобретения технологии выплавки железа.
Появление технологии выплавки железа в Китае знаменует собой важный поворотный пункт в процессах развития общества восточной части Азии. На протяжении длительного времени данный вопрос находился под пристальным вниманием ученых. В 1920–1960-е гг. Чжан Бинлинь 章炳麟 [1925], Чжан Хунчжао 章鸿钊 [1927; 1954], Хуан Чжаньюэ 黄展岳 [1999], Чжоу Цзэюэ 周则岳 [1956, с. 97], Ян Куань 杨宽 [2004] и другими учеными на основе записей из исторических источников и археологических находок была развернута широкая дискуссия по данному вопросу. В отношении времени возникновения технологии выплавки железа в Китае высказывались различные мнения, относившие это событие к династиям Шан 商代, Западная Чжоу 西周, периодам Весен и Осеней и Сражающихся царств 春秋战国 и др.
После 1990-х гг., вслед за возникновением и развитием направления археологического изучения древней металлургии в Китае, внимание к истокам технологии выплавки железа в Китае стало более пристальным. Хань Жубинь 韩汝玢 [2007], Ван Вэй 王巍 [1999], Бай Юньсян 白云翔 [2005], Хуа Даоань 华道安, Donald Wagner [2008] и др., анализируя вопросы технологии выплавки железа, взаимодействия культур и распространения изделий из железа и соответствующих технологий в разных странах и у разных народов, а также соотношения изделий из железа и развития общества, выдвинули качественно новые идеи о времени, территориях, технологических особенностях металлургии железа раннего периода в Китае, а также о других особенностях.
Метеоритное железо раннего периода, обнаруженное в результате археологических исследований, – это реальные материалы, которые позволяют узнать и познакомиться со временем использования изделий из железа в Китае. Однако между использованием метеоритного железа и появлением технологии выплавки железа, похоже, не существует прямой причинно-следственной связи. В Китае изделия из железа раннего периода, выплавленного из руды человеком, сосредотачиваются в районе Центральной равнины 中原地区 Китая и на территории Синьцзянского автономного района 新疆地区. Среди этих изделий главным образом присутствуют орудия производства, оружие и повседневные инструменты – всего три основных типа. С точки зрения ареала распространения и типов железных изделий между двумя вышеуказанными территориями существует определенная взаимосвязь. С точки зрения типологии изделий – территория Центральной равнины Китая представлена большей частью оружием. Среди орудий труда представлены деревообрабатывающий инструмент 木作加工 工具, орудия для обработки почвы 土作农耕器具 и другой инструмент разнообразных форм, при этом почти нет украшений из железа. Также в районе Центральной равнины Китая найдено много биметаллических изделий, в первую очередь представленных сочетанием железа с медью, но также изредка – с золотом и нефритом. В отличие от Центральной равнины Китая типология изделий из железа в Синьцзянском автономном округе сравнительно сложная. Здесь встречаются железные мечи 铁剑, серпы 铁镰刀, шилья 锥, а также украшения (браслеты 镯,кольца 指环, серьги 耳环, пронизки 管状器 и др.), что особенно отличает Синьцзян от Центральной равнины. На основании типологии изделий из железа на этих двух территориях, а также на основании различий в особенностях типов украшений и инструментов некоторые ученые полагали, что район Центральной равнины Китая является местом появления железных изделий раннего периода в Китае, а также предполагали, что территория, где производилась самая ранняя выплавка железа, располагается в районе Юйси 豫西, Цзиньнань 晋南 и Гуаньчжун 关中.
Обнаружение железных изделий ХIV в. до н. э., изготовленных из сыродутного железа 人工铁器, относящихся к культуре Могоу Цицзя 磨沟齐家 уезда Линьтань 临潭 провинции Ганьсу 甘肃 [Чэнь Цзяньли и др., 2012], предоставило новую основу для дискуссии в отношении истоков, периодизации и территории распространения изделий из железа в Китае (рис. 3, табл. 3). Несколько лет назад ученый из Японии Ясуюки Мураками нашел в Казахстане и на Алтае сыродутную печь ХIV в. до н. э. Ее возраст практически тот же, что и возраст железных изделий, найденных в погребениях культуры Цицзя Могоу уезда Линьтань. Среди относящихся к культуре Цицзя предметов находят огромное количество медной утвари. Ее разновидности и формы имеют тесную связь с культурами бронзового века степных районов севера Китая.Между двумя этими районами существовал так называемый «металлургический путь» культурного обмена и распространения металлургического опыта [Ян Цзяньхуа и др., 2016, с. 38; Линь Мэйцунь, 2014]. Примерно к ХIV в. до н. э. «металлургический путь» не только по-прежнему существовал, но и, возможно, стал более беспрепятственным. Сыродутное железо, найденное в погребениях культуры Цицзя Могоу уезда Линьтань, возможно, берет свое начало с территории Алтая и Средней Азии. Географически и ландшафтно Синьцзян и Средняя Азия отличаются слабо. Территория Синьцзяна уже с начала II тыс. до н. э. вступает в бронзовый век, с конца II тыс. до н. э. вступает в ранний этап железного века, а с середины I тыс. до н. э. вступает в развитый ранний железный век [Хань Цзянье, 2007, с. 122]. Проведенные анализы железного меча с рукоятью из нефрита, обнаруженного в ходе раскопок захоронения княжества Го 虢国 на Центральной равнине Китая, показали, что он был изготовлен из кричного железа 块炼铁 (рис. 4). В отношении изделий из железа раннего периода из Кэцюнкэкэтай 克穷科克台 уезда Нилки 尼勒 Синьцзянского автономного района 新疆 Исследовательским институтом истории металлургии Пекинского научно-технического университета 北京科技大学冶金史 研究所 были проведены анализы, показавшие его состав: кричное железо 块炼铁 или цементированная сталь 渗碳钢 [Лю Сюэтан, Жуань Цюжунь, 2001]. Сами же изделия из железа раннего периода практически идентичны кричному железу, обнаруженному в Средней Азии и западной части Азии.
Между применением изделий из кованого железа и появлением технологии выплавки железа, возможно, существует разрыв во времени. Однако величина этого разрыва, должно быть, не слишком большая. Поэтому некоторые исследователи делают предположение, что не позднее чем в период династий Шан и Чжоу на северо-западе Китая, возможно, уже овладели технологией выплавки кричного железа [Ли Инфу, 2014].
Формирование и развитие технологии выплавки железа в Китае
Найденные в ходе раскопок погребений культуры Цицзя Могоу уезда Линьтань провинции Ганьсу изделия из железа ХIV в. до н. э. показали, что в истории Китая существовала эпоха кричного железа. В Европе до ХIV в. постоянно ковали железные изделия с использованием кричного железа в качестве исходного сырья. Основные отличительные особенности кричного железа следующие: содержание углерода в продукте сравнительно низкое, в большинстве случаев это железо или низкоуглеродистая сталь; из-за относительной мягкости область его применения ограничена; поскольку получаемое в ходе выплавки железа вещество представляет собой твердую губчатую массу, то требуется придавать ему форму при помощи проковки; в кричном железе содержится очень много шлака и оксида железа, которые даже при многократной проковке удаляются с трудом.
В Китае не позднее среднего или позднего этапа периода Весен и Осеней технология сыродутного получения кричного железа уже вышла из употребления, и был осуществлен переход в эпоху выплавки литого чугуна 生铁冶铸. Это важная граница в истории производства железа в Китае. Господин Ли Цзинхуа 李京华 сказал: «Путь сталелитейной технологии Древнего Востока, который представляет Китай, и путь сталелитейной технологии раннего периода на Западе со всей очевидностью относятся к двум разным технологическим системам и двум разным ремесленным системам, что также, в конце концов, отразило различия в технологических концепциях и художественном мышлении» [Ли Цзинхуа, 1993].
Чугун в зависимости от количественного содержания кремния подразделяется на 3 вида: белый чугун 白口铁, передельный чугун 麻口铁 и серый чугун 灰口铁. Скорость выплавки в технологии передельного чугуна очень высокая, качество железа высокое, что более удобно для изготовления продукции в большом количестве. Это самые важные в истории Китая технология и продукт, которые способствовали развитию производительных сил и привели к социальным переменам. Хотя в Европе в период Древнего Рима среди обнаруженных материалов также присутствуют изделия из передельного чугуна, но его применение и продолжительность использования были совсем незначительными. Также эта технология никак не повлияла на социальные процессы в Европе. В Китае же древняя технология выплавки чугуна появилась на 1800 лет раньше, чем в Европе, и это важнейшее событие в истории мировой металлургии. В настоящее время в Китае обнаружены самые ранние изделия из передельного чугуна – железные болванки 残铁块 VIII в. до н. э. из погребения в деревне Тяньмацю 天马曲 провинции Шаньси 山西.
Технология выплавки чугуна, по сравнению с технологией выплавки кричного железа, обладает несравненным преимуществом, однако чугун более хрупкий, легко ломается. Примерно в период Весен и Осеней люди продвинулись дальше в овладении технологией получения железа – к получению стали 铸铁柔化 из передельного чугуна. Технология выплавки чугуна и технология получения из него стали заложили прочные основы и гарантии для повсеместного распространения изделий из железа, а также стали важными причинами стремительного развития общественной экономики в поздний период эпохи Сражающихся царств 战国后期. Начиная примерно с позднего периода Весен и Осеней в Китае уже начала появляться сталеплавильная технология. Кричное железо, чугун, сталь – все относятся к железо-углеродным сплавам. Основное различие между тремя этими видами заключается в количественном содержании углерода. Меньше всего углерода содержится в кричном железе, больше всего в чугуне, промежуточной формой между этими двумя видами является сталь.
В Китае около VI в. до н. э., в поздний период Весен и Осеней, начинает появляться и использоваться сталь, изготовленная по технологии цементации 固体渗碳制钢技术. Продукцией, изготовленной с использованием данной технологии, является кричная цементированная сталь 块炼铁渗碳钢. Период Западной Хань является эпохой большого развития технологий в истории Китая. В эту эпоху, в частности, была изобретена технология получения стали из чугуна путем его обжига. Основной принцип заключается в том, что чугун нагревается до расплавленного или почти расплавленного состояния, а затем повторно обжигается, чтобы снизить процентное соотношение углерода в сплаве и, таким образом, превратить его в сталь или железо. Суть технологии ковки закаленной стали в период расцвета династии Восточная Хань 东汉时期 заключалась в том, что для тонкого стального пласта после многократного нагревания и многократной послойной ковки при использовании особенностей высокого содержания углерода и низкой температуры плавления в чугуне и при смешивании двух видов исходного сырья – меди и железа – применялся в качестве цементирующего реагента заранее расплавленный жидкий чугун. Путем естественного течения он подавался в зазор на поверхности кованого железа, чтобы содержание углерода сварочного железа могло повыситься. В эпоху Сун 宋代 пластины из чугуна вставлялись в полоски из кованого железа, при помощи ила печь была загерметизирована для обжига и выплавки литой стали.
Обращая внимание на историю развития древней металлургии в Китае, можно увидеть два пика, которые она прошла в своем развитии. В период династий Шан и Чжоу, вслед за развитием технологии получения меди, существенно повышаются масштабы производства бронзы. В это время политика и экономика были относительно устойчивыми, а общественная стратификация в районах Центральной равнины была очевидной. Распространение форм церемониала позволило бронзовым изделиям занять важное место в жизни высших слоев, а роль бронзовых изделий в политической жизни, которые непрерывно наделялись важным духовным значением, стала существенным стимулом развития материальной культуры. Второй этап – это период династий Цинь 秦 и Хань 汉. В этот период политика, экономика, культура переживали состояние наивысшего расцвета, а технология выплавки железа являлась важной отраслью кустарного производства, которая получила стремительное развитие. Наличие института управляющих за железными рудниками 铁官 является доказательством, подтверждающим существование на государственных предприятиях производства изделий из железа. Появление технологии производства передельного чугуна и пудлингования 炒钢技术 способствовало увеличению числа государственных предприятий, производящих железные изделия. Небольшие частные мастерские ввиду незрелости технологий могли заниматься производством лишь в небольших масштабах, чем удовлетворяли спрос в железных изделиях части регионов.
Металлургическая промышленность оказала значительное влияние на социально-экономическое, культурное развитие и на общественные изменения в целом. Почти все крупные перемены в эволюции древнего общества Китая появляются вслед за распространением железных изделий. В период Сражающихся царств и династий Цинь и Хань производство железных изделий и развитие технологии выплавки металла поднялось на новую высоту (рис. 5, 7). Со времени династий Цинь и Хань до династий Тан и Сун хотя и прошло несколько столетий, но в технологии выплавки металла еще не произошло значительных изменений и прорывов, а ремесленная технология в основном следовала уже существующей традиции. Несмотря на то, что в целях усовершенствования качества продукции производственный процесс выявил некоторые возможности для технических инноваций, в общем и целом никаких крупных изменений не произошло. В период династий Тан и Сун общественное положение было стабильным, политика, экономика, культура находились в расцвете. Хотя количественно оружие из железа относительно сократилось, но хозяйственный инвентарь из железа, а также инвентарь для сельскохозяйственного производства в количественном отношении увеличился, железные изделия стали играть важную роль в повседневной жизни. После династии Сун вслед за упадком землевладельческой экономики и господства бюрократии технология выплавки железа и масштабы производства изделий из железа в основном были те же, что и в период династии Тан, не произведя качественного скачка. На политическом фоне дальнейшего укрепления абсолютизма развитие и использование ископаемых ресурсов, необходимых в металлургической промышленности, испытывают ограничения извне, начинает появляться социальная монополия, оказывая тем самым воздействие на разработку в крупных масштабах и ввод в эксплуатацию горнодобывающей промышленности. В этот период производство и обработка железных изделий главным образом удовлетворяли потребности сельскохозяйственного производства, а также повседневные потребности, отражая особенности многообразия видов и форм изделий. К середине периода династии Мин 明代中叶 и после начинает появляться частная горнодобывающая промышленность, а кустарное производство постепенно вплотную приближается к индустриализации, традиционное производство постепенно исчезает в промышленной волне периода Новой истории.
Литература
Бай Юньсян. Сяньцинь лянхань тецидэ каогусюэ яньцзю [Археологическое исследование железных изделий двух династий Хань доциньской эпохи]. – Пекин: Наука, 2005. – 414 с. 白云翔《先秦两汉铁 器的考古学研究》科学出版社, 2005年
Ван Вэй. Дуня дицю гудай теци цзи ете цзишудэ чуаньбо юй цзяолю [Распространение и обмен изделиями из железа и технологии выплавки металла в древности в Восточноазиатском регионе]. – Пекин: Общественные науки Китая, 1999. – 378 с. 王巍《东亚地区古代铁器及冶铁术的传播与交流》中国社会科学出版社,1999年
Ли Инфу. Гуанси Пиннань “ваньши” ляньлу юй вого “ваньши” ляньлудэ циюань [“Чашевидная” литейная печь из Пиннань провинции Гуанси и истоки возникновения “чашевидной” литейной печи в нашей стране] // Каогу [Археология]. – 2014. – Вып. 6. – С. 64–77. 李映福《广西平南“ 碗式”炼炉与我国“碗式”炼炉的起源》考古, 2014 年, 第6期
Ли Сюэтан, Жуань Цюжун. Нилэкэ цюнкэкэ тайди каогу фацюэ фасянь цзаоци теци [Ранние изделия из железа, обнаруженные в ходе археологических раскопок на плоскогорье Цюнкэкэ в уезде Нилки] // Чжунго вэньубао [Вестник культурных реликвий Китая]. – 2001. 刘学堂、阮秋荣《尼勒 克穷科克台地考古发掘发现早期铁器》中国文物 报, 2001年
Ли Цзинхуа. Цун теци цзяньдин лунь Хэнань гудай ганте цзишудэ фачжань [Дискуссия о развитии древней технологии выплавки железа в Хэнань путем оценки железных изделий] // Чжунюань вэньу [Культурные реликвии Китая]. – 1993. – Вып. 4. 李京华《从铁器鉴定论河南古代钢铁技术的发展》中原文物, 1993年, 第4期
Линь Мэйцунь. Оуя цаоюань вэньхуа юй шицзянь сычоу чжи лу [Степная культура и доисторический великий шелковый путь Евразии] // Сычоу чжилу Тяньшань ландао [Тяньшаньский коридор Великого шелкового пути].– Пекин: Культурные реликвии, 2014. 林梅村《欧亚草原文化与史前丝绸之路》新疆昌吉回族自治州文物局编《丝绸之路天山廊道》, 文物出版社, 2014年
Лу Цзяси, Хань Жубинь, Кэ Цзюнь (ред.). Чжунгокэсюе цзишуши куанъецзюань [История науки и технологии в Китае. Горное дело и металлургия]. – Пекин: Наука, 2007. – 860 с. 卢嘉锡总主编,韩汝玢、柯俊主编《中国科学技术史· 矿冶卷》科学出版社, 2007年
Хань Цзянье. Синьцзяндэ цинтун шидай хэ цзаоци теци шидай вэньхуа [Культура бронзового века и раннего железного века в Синьцзяне]. – Пекин: Культурные реликвии, 2007. – 128 с. 韩建业《新疆的青铜时代和早期铁器时代文化》文物出版社, 2007年
Хуан Чжаньюэ. Сяньцинь лянханьдэ каогу юй вэньхуа [Археология двух династий Хань доциньской эпохи]. – Тайбэй: Юньчэнь, 1999. – 595 с. 黄展岳《先秦两汉的考古与文化》允晨文化实业公司, 1999年
Чжан Бинлинь. Тунци теци бяньцзянь као [Исследование процесса трансформации изделий из меди и железа] // Хуаго юэкань [Ежемесячник Китая]. – Вып. 2. – 1925. – №5. 章炳麟《铜器铁器变迁考》华国月刊, 第2期(1925年)第5册
Чжан Хунчжао. Ши я [Изящество камня]. – Пекин: Геологическая служба Министерства сельского хозяйства и торговли, 1927. – 358 с. 章鸿钊《石雅》农商部地质调查所印行, 1927年
Чжан Хунчжао. Гукуанлу [Реестр древних рудников]. – Пекин: Геология, 1954. – 459 с. 章鸿钊《古矿录》 地质出版社,1954年
Чжоу Цеюэ. Шилунь Чжунго гудай ецзиньшидэ цзигэ вэньти [Дискуссия о нескольких вопросах по истории древней металлургии Китая] // Чжуннань куан е сюэюань сюэбао [Вестник Центрально-Южного института горнорудного дела и металлургии]. – 1956. – Вып. 7. 周则岳《试论中国古代冶金史的几个问题》中南矿冶学院学报, 1956年, 第7期
Чэнь Цзяньли, Мао Жуйлинь, Ван Хуэй, Чэнь Хунхай, Се Янь, Цянь Хуэйпэн. Ганьсу Линьтань Могоу Сыва вэньхуа муцзан чуту теци юй чжунго ете цзишу циюань [Железные изделия из погребения культуры Сыва в Могоу уезда Линьтань провинции Ганьсу] // Вэньу [Культурные реликвии]. – 2012. – Вып. 8. – С. 45–54. 陈建立, 毛瑞林, 王辉, 陈洪海, 谢焱, 钱辉鹏《甘肃临潭磨沟寺洼文化墓葬出土铁器与中国冶铁技术起源》文物,2012年,第8期
Ян Куань. Чжунго гудай ете цзишу фачжаньши [История развития древней технологии выплавки металла в Китае]. – Шанхай: Народное изд-во, 2004. – 323 с. 杨宽《中国古代冶铁技术发展史》上海人民出版社, 2004年
Ян Цзяньхуа, Шао Хуэйцю, Пань Лин. Оуяцаоюань дунпудэ цзиньшу чжи лу [Металлургический путь восточных степей Евразии]. – Шанхай: Древние книги, 2016. – 556 с. 杨建华, 邵会秋, 潘玲《欧亚草原东部的金属之路》上海古籍出版社, 2016年
Wagner D. B. Science and civilisation in China. Vol. 5: Chemistry and chemical technology. Part 11: Ferrous metallurgy. – Cambridge: Cambridge University Press, 2008. – 512 pp.
THE MOST ANCIENT IRON ARTIFACTS AND THE ORIGION OF IRON SMELTING TECHNOLOGY IN CHINA
Li Yingfu
At about the 14th century BC the first artifacts of meteoric iron and raw iron appeared in China. Raw iron of the early period was the bloomery iron. The cast iron products that appeared in the 7th century BC marked the formation in China of a special way of iron-smelting technology. At about the 5th century BC in China the technology of iron smelting was improved and the technology of steel production appeared. At the turn of the new era there was a melting furnace with a daily iron production of about 1 ton. Ironware of that time were rather various and were widely used in agriculture, constructions, military, daily life.
Некоторые результаты изучения Оленных камней в долине реки Хойд Тамир
НЕКОТОРЫЕ РЕЗУЛЬТАТЫ ИЗУЧЕНИЯ ОЛЕННЫХ КАМНЕЙ В ДОЛИНЕ РЕКИ ХОЙД ТАМИР
Ж. Гантулга, Ч. Еруул-Эрдэнэ, Ж. Магай
В статье представлены некоторые результаты изучения каменных стел конца II – начала I тыс. до н. э. в долине р. Северный Тамир в Центральной Монголии. Описываются особенности стел и наиболее редкие изображения на них. Специально рассмотрены типы сопровождающих их жертвенников. Выявлено место заготовки каменных блоков для изготовления этого типа памятников. На основании результатов радиоуглеродного датирования органики, обнаруженной рядом со стелами, сделан вывод о существовании традиции установки оленных камней в долине р. Северный Тамир в период 1210–760 гг. до н. э.
Введение
Широко распространенные в степном поясе Евразии оленные камни, являющиеся замечательными памятниками истории и культуры бронзового и раннего железного веков, начали изучать уже более века назад. За это время достигнуты значительные успехи, в том числе удалось установить назначение оленных камней, которые теперь рассматриваются как культовые памятники, посвященные героическим предкам. В то же время невыясненным остается вопрос, какими соображениями руководствовались создатели стел, выбирая из большого количества образов разнообразных животных именно оленя.
Данная статья посвящена публикации некоторых результатов исследований оленных камней, проводимых совместной Монголо-Монакской археологической экспедицией в долине р. Хойд Тамир с лета 2006 г. За это время экспедиция работала на территории Их Тамир и Батцэнгэл сомонов Архангайского аймака. На данный момент в долине р. Хойд Тамир зафиксировано более 100 оленных камней, что является рекордным количеством этих памятников, обнаруженных в долине одной реки (рис. 1). По всей видимости, долина данной реки являлась одним из крупных центров культуры оленных камней. В ходе работ установлены места расположения и размеры оленных камней, проведены исследования некоторых выбитых на них образов, выдвинуты предположения о методах исполнения, транспортировки и установки памятников, проведена разведка мест добычи монолитов, а также исследованы и датированы связанные со стелами культовые сооружения.
Места расположения стел и их размеры
Поскольку оленные камни являются памятниками, установленными в честь умерших предков, необходимо изучать не только сами монументы, но и ритуальные сооружения, расположенные в непосредственной близости от них.
Изученные нами оленные камни, расположенные на 22 памятниках, можно подразделить на три группы: 1) сохранившие свое первоначальное положение; 2) не сохранившие свое первоначальное положение; 3) переиспользованные в последующие эпохи для других целей. Оленные камни группы 3 использовались для сооружения стенок и перекрытия плиточных могил, в древнетюркское время из них сооружали стенки поминальных оградок и делали каменные изваяния. К сожалению, и в настоящее время оленные камни иногда переносят, переделывают и устанавливают на могилах, отчего меняется их форма, навсегда исчезают изображения (рис. 2). Оленные камни, не сохранившие свое первоначальное положение или использованные по другому назначению, можно увидеть в таких местах, как гора Алтансандал [Доржсурэн, 1957, с. 49–50; Баяр, 1997, с. 83–84, 96–97], Хайрхан хундий Булганского аймака, Тэмээн чулу Убурхангайского аймака, Шивэртийн ам, Цацын эрэг, Баянцагааны хундий Архангайского аймака [Войтов, 1996, с. 22, 52], Хор хадны ам долины реки Хойд Тамир, Гэндэн толгой1.
Высота оленных камней долины р. Хойд Тамир колеблется от 44 до 408 см (рис. 3), изготовлены из коричневатого или серого гранита, а также из серого песчаника с голубоватым оттенком. Изображения высечены на глубину 0,5–1 см.
Некоторые изображения, высеченные на оленных камнях
По стилю изображений оленные камни долины р. Хойд Тамир относятся к монголозабайкальскому типу [Волков, 2002, с. 13–25; Цэвээндорж и др., 2002, с. 101–107]. Монументы данного типа являются самыми многочисленными, и наибольшая плотность распространения наблюдается в поясе Хангайских гор, особенно в долине р. Хойд Тамир.
Изучению изображений, выбитых на оленных камнях, уделено немало внимания, но по поводу их смыслового значения и символики ученые придерживаются разных мнений. На оленных камнях изображены антропоморфные фигуры, человеческие лица, солнце, луна, украшения, различные виды оружия. Их можно подразделить на три группы, которые расположены в верхней, средней и нижней частях монумента (рис. 4).
Ниже будут рассмотрены некоторые из изображений, выбитые на оленных камнях р. Хойд Тамир.
Изображения людей. Оленный камень с изображениями двух людей расположен на юго-западной стороне от херексура с прямоугольной оградой, который, в свою очередь, находится на западном склоне небольшой горы Улан толгой. Рядом с монументом сооружен поминальник округлой формы. Данный памятник зафиксирован нами под номером 87 (рис. 5). Помимо человеческих фигур, на оленном камне выбиты изображения оленей, горных козлов, предметов вооружения, которые широко встречаются на монументах данного вида.
В левой нижней части широкой стороны камня высечены фигурки двух сражающихся людей, которые расположены головами в противоположные стороны (вверх и вниз). Человек в головном уборе с назатыльником (шлем?) изображен в атакующей позе головой вниз. В одной руке он держит оружие с толстой рукояткой и крупным шаром на конце. Напротив него выбита фигура человека в шапке (?) и с каким-то предметом на спине, который, присев на корточки, двумя руками отражает удар противника.
Оружие, изображенное в руках у первого воина, напоминает кистень, который реалистично выбит на оленном камне под номером 41.
На территории Монголии подобное оружие еще не находили, но в наскальных рисунках бронзового и раннего железного веков широко встречаются изображения палиц, которые можно классифицировать как оружие схожего типа. Например, в петроглифах Цагаан салаа и Бага Ойгор Монгольского Алтая есть много изображений людей, которые или держат их в руках, или бьют ими животных, или носят их заткнутыми за пояс [Jacobson et al., 2001, fig. 89, 161, 365, 225, 722, 318, 783, 332, 793, 336, 860, 353, 1272, 465].
Изображения предметов вооружения. На оленных камнях долины Хойд Цэнхэр, помимо изображений широко распространенных предметов воинского снаряжения, обнаружены изображения нового вида оружия, что, несомненно, является интересным фактом.
Предметы вооружения, изображенные на оленных камнях, можно подразделить на следующие виды:
а) наступательное оружие: – оружие дальнего боя – лук и стрелы; – оружие ближнего боя – кинжалы, ножи, чеканы, топоры, кельты, кистени;
б) средства защиты: – щит;
в) другие сопутствующие предметы снаряжения:
– колчаны, крючки, пояса.
Наступательное оружие. На обследованных нами 98 оленных камнях обнаружено 17 изображений луков и стрел, 50 изображений кинжалов и ножей, 31 изображение боевых чеканов и топоров, в двух случаях выбиты изображения кистеней.
На оленном камне 41 в местности Хавцалын ам Ю. Н. Есиным обнаружено изображение кистеня. До настоящего времени оленных камней с изображениями подобного вида оружия обнаружено не было.
Данное оружие состоит из длинной рукоятии тяжелой ударной части, которые соединены между собой подвесом из кожи или веревки. Размеры кистеня, изображенного на оленном камне: длина рукояти – 75 см, ширина на конце – 5 см, в месте соединения с подвесом – 2,5 см. Ударная часть имеет диаметр 7 см, у нее показаны три острых шипа, длина которых варьируется от 2 до 3 см. Длина подвеса – 20 см, толщина – около 1 см (рис. 7).
Кистени были широко распространены в государствах Сяньби, Тоба, в Древнем Китае при династии Хань [Бобров, Худяков, 2005, с. 117–118], среди кочевников Восточной Европы VIII–X вв. [Крыганов, 1987], в монгольской армии X–XIV вв. [Горелик, 2002, c. 20], в Западной Европе XIII в. [Stone, LaRocca, 1999, pp. 228, 230]. Оружие данного вида применялось разными народами и на протяжении довольно длительного промежутка времени. Рукояти кистеней делали из дерева и кости. Ударная часть изготавливалась из различного материала и соединялась с рукоятью веревкой, кожаным ремнем, цепью.
Среди предметов вооружения хунну кистеней не обнаружено, но при раскопках, проведенных в 2005 г. в местности Гол Мод (20-я могила, княжеская), выявлен бронзовый шар с отверстием, который идентичен ударной части кистеней (рис. 8).
Присутствие реалистичного изображения кистеня на оленном камне является свидетельством применения данного вида оружия древними кочевниками, жившими на территории современной Монголии в конце бронзового века.
Средства защиты. На оленных камнях обнаружено 42 изображения щитов, которые являются средствами защиты. Они изображены как прямоугольными, так и в виде пятиугольников [Цэвээндорж, 1976, с. 53–57; 2003, с. 48–52]. Прямоугольные щиты орнаментированы параллельными ломаными линиями с просветом посередине или без него, пятиугольники же имеют орнамент в виде параллельных ломаных линий с просветом посередине, без просвета, с округлыми вставками в верхней или средней частях, с косыми прямыми линиями (рис. 9).
Места добычи каменных блоков и их транспортировка
В долине Баянцагааны хундий, в местности под названием Шивэртийн ам, в овраге, протянувшемся с севера на юг, полевым отрядом Монголо-Монакской совместной экспедиции обнаружен карьер, где добывали камни для изготовления монументов.
Гранитные скалы данной местности имеют такую же слоистую структуру и цвет, как и монолиты, из которых изготовлены оленные камни долины р. Хойд Тамир и долины Баянцагааны хундий. Там даже сохранились блоки, уже приготовленные для изготовления памятников. На террасе, расположенной к юго-западу от оврага, есть множество оленных камней, херексуров и поминальных сооружений, построенных из гранита данной местности. Это является основным доказательством того факта, что место добычи светло-серого гранита, применявшегося для изготовления оленных камней долины р. Хойд Тамир, находилось не так уж и далеко.
Детальных исследований о местах и методах добычи основного материала для изготовления памятников из камня, в том числе и оленных камней, на данный момент проведено очень мало. Поскольку это является неотъемлемой частью исследования любого исторического памятника, мы запланировали некоторые пробные раскопки в данном овраге и собираемся сделать анализы по определению строения камней [Еруул-Эрдэнэ и др., 2007, с. 131–140].
Самый ближайший оленный камень стоит примерно в 100 м от места добычи, но для сооружения других памятников камни транспортировались на гораздо бóльшие расстояния. Тут возникает вопрос: как же их переносили, если каждая стела весит от 50 кг до 5 т? Хотя достоверного ответа на этот вопрос еще не найдено, можно сделать некоторые предположения. По материалам наскальных изображений мы знаем, что ко времени бронзового и раннего железного веков колесные повозки уже были изобретены. Поскольку древним людям был известен колесный транспорт, то, несомненно, они также могли перемещать тяжелые предметы, перекатывая их по заготовленным бревнам. Знали они и про правило рычага. Поэтому можно предположить, что сравнительно легкие камни перевозились на санях и телегах, а более тяжелые камни, может быть, перекатывали по бревнам или их перемещали в зимнее время. Можно выдвинуть гипотезу, что камни передвигали до места назначения по специально подготовленным ледяным дорожкам, которые предварительно заливались водой.
Кроме того, необходимо отметить, что на ряде оленных камней обнаружены остатки красной краски [Есин и др., 2017]. Обычно остатки краски прослеживаются внутри уже выбитых изображений, которые закрашивались красной краской. Также нельзя отрицать тот факт, что остатки краски как-то связаны с ритуальными действиями.
На примере наскальных рисунков из местности Хуруугийн узуур можно видеть, что некоторые образы петроглифов бронзового и раннего железного веков одинаковы с изображениями, которые часто встречаются на оленных камнях [Еруул-Эрдэнэ и др., 2007, с. 131–140]. Кроме того, изображения на оленных камнях по технике исполнения идентичны наскальным рисункам, выбитым по всей площади рисунка. Исследователи предполагают, что при исполнении наскальных рисунков древние мастера пользовались металлическими или каменными орудиями [Батболд, 2011, с. 58–59].
В 2010 г. нами проведены эксперименты, целью которых было уточнение методов гравировки на оленных камнях. В долине Баянцагаан французским ученым и камнерезом Э. Борго было выбрано несколько монолитов, из которых можно изготовить оленные камни. После попеременного опробывания металлических и каменных приспособлений исследователь пришел к выводу, что каменные инструменты более удобны и эффективны, чем металлические (рис. 10). Кроме того, в местности Хуруугийн узуур, рядом со скалами с петроглифами, французским ученым С. Салисисом обнаружены каменные инструменты, которыми можно выбивать рисунки (рис. 11).
Хотя полностью восстановить процесс подъема и установки оленных камней не представляется возможным, в процессе раскопок нам удалось выяснить, что стелы закапывались на относительно небольшие глубины. Например, оленный камень под номером 32, исследованный нами в 2009 г., при высоте в 302 см был установлен в яму глубиной в 32 см [Гантулга и др., 2011, с. 19].
Жертвенники
Жертвенные комплексы с оленными камнями можно подразделить на три основные группы: 1) оленные камни установлены посередине или с краю выступающей над земной поверхностью каменной насыпи подпрямоугольной формы, а вокруг расположены округлые жертвенники; 2) от одного до нескольких десятков оленных камней, установленных в ряд, расположены посередине жертвенников с выпуклыми каменными насыпями или с каменными кладками кольцеобразной формы; 3) оленные камни установлены посередине каменной оградки прямоугольной формы.
Жертвенные комплексы первой группы, которые являются наибольшими по размерам, зафиксированы в местности Жаргалантын ам долины р. Хануй [Волков, 1981, 2001; Турбат и др., 2011] (рис. 12), в местности Дааган дэл Шилустэй сомона Завханского аймака [Granö, 1912; Волков, 1981; 2002], в Ушгийн увур Бурэнтогтох сомона, в местности Хушуут Цагаан-Уул сомона Хубсугульского аймака [Волков, 1981; 2001]. Комплексы второй группы обнаружены в местностях Шивэртийн ам, Цацын эрэг, Баянцагааны хундий, Хавцалын ам, Улаан толгойн ар шил, которые находятся на территории Их Тамир сомона Архангайского аймака2 [Волков, 2001], в местности Хайрханы хундий Сайхан сомона (рис. 13), неподалеку от Орхон сомона Булганского аймака, в Зуны гол, Галт, Нухтийн ам Бурэнтогтох сомона, в местности Дурвулжин ам Шинэ-Идэр сомона Хубсугульского аймака [Волков, 1981; 2001]. Примеры жертвенных комплексов третьей группы можно увидеть в местностях Элстэйн голын ам (рис. 14), Шивэртийн ам3 [Гантулга и др., 2011] долины р. Хойд Тамир, а также в местности под названием Тээл, которая находится на территории Жаргалант сомона Хубсугульского аймака [Fitzhugh, 2009, p. 56].
Оленные камни долины Хойд Тамир имеют жертвенные сооружения двух видов: с выпуклыми каменными насыпями овальной формы и с кольцеобразными каменными кладками (табл. 1, рис. 15–19).
Жертвенные сооружения с выпуклыми каменными насыпями овальной формы. Жертвенные сооружения данного вида расположены с восточной стороны от оленных камней в один или несколько рядов. В редких случаях такие сооружения встречаются в комплексе с оленными камнями без изображений животных. Комплекс жертвенных сооружений данного вида, обнаруженный в местности Жаргалантын ам из долины Хануйн хундий, имеет в своем составе более 830 жертвенников, протянувшихся с северо-востока на юго-запад и расположенных девятью компактными группами. Из них около 670 жертвенников расположены в центре комплекса оленных камней. На северной и южной сторонах этого крупного комплекса сооружено по 4 группы жертвенников рассматриваемого вида, общее количество которых достигает 260 единиц [Баярсайхан, 2011, с. 112–113].
Каменные насыпи жертвенников из долины Хойд Тамир сооружены двумя разными способами: 1) крупными камнями продолговатой формы сделаны округлые выкладки, которые заполнены внутри насыпями из мелких камней (жертвенник 27 оленного камня 38); 2) мелкими камнями одинакового размера сооружены насыпи овальной формы (жертвенник 1 оленного камня 38, жертвенник 1 оленного камня 62). Диаметр насыпей данных жертвенников варьирует от 2-х до 3-х м, их высота около 0,5 м; в некоторых случаях встречаются жертвенники с ровными кладками небольшой высоты.
Под насыпями на глубине 20–73,5 см находят лошадиные черепа, шейные позвонки и копыта. Черепа расположены мордой в сторону восхода солнца, два копыта лежат слева и справа от черепа, остальные два копыта уложены под челюстью. Шейные позвонки в основном расположены слева или справа от черепа [Fitzhugh, Bayarsaikhan, 2003–2008].
При раскопках в 2010–2011 гг. 3-х жертвенников (жертвенники 1, 27, 95 оленного камня 38), находящихся в комплексе с оленным камнем монголо-забайкальского типа в местности Баян-цагаан долины Хойд Тамир, обнаружены очень плохо сохранившиеся фрагменты лошадиных черепов, уложенных мордой на восток, челюстей, шейных позвонков и копыт4.
Жертвенные сооружения с кольцеобразными каменными выкладками. Подобные жертвенники в комплексе с оленными камнями и херексурами расположены вокруг жертвенных сооружений с выпуклыми каменными насыпями овальной формы. В одном комплексе их может быть от нескольких десятков до нескольких сотен5. Диаметр выкладок от 62 до 200 см, под ними на глубине 10–20 см, обычно в средней части жертвенников, находят обгоревшие кости, угли.
При полевых исследованиях 2010–2011 гг. жертвенники данного вида раскопаны в таких местностях, как Цацын эрэг (жертвенники 1 и 28 оленного камня 13), Шивэртийн ам (жертвенники 1, 2, 6, 9, 10, 12 оленного камня 33), Хавцалын ам (жертвенники 4, 14, 27, 28 оленного камня 40), Улаан толгойн ар шил (жертвенник 17 оленного камня 62), и в них обнаружены остатки обгоревших костей и угли6.
Интерпретация жертвенных ритуалов
Любой жертвенный ритуал тесно связан с верованиями, хозяйством и мировоззрением людей, живущих в данное время. Жертвенные сооружения вышеназванных двух видов связаны с двумя разными ритуалами. Это также подтверждается их внешними отличиями.
Принесение в жертву лошадиных голов, шеи и копыт может быть связано с двумя причинами: 1) данная лошадь должна служить хозяину в потустороннем мире; 2) жертва приносится для «взращивания, разжигания души» [Пурэв, 2009, с. 135] умершего [Баярсайхан, 2011, с. 116]. А вот жертвенные сооружения, в которых обнаружены обгоревшие кости, скорее всего, связаны с ритуалом подношения пищи умершим сородичам.
Из материалов исследований видно, что традиция приношения в жертву лошадиных голов, шеи и копыт была унаследована кочевниками последующих поколений. Например, в рядовых могилах хунну, особенно в мужских захоронениях, часто находят кости лошадей. В большинстве случаев вместо целой лошади в могилы укладывались их головы, шеи, ребра, хвосты, копыта и шкуры [Турбат, 2004, с. 74–75]. Кроме того, в древнетюркские захоронения в большом количестве положены целые туши лошадей и предметы конского снаряжения, что является еще одним доказательством наследственной связи древних кочевников [Монгол, 2003].
О хронологии оленных камней
Исследователи считают, что оленные камни датируются концом бронзового и началом раннего железного веков, но относительно точной хронологии существуют разные мнения.
При датировке оленных камней долины Хойд Тамир главенствующее значение имеют следующие аспекты:
– изображения различных предметов и оружия;
– значения радиоуглеродных анализов по находкам из жертвенных сооружений;
– факты повторного использования оленных камней при сооружении плиточных могил.
В 2010–2011 гг. проведены раскопки 17 жертвенников двух видов (14 жертвенников с кольцеобразной кладкой и 3 жертвенника с округлыми выпуклыми насыпями), относящихся к 5 оленным камням, использованным как строительный материал для плиточных могил (табл. 1; рис. 13–17). После проведения радиоуглеродного анализа по лошадиным черепам, фрагментам обгоревших костей и углю жертвенные сооружения датированы 1210–760 гг. до н. э. (табл. 2).
В 2003–2009 гг. исследователи совместного монголо-американского проекта «Оленные камни» провели раскопки на жертвенных сооружениях, относящихся к оленным камням, таких местностей, как Улаан толгой, Хушуугийн дэвсэг, Хядаг, Хурт, Узуур Алаг-Эрдэнэ сомона; Нухтийн ам, Эвт, Хушуутийн ам Галт сомона; Цацтайн хошуу Цагааннуур сомона; Зуны гол, Цохиотын ам Шинэ-Идэр сомона Хубсугульского аймака. Согласно данным радиоуглеродного анализа, лошадиные черепа и обгоревшие кости из данных памятников имеют возраст 3350–1960 лет, т. е. относятся к 1344–42 гг. до н. э. [Fitzhugh, 2009, p. 5–73, app. 2, p. 219–220], что, в принципе, совпадает с полученныминами датами.
Сейчас все более очевидным становится тот факт, что оленные камни, херексуры и сопутствующие им жертвенники являются одновременными памятниками. Например, херексур, зафиксированный под номером В10 и находящийся в местности Баянцагааны хундий Их Тамир сомона Архангайского аймака, датирован 1010–110 гг. до н. э.7, херексуры из долины реки Хануй (Урт булаг) Архангайского аймака, а также из местностей Цагаан гол, Хотон Цэнгэл сомона, Цагаан асга Сагсай сомона Баян-Ульгийского аймака относятся к 1323–457 гг. до н. э. [Fitzhugh, 2009, p. 5–73, app. 2, p. 219–220]. Кроме того, жертвенники, сопутствующие оленным камням из Уушгийн увур Хубсугульского аймака, датированы 1312–810 гг. до н. э. [Takahama, 2010, p. 126 н. э. 131]. Из этого можно сделать вывод, что оленные камни и херексуры сооружались в одно и то же время.
Переиспользование оленных камней при сооружении плиточных могил является весомым аргументом, доказывающим разновременность этих типов памятников. Таких примеров можно привести много. Например, в местности Цац толгойн ар шил Их Тамир сомона [Gantulga et al., 2009, p. 115–120], в Баянцагааны голын адаг, Алтансандал, Шивэртийн ам, Хушуун тал Архангайского аймака, в Хядагийн эх Бурэнтогтох сомона, в долине реки Дэлгэр мурун, в местности Нухтийн ам Галт сомона Хубсугульского аймака, в центре Орхон сомона Булганского аймака, в Шатар чулуу Эрдэнэцогт сомона Баянхонгорского аймака, в долине реки Дунд жаргалантын гол Хэнтийского аймака и еще во многих других местах оленные камни установлены по углам плиточных могил, ими перекрыты могильные ямы, из них сооружены стенки [Цэвээндорж, 1999, с. 81–85].
Изображения оленей, исполненные в том же стиле, что и на оленных камнях, встречаются среди петроглифов Хуруугийн узуур Их Тамир сомона Архангайского аймака8 [Дорж, Новгородова, 1975; Magail, 2011, p. 23–34], Баруун Могой Орхон сомона Булганского аймака, горы Тэвш уул Богд сомона Убурхангайскогол аймака, местности Бугат Жаргалант сомона Баянхонгорского аймака [Цэвээндорж, 1999, c. 19, 22–25], Холбоо толгой Хубсугульского аймака [Fitzhugh, 2009, p. 15] и многих других мест, что является одним из важных аргументов, позволяющих еще более удревнить дату создания оленных камней.
Существует много различных мнений по вопросам возникновения и распространения оленных камней. Если, по мнению Н. Л. Членовой, широкое распространение образа оленя связано с проникновением на данные территории сакских племен [Членова, 1962, c. 34], то В. В. Волков считал, что некоторые приемы изготовления оленных камней заимствованы от скифов [Волков, 1981, c. 71–80]. Кроме того, М. Х. Маннай-Оол и Д. Цэвээндорж выдвинули предположение, что оленные камни, впервые появившиеся на территории Монголии в бронзовом веке, распространились на север до Тувы и Забайкалья [Маннай-Оол, 1970, c. 302; Цэвээндорж, 1999, c. 81–85]. Интересна мысль Д. Эрдэнэбаатара, по мнению которого оленные камни впервые появились в Западной Монголии, затем приобрели вид, распространенный на Алтае и в Саянах, в дальнейшем при усовершенствовании форм и стиля изображений появились классические монголо-забайкальские монументы [Эрдэнэбаатар, 2002, c. 121].
Мы поддерживаем предположения исследователей, считающих, что оленные камни имеют монгольские корни, кроме того, по нашему мнению, очагом зарождения оленных камней является северо-восточная часть Хангайского хребта.
Литература
Базарсурэн Ж. Чингис хааны цэргийн зэр зэвсэг. – Улаанбаатар, 2006.
Батболд Н. Монголын хадны зургийн судалгаа (Говийн бусийн хэрэглэгдэхуунээр) (диссертаци). – Улаанбаатар, 2011.
Баяр Д. Монголын төв нутаг дахь турэгийн хун чулуу. – Улаанбаатар, 1997.
Баярсайхан Ж. Туруу уеийн тахилгын байгууламжууд // Жаргалантын амны буган хушууд. – Улаанбаатар, 2011. – Т. 112–113.
Бобров Л. А., Худяков, Ю. С. Военное дело сяньбийских государств Северного Китая IV–VI вв. н. э. // Военное дело номадов Центральной Азии в сяньбийскую эпоху. Сборник научных трудов. – Новосибирск: НГУ, 2005. – С. 80–199.
Войтов В. Е. Древнетюркский пантеон и модель мироздания (в культово-поминальных памятниках Монголии VI–VIII вв). – М.: Гос. музей Востока, 1996. – 152 с.
Волков В. В. Оленные камни Монголии. – Улан-Батор: Изд-во АН МНР, 1981. – 254 с.
Волков В. В. Оленные камни Монголии. – М.: Научный мир, 2002. – 248 с.
Гантулга Ж., Ерөөл-Эрдэнэ Ч., Цэнгэл М., Магай Ж. Хойд Тамирын голын сав нутаг дахь буган хөшөө. – Улаанбаатар, 2011.
Горелик М. В. Армии монголо-татар X–XIV веков. – М.: ООО «Восточный горизонт», 2002. – 84 с.
Дорж Д., Новгородова, Э. А. Петроглифы Монголии. – Уланбатор: Изд-во АН МНР, 1975. – 234 с.
Доржсурэн Ц. 1955 онд төв, баруун аймгуудад археологийн шинжилгээ хайгуулын ажил явуулсан тухай // Шинжлэх Ухааны Хурээлэнгийн бутээл. – Улаанбаатар, 1957.
Ерөөл-Эрдэнэ Ч., Гантулга Ж., Цэнгэл М., Магай Ж., Милсент П. И., Лодран Ф., Буссиер Ж. Ф. Цацын эрэг дэх археологийн судалгааны урьдчилсан үр дүнгээс // Studia Archaeologica. – Tom. IV, Fasc. 10. – Улаанбаатар, 2007. – Т. 131–140.
Есин Ю. Н., Магай Ж., Еруул-Эрдэнэ Ч., Гантулга Ж-О. О краске на оленных камнях Монголии // Археология, этнография и антропология Евразии. – 2017. – Т. 45, № 3. – С. 79–89.
Кирпичников А. Н. Древнерусское оружие. Вып. 3: Доспех, комплекс боевых средств IX–XIII вв. – Л.: Наука, 1971. – 125 с.
Крыганов А. В. Кистени салтово-маяцкой культуры Подонья // СА. – 1987. – № 2. – С. 63–69.
Маннай-Оол М. Х. Тува в скифское время. – М.: Наука, 1970. – 122 с.
Монгол улсын түүх. I боть. – Улаанбаатар, 2003. Сумъяабаатар Б. Гучин зургаат тайлбар толь. I-IV. – Улаанбаатар, 2005.
Пурэв О. Монгол буугийн шашин. – Улаанбаатар, 2009.
Турбат Ц. Хуннугийн жирийн иргэдийн булш. – Улаанбаатар, 2004.
Турбат, Ц., Баярсайхан, Ж., Батсух, Д., Баярхуу, Н. Жаргалантын амны буган хөшөөд. – Улаанбаатар, 2011.
Цэвээндорж Д. Буган чулуун хөшөө // ШУА. – № 3. – Улаанбаатар, 1976. – Т. 32–34.
Цэвээндорж Д. Монгол нутгаас олдсон зарим буган чулуун хөшөөд // Studia Archaeologica. – Tom. VII, Fasc. 13. – Улаанбаатар, 1979. – Т. 36–85.
Цэвээндорж Д. Монголын эртний урлагийн түүх. – Улаанбаатар, 1999.
Членова Н. Л. Об оленных камнях Монголии и Сибири // Монгольский археологический сборник. – М.: Изд-во АН СССР, 1962. – С. 27–35.
Эрдэнэбаатар Д. Монгол нутгийн дурвулжин булш, хиригсуурийн соел. – Улаанбаатар, 2002.
Эрдэнэ-Очир Н. Военное дело древних кочевников Монголии (II тыс. до н. э. – III век до н. э.): дис. … канд. ист. наук. – Новосибирск, 2009. – 194 с.
Gantulga J., Grizeaud J. J., Magail J., Tsengel M., Yeruul-Erdene Ch. Compte rendu de la champagne 2009 de la mission archéologique conjointe Monaco-Mongolie // Bulletin du Musée d’Anthropologie Préhistorique de Monaco. – № 49. – 2009. – Pp. 115–120.
Granö J. G. Archaeologische Beobachtungen von meiner reise in Suedsibirien und der ordwest-Mongolei im jahre 1909 // Sonderabdruck aus dem journal de la Societe Finno-Ougrienne. – XXVIII. – Helsingfors, 1912.
Fitzhugh W. Mongolia Field Journal 2009 // American-Mongolian Deer Stone Project: Field Report 2009. – Washington-Ulaanbaatar, 2009. – Pp. 5–73.
Jacobson E., Kubarev V.V., Tseveendorj D. Mongolie du Nord-Ouest: Tsagaan Salaa / Baga Oigor (Text et figures). – Paris: De Boccard, 2001. – 480 pp.
Magail J. Répertoire des Pierre à Cerfs de la vallée du Haut Tamir // Хойд Тамирын голын сав нутаг дахь буган хөшөө. – Улаанбаатар, 2011. – T. 23–33.
Stone G. S., LaRocca D. J. A Glossary of the Construction, Decoration and Use of Arms and Armor: in All Countries and in All Times. – Mineola-New York: Dover Publications, 1999. – 704 pp.
Takahama Shu. Research of Ulaan Uushig I (Uushgiin Ovor) in Mongolia and newly acquired C14 data // Древние культуры Монголии и Байкальской Сибири. – Улан-Удэ: Изд-во БГУ, 2010. – С. 126–131.
SOME RESULTS OF THE STUDY OF DEER STONES IN THE HOYD TAMIR RIVER VALLEY Zh. Gantulga, Ch. Eruul-Erdene, J. Magail
The article presents some results of the study of stone steles of the late 2nd – early 1st millennium BC in the North Tamir river valley in Central Mongolia. The features of steles and the rarest images on them are described in the article. The types of accompanying altars are into consideration. The place of getting of stone blocks for production of this type of monuments is discovered. Based on the results of radiocarbon dating of organics, discovered near the steles, it was made a conclusion about the existence of a tradition of installation of deer stones in the North Tamir river valley in the period of 1210–760 BC.
Памятник наскального искусства в долине реки Торгалыг – Гора Кара-Туруг (Овюрский район Республики Тыва)
ПАМЯТНИК НАСКАЛЬНОГО ИСКУССТВА В ДОЛИНЕ РЕКИ ТОРГАЛЫГ – ГОРА КАРА-ТУРУГ (ОВЮРСКИЙ РАЙОН РЕСПУБЛИКИ ТЫВА)
М. Е. Килуновская, А. В. Семенов, Л. Д. Чадамба
Статья вводит в научный оборот результаты исследований петроглифов на горе Кара-Туруг в долине р. Торгалыг Овюрского района Республики Тыва. В ходе многолетних исследований на памятнике открыто большое количество ранее неизвестных изображений, относящихся к различным этапам эпохи бронзы, раннего железа, Средневековья. Разработана периодизация всего массива петроглифов. Подробно описаны наиболее информативные изображения и композиции каждой из эпох, техника их нанесения. Представлены статистические данные по всему набору образов памятника.
История изучения памятников наскального искусства Овюрского района.
Овюрский район (тув. кожуун) расположен в юго-западной части Тувы и граничит на западе с Монгун-Тайгинским, на севере – с Барун-Хемчикским и Дзун-Хемчикским, на востоке – с ТесХемским районом, а на юге – с Монголией. С севера он огражден отрогами Западного ТаннуОла. Большую часть территории района занимает Убсу-Нурская котловина. Природный Убсу-Нурский заповедник является достопримечательностью не только Овюра, но и всей Тувы и входит в список Всемирного наследия ЮНЕСКО.
На левом берегу р. Торгалыг находится гора Дус-Даг, у юго-восточной окраины которой издревле добывается соль. Это единственная соляная гора в Туве. Вероятно, она имела большое сакральное значение, т. к. концентрация археологических памятников близ данной горы очень высока [Килуновская, 2011, с. 860].
На территории Овюрского кожууна зафиксированы наиболее ранние памятники Тувы. У пос. Торгалыг были найдены архаические каменные орудия типа ручного рубила, которые по археологической периодизации относятся к ашельскому времени – 400–100 тыс. лет назад.
Исследование памятников наскального искусства, расположенных на территории Овюрского района, было начато в середине 50-х гг. XX в. ленинградским археологом А. Д. Грачом. Им было изучено 21 местонахождение с петроглифами по долинам рек Улаатай, Хорумнуг-Ой и Мугур близ с. Хандагайты, и они получили название Овюр I–XXI. Результаты этих исследований опубликованы [Грач, 1957; 1958; 1998, с. 10–13]. Однако местонахождения с петроглифами в долине р. Торгалыг оставались неизвестными вплоть до начала XXI в.
Начиная с 2007 г. (2007–2010 гг., 2015–2018 гг.) петроглифический отряд Тувинской археологической экспедиции ИИМК РАН (г. Санкт-Петербург) начал проводить мониторинг состояния памятников наскального искусства, изученных в 50-е гг. XX в. А. Д. Грачом, а также поиск новых местонахождений [Килуновская, 2018, с. 35–34].
Мониторинг показал, что многие петроглифы, зафиксированные ранее А. Д. Грачом, потеряны в результате действия естественных факторов (корковые разрушения, образование трещин, расслоение скал, обрастание лишайниками и мхом), а также от антропогенного воздействия. Плиты с рисунками использовались для строительных работ жителями пос. Хандагайты [Килуновская, 2012, с. 152–159].
Помимо обследования местонахождений наскальных рисунков, которые были открыты и опубликованы А. Д. Грачом, экспедицией выявлены новые памятники: Кара-Туруг 1, Мортук 1, 2, Куу-Даг 1–8 возле пос. Торгалыг (рис. 1, 2), Кадын-Халыыр и Адарган возле пос. Саглы и новые рисунки у пос. Хандагайты – Мугур I–V, Кызыл-Тейлер [Килуновская, 2012, с. 152–164; Килуновская, Чадамба, 2017, с. 459–460].
Особое внимание в исследованиях было уделено работам в долине р. Торгалыг, близ пос. Дус-Даг, где в течение 8 лет изучалось крупное местонахождение наскальных рисунков Кара-Туруг, содержащее несколько сотен древних изображений. Представленные на нем рисунки в основном относятся к эпохе бронзы и скифскому времени. О существовании этого памятника нам сообщила учитель истории школы с. Дус-Даг Буянмаа Тумат. Она показала их нам в 2009 г. Тогда мы осмотрели местонахождение и пришли к выводу о несомненной значимости этого памятника и необходимости его досконального изучения [Килуновская, 2011, с. 345–346]. Данная статья посвящена публикации основных результатов проведенных работ и периодизации изученных на памятнике изображений.
Методика проведения археологических работ.
Петроглифы Кара-Туруг выбиты на камнях не очень глубоко, поэтому их копирование на микалентную бумагу было затруднено. Многие рисунки покрыты лишайником. В связи с этим археологические работы на памятнике проводились современными методами фиксации с использованием ортофотографии, фотограмметрии, аэрофотоснимков. При работе с наскальными рисунками также создавались 3D-модели, на основе которых строились ортогональные изображения в высоком разрешении. Получившиеся фотографии обрабатывались в программе AdobePhotoshop. В результате было обнаружено много новых изображений и уточнены детали, не замеченные ранее.
Описание памятника Кара-Туруг 1.
Гора Кара-Туруг находится на правом берегу р. Торгалыг, в 6 км от поселка Дус-Даг (рис. 1–4). Гора примечательна высоким скальным обрывом, обращенным на долину Торгалыга. Плоскости с рисунками расположены на Ю-ЮЗ склоне и на вершине горы, отдельные рисунки – на западном склоне. С западной стороны горы расположена седловина, отделяющая Кара-Туруг от соседней горы Куу-Даг, где тоже много петроглифов. В седловине, у подножия горы с южной и северной сторон, а также на уступах, где расположены выходы скал, было обнаружено множество отщепов мелкозернистой окремненной породы со следами ретуширования и использования. Поблизости от горы сосредоточены курганы и другие погребальные и ритуальные комплексы могильника Кара-Туруг 2. Хронологически они распределяются от эпохи ранней бронзы до Средневековья. Здесь раскопаны объекты эпохи ранней бронзы – чемурчекской культуры, средней бронзы – мунх-хайрханской культуры, раннескифского времени – ритуальные выкладки и оленные камни [Килуновская, 2018, с. 39–40].
В ходе исследований на горе Кара-Туруг было выявлено 183 плоскости с изображениями, условно разделяемые нами на 20 групп (рис. 5). На плоскостях встречаются как одиночные фигуры, так и большие композиции. Выходы скал с пригодными для нанесения петроглифов поверхностями идут уступами по южному склону сверху до самого подножия. Они в значительной степени подверглись эрозии и разрушаются, образуя множество отколовшихся плит. Часть блоков с рисунками находятся на останцах в шатком равновесии либо уже смещены со своих мест. Плоскости испещрены трещинами. Очевидно, что многие изображения были безвозвратно утрачены.
Создателями петроглифов на Кара-Туруге применялись техники выбивки, прошлифовки и гравировки. Наибольшая концентрация изображений зафиксирована в группе 1-1. Это слегка наклонный скальный фриз длиной около 15 м и высотой до 2 м (рис. 6–9). Здесь сосредоточено около 140 разновременных изображений – 7 фигур быков, две колесницы, 2 «жилища» с человеческими фигурами внутри, 13 фигур оленей, 22 лошади, 24 человеческих фигуры, 36 фигур козлов. Как и на всех плоскостях, часть выбивок группы 1-1 представляют собой незаконченные фигуры, углубления неправильной формы либо неясные знаки. По-видимому, это основная плоскость на памятнике. Она сложена из красно-коричневого песчаника с темным загаром и разделена трещинами на блоки. Выбивка мелкая, плотная, видны следы подновления. Вначале сверху (в западной части) выбиты две геометрические фигуры (13 х 15 и 13 х 16 см), напоминающие изображения на Мугур-Сарголе в Саянском каньоне Енисея (рис. 8, 4; рис. 9, 1). Однако в отличие от мугур-саргольских каратуругские геометрические фигуры заполнены антропоморфными изображениями, которые выполнены в довольно реалистичной манере, когда можно отличить женские образы от мужских. Учитывая нахождение людей внутри геометрических фигур, нами они интерпретированы как жилища. Остальные антропоморфные фигуры на памятнике показаны в основном схематично. Они участвуют в батальных и охотничьих сценах. Отдельная крупная фалломорфная фигура с большой головой и раскинутыми в стороны руками и увеличенными ладонями находится в верхней части скалы вместе с колесницей (рис. 8, 2; рис. 9, 3). Колесница двусоставная: сначала была изображена та, у которой показан кузов с двумя колесами без спиц и пара упряжных лошадей, затем к ней была пририсована еще одна (колеса с четырьмя спицами, без кузова) (рис. 8, 2; рис. 9, 2). На плоскости представлены интересные жанровые сцены с участием человеческих фигур – это уже описанные «жилища», к которым подходят люди, лошади и другие животные, фигуры мужчины, женщины и ребенка в окружении животных (рис. 8, 5; рис. 9, 4), сцены охоты (рис. 8, 6, 7; рис. 9, 6, 9), сцена поединка, в которой два лучника стреляют друг в друга (их луки соединены одной линией), а под ними кабан (приз или причина поединка) (рис. 8, 3; рис. 9, 8), сцена с повозкой, быками и антропоморфной фигурой (рис. 8, 1; рис. 9, 5). Создается впечатление, что на плоскости представлены какие-то взаимосвязанные сцены, которые могут сложиться в единый мифоэпический сюжет [Килуновская, Семенов, 2018, с. 262–267]. Изображения «жилищ», колесниц и человека с большой головой и раскинутыми в стороны руками, расположенные в верхней части фриза, как и характерные фигуры быков, на наш взгляд, появились относительно синхронно и относятся к эпохе бронзы. К эпохе поздней бронзы можно отнести и схематичные изображения оленей с ветвистыми рогами, и линейные фигуры козлов, а также изображения колесниц. Выделяется также пласт рисунков, выполненных в скифском стиле, – это фигуры оленей и лошадей, всадника на лошади (рис. 8, 8, 9; рис. 9, 7).
К наиболее древнему пласту изображений на горе Кара-Туруг можно отнести петроглифы из группы 16, расположенной возле вершины. Они нанесены на горизонтальных, обращенных к небу торцах скального массива, плоскости покрыты темным налетом. Сами выбивки не подновлялись и покрыты практически таким же темным «загаром», как и окружающие скалы. Всего здесь обнаружено 11 фигур баранов: одиночные (пл. 16-14, 16-20-2 и 16-21), 2 на плоскости 16-10 и 6 на плоскости 16-20 (рис. 10, 1 и 2). Фигуры баранов выбиты неглубоко, аккуратной точечной выбивкой, поверхность скалы перед выбивкой, вероятно, дополнительно прошлифовывалась. Головы, шеи и передние части туловищ заполнены сплошной выбивкой, в то время как остальная часть туловища передана контуром. Животные изображены в профиль, стоящими либо в прыжке. Шеи у них – удлиненные, головы небольшие и переданы реалистично, рога массивные, но в отличие от поздних изображений архаров не гипертрофированы. Туловища баранов изображены грузными, имеют форму трапеции, ноги проработаны плохо либо не переданы совсем, наряду с целыми фигурами есть изображения только головы с передней частью корпуса. Стилистически похожими на изображения бараньих голов можно считать выбивки на плоскостях 16-9 (голова оленя) (рис. 11, 5) и 16-11 (сцена охоты) (рис. 11, 4). Некоторые изображения в похожем стиле нанесены отдельными точками без сплошной пробивки: быки на плоскостях 8-13 и 16-15 и баран на плоскости 16-14 (рис. 11, 1–3). Стиль передачи этих фигур не характерен для писаниц Центральной Тувы, однако находит ближайшие аналогии в Эрзинском районе Южной Тувы, на останце Ямалыг, где под скальным навесом сохранились крашеные рисунки [Килуновская, Семенов, 2011, c. 135–144] ( рис. 12). Эти петроглифы имеют аналоги в минусинском стиле, выделенном для наскальных изображений Южной Сибири как самый ранний, возможно, относящийся к эпохе неолита, но скорее к энеолиту [Советова, Миклашевич, 1999, с. 53–54; Зоткина, Миклашевич, 2016, с. 41]. Особенно им близки изображения баранов на писанице Оглахты [Миклашевич, 2015, рис. 2–5]. Изображения быков в подобном стиле были нами выделены для памятника Саамчыр и отнесены к афанасьевской культуре [Килуновская, 2008, с. 124–133].
К следующему периоду можно отнести изображения быков, повозок, колесниц, жилищ и антропоморфных персонажей, традиционно датируемых эпохой бронзы. Они сосредоточены в основном на плоскости 1-1. Отдельные фигуры быков изображены на плоскостях 5-6-1, 9-5, 12-1, 12-4-1, 12-5-6 (рис. 14). Их можно разделить на два «типа»: 1) с массивными, реалистично переданными телами и небольшими, направленными вперед либо петлевидными рогами (выбивка в этом случае, как правило, очень тонкая и тщательная); 2) схематичные фигуры с «поджарыми» прямоугольными телами и гипертрофированно крупными петлевидными рогами, выполненные грубее.
Еще один пласт изображений, условно связываемый с эпохой поздней бронзы, маркируется появлением изображений колесниц, колес со спицами (пл. 1-1, 4-2, 12-4-3, 14-5, 17-22, 17-28) (рис. 15, 16) и многочисленных фигур лошадей (пл. 1-1, 5-1, 18-1, 17-22) (рис. 17, 18). К этому же времени, вероятно, следует относить часть антропоморфных фигур, изображения оленей и козлов в «процессиях» или «шествиях» вдоль линий – «дорог». Фигуры лошадей выбиты довольно глубоко и тонко, очень много небольших фигур 5–10 см в длину. Лошади показаны поджарыми, вытянутыми, зачастую их схематичные фигуры можно принять за собак или волков. Как правило, изображения этого времени образуют сцены с участием множества фигур – животных и людей.
Особенно интересны композиции на плоскости 17-22 – к мужской фигуре с луком и женской в длинном платье и с длинными косами движется колесница, запряженная парой лошадей (рис. 16). Их окружают 10 лошадей. На плоскости 5-1 (к сожалению, верхняя часть отбита) около 70 фигур лошадей, козлов и лучников, которые расположены в несколько ярусов, разделенных трещинами (рис. 17). Не все изображения выполнены в одинаковой манере, некоторые сделаны довольно грубо и крупными точками (по-видимому, наносились значительно позднее). Но в основном это очень четкие фигуры, сделанные плотной выбивкой с разметкой контура в достаточно реалистичной манере. Изображения лучников дополнены гравированными линиями, которыми также показаны стрелы вокруг спин копытных. На плоскости 18-1 сосредоточено 37 фигур: это ряды лошадей, которые выполнены в одной манере – опущенная вниз морда, два уха, длинный хвост, прогнутая спина, отвисший дугообразно живот, расставленные ноги; сверху и слева две фигуры быков с кольцевидными рогами; внизу по линии идут две фигуры оленей с древовидными рогами (рис. 18). Все эти признаки характерны для петроглифов эпохи бронзы Тувы [Kilunovskaya, 2017, p. 23–38]. Фигуры оленей перекликаются по манере исполнения с представленными на плоскости 5-10 (рис. 18, 2). Подобную манеру мы определили как чыргакский стиль.
Скифское время представлено на горе Кара Туруг фигурами оленей (пл. 1-1, 3-1, 6-3, 7-1, 7-3, 15-3, 15-4-1, 17-4, 17-9, 17-14, 17-16) (рис. 19–22), козлов (пл. 4-2, 11-5, 15-2, 17-29) (рис. 23) и лошадей (рис. 22, 6) в скифо-сибирском зверином стиле. К этому времени можно отнести сцены охоты (пл. 1-1, 7-4, 8-1, 17-1) (рис. 24) и преследования (пл. 5-2) (рис. 24, 5), изображение всадника на плоскости 5-9 (рис. 25).
Среди петроглифов Кара-Туруг 1 представлены фигуры оленей в монголо-забайкальском стиле. В основном они расположены на вершине горы, рядом с оваа ( рис. 21). Фигуры животных достаточно каноничны – длинное туловище, укороченные ноги, удлиненная морда и большой рог с S-видными отростками, вытянутый вдоль спины. Их размеры – 25 х 15 см. Исключением является олень на вертикальной плоскости 7-1, обращенной на ЮВ (рис. 20). Фигура животного направлена вверх под углом и имеет размеры 65 х 40 см.
Другая серия фигур оленей, а также лошадей и козлов выполнена в саяно-алтайском стиле. Для них характерны плавные контуры фигур, длинный рог вдоль тела, горб на спине, ноги показаны подогнутыми и вытянутыми (рис. 22). Очень важен тот факт, что фигура оленя обычно на плоскости одиночная (редко в паре с оленухой). В более позднее время к ней добавлялись другие петроглифы, но изначально она была доминирующей.
Однако на плоскости 6-3 четкой выбивкой с проработкой внешнего контура в манере, характерной для скифского звериного стиля, нанесены три фигуры оленей (рис. 19). У них запрокинутые на спину рога с серповидными отростками, треугольное ухо, реалистично изображенное туловище, ноги с проработанными копытами. Под ними четыре менее четкие фигуры козлов и фигура человека в кафтане и широкополой шляпе с острым верхом, с луком и колчаном на поясе.
На памятнике фигуры козлов являются доминирующими. Они выполнены в разных манерах. Для скифского периода характерна плавность внешнего контура фигуры, выделенное бедро, присогнутые ноги с копытами, высоко поднятый рог (рис. 23). Есть как одиночные фигуры, так и включенные в многофигурные композиции.
На некоторых плоскостях изображены сцены охоты, состоящие из лучника/всадника, копытного животного и собаки в окружении других животных, а также сцены преследования копытных хищниками – волками/собаками. Среди них есть изображения, которые можно отнести к раннескифскому времени (рис. 24). Они отличаются четким контуром, плотной выбивкой и определенной канонизацией: изящные, «поджарые» тела животных, вытянутые шеи и устремленные вперед морды, запрокинутые на спину рога у копытных, удлиненные уши у лошадей. Самой яркой из них является сцена на плоскости 5-9, где глубокой и очень плотной выбивкой с проработкой внешнего контура изображены две фигуры: вверху олень с ветвистым рогом, под ним фигура всадника с горитом за спиной и треугольным головным убором (рис. 25).
Помимо зооморфных и человекоподобных персонажей, определенный пласт изображений составляют знаки, среди которых наиболее характерен знак в виде раздвоенного копыта, представленный как «дополнение» многофигурных композиций на плоскостях 12-1, 12-4, 12-4-3, 17-28 (рис. 26).
Интересной особенностью писаницы КараТуруг является совмещение выбитых изображений с гравировками. Гравировки представляют собой глубоко процарапанные ровные линии, сделанные, вероятно, железным ножом, некоторые из них выглядят свежими, другие покрыты темным налетом, как и неподновленная выбивка. Так, на плоскости 5-1 выбитое изображение человека дополнено выгравированной тетивой лука, оружием на поясе, «волосами» (рис. 17). Здесь же гравировкой показаны стрелы, «вонзившиеся» в выбитую фигуру козла. Еще три лучника изображены исключительно гравировкой. Похожая сцена охоты имеется и на плоскости 8-15, где соседствуют выбитый и выгравированный лучники, а вокруг много хаотичных гравированных линий и выбитые фигуры животных (рис. 27). Изображение лучника на плоскости 16-1 также совмещает выбивку с гравировкой (рис. 28, 1). На плоскостях 11-4, 16-14, 16-16, 17-12 и 17-21 гравированные линии нанесены во множестве и хаотично, они иногда складываются в нечто вроде решетки или сети, образуют «знаки», но довольно невнятные (рис. 28). Более интересна плоскость 7-5, где в решетке из гравированных линий находятся знаки наподобие мандалы или монгольских «узлов счастья» (рис. 29).
Другая плоскость с гравировками – 17-20 – расположена прямо у вершины горы, рядом с ритуальным сооружением – оваа (рис. 30). Здесь на небольшой поверхности (не более 30 см в высоту) изображены два всадника, преследующие горных козлов. Изображение нанесено четкими гравированными линиями, покрыто темным загаром (как и сама скала) и практически незаметно, учитывая, что фигуры совсем небольшие. Верхний всадник ведет второго коня на поводу, на голове показаны длинные волосы, вероятно, косы или украшение шлема, одежда длиннополая, торс и руки покрыты решеткой, изображающей, видимо, ламеллярный панцирь. Всадник ниже стреляет на скаку из лука (конь показан в длинном прыжке). Как и у первого, у него короткий сложный лук, панцирь, на голове такие же «косы». Перед всадниками четыре слабо проработанные фигуры козлов, два из которых «идут» навстречу всадникам, а два ниже «убегают» от лучника и показаны в прыжке. Плоскость расколота, и в ее левой части сохранился еще один выгравированный лук и, видимо, ухо коня, т. е. изображение еще одного всадника утрачено. Интересно, что поверх сцены в правой части камня тонкими гравированными штрихами нанесены изображения двух сложных луков со стрелами. По стилю этот рисунок можно датировать эпохой Средневековья, тюркским или кыргызским временем.
Заключение
Гора Кара-Туруг издревле являлась особо почитаемым местом для местных жителей. Об этом свидетельствует тот факт, что на относительно небольшой горе зафиксировано 183 плоскости, на которых нанесено 1302 изображения. Из них 408 изображений – незаконченные фигуры и неясные выбивки, а 894 поддаются интерпретации (рис. 31): 396 фигур козлов, 215 фигур лошадей, 86 фигур оленей, 71 антропоморфное изображение (включая человека на колеснице и несколько всадников), 43 различных знака. Среди знаков можно выделить круглые углубления, линии, тамги и «копыта». Под вопросом интерпретация знака в виде «треножника» (иногда «ног» больше), встречающегося, например, в центре композиции на плоскости 1-1 (другие на плоскости 4-7, 4-2, 13-4, 14-5 и др.). Особую группу образуют 28 фигур быков. Несколько меньше выявлено хищников (волков и собак) – 15 (сюда первоначально относили многие из петроглифов, которые после изучения прорисовок были определены как фигуры лошадей). Еще меньше – 11 – представлено изображений колесниц, повозок, колес со спицами, в основном образующих пары (особенно интересна повозка в верхней средней части плоскости 1-1, как будто составленная из двух колесниц, причем в изображении «прицепа» использована отличная от самой колесницы техника выбивки). Столько же выделено фигур баранов на горизонтальных плоскостях 16-й группы. В количестве 6 изображений представлены различные прямоугольные фигуры, возможно, жилища (строго говоря, только два из них – с плоскости 1-1 –можно уверенно определить как жилища). Идентифицировано 2 фигуры кабанов: один – совсем небольшой, присутствует в «сцене перестрелки» в нижней правой части плоскости 1-1; другой – частично утраченная фигура, выполненная глубоко выбитым контуром на плоскости 17-18. Исследование памятника продолжается. В дальнейшем планируется его монографическая публикация.
Литература
Грач А. Д. Петроглифы Тувы I (проблемы датировки и интерпретации, этнографические традиции) // СМАЭ. – 1957. – Вып. XVII. – С. 385–460.
Грач А. Д. П етроглифы Т увы I I ( публикация комплексов, обнаруженных в 1955 г.) // СМАЭ. – 1958. – Вып. XVIII. – С. 339–384.
Грач А. Д. Памятники скифского времени на границе котловины больших озер. Саглынская долина // Древние культуры Центральной Азии и Санкт-Петербург. – СПб.: Культ-информ-пресс, 1998. – С. 10–13.
Зоткина Л. В., Миклашевич Е. А. Трасологический анализ петроглифов минусинского стиля на памятнике Оглахты (Хакасия) // Вестник Новосибирского государственного университета. Серия: история, филология. – 2016. – Т. 15, № 5: Археология и этнография. – C. 31–43.
Килуновская М. Е. Быки Саамчыра // Тропою тысячелетий. К юбилею М. А. Дэвлет. – Кемерово: Кузбассвузиздат, 2008. – С. 124–133.
Килуновская М. Е. Новые петроглифы на южном склоне Танну-Ола в Туве // Археология Южной Сибири. – Вып. 25. – Кемерово: РИО КемГУ, 2011. – С. 86–91.
Килуновская М. Е. Мониторинг археологических памятников Республики Тыва // Археологические памятники России: охрана и мониторинг. Группа археологического мониторинга ИИМК РАН (2001–2010). – СПб.: Инфо Ол, 2012. – С. 102–176.
Килуновская М. Е. Археологические памятники на границе Тувы и Монголии (проблемы культурной принадлежности и хронологии) // Научное обозрение Саяно-Алтая. – 2018. – № 1(21). – С. 35–54.
Килуновская М. Е., Семенов Вл. А. Древнее святилище Я маалыг / / Природа заповедника « Убсунурская котловина». Вып. 2. – Красноярск: Дарма-печать, 2011. – С. 135–144.
Килуновская М. Е., Семенов А. В. Образы и композиции на скалах Овюра, Тува // Современные решения актуальных проблем евразийской археологии. Вып. 2. – Барнаул: Изд-во Алт. ун-та, 2018. – С. 262–267.
Килуновская М. Е., Чадамба, Л. Д. Памятники наскального искусства на границе России и Монголии (Убсунурская котловина) // V (XXI) Всероссийский археологический съезд. Сборник научных трудов. – Барнаул: Изд-во Алт. ун-та, 2017. – С. 459–460.
Миклашевич Е. А. Древнейшие наскальные изображения Минусинской котловины: проблемы и перспективы исследования // Ученые записки музея-заповедника «Томская писаница». – 2015. – № 2. – С. 66–78.
Советова О. С., Миклашевич Е. А. Хронологические и стилистические особенности среднеенисейских петроглифов (по итогам работы петроглифической экспедиции КемГУ) // Археология, этнография и музейное дело. – Кемерово: КемГУ, 1999. – С. 47–74.
Kilunovskaya M. P etroglyphs o f T uva / / О рос, Монгол, Хятадын хил зулгаа бүс нутгийн эртний нийгмүүдийн соелын хувьсал ба харилцан нөлөөлөл: Төв Ази ба Умард Хятадын хадны зураг. Эрдэм шинжилгээний хурлын эмхэтгэл. – Улаанбаатар: Адмон Принт, 2017. – С. 23–38.
ROCK ART SITE IN THE TORGALYG RIVER VALLEY – THE KARA-TURUG MOUNTAIN (OVYUR DISTRICT OF THE REPUBLIC OF TYVA)
M. E. Kilunovskaya, A. V. Semenov, L. D. Chadamba
The article introduces the results of research carried out at the Kara-Turug mountain in the Torgalyg river valley in Ovyur district of the Republic of Tuva. The results of long-term studies in the area of the Kara-Turug site led to the discovery of numerous previously unknown images relating to the Bronze Age, the Scythian epoch and Middle Ages. The periodization for all array of petroglyphs was elaborated. The most informative images and compositions for each epoch, the technique of their applying are described in detail. Statistical data on the whole set of images of the site is presented.
Археологические исследования на могильнике Баганалы
АРХЕОЛОГИЧЕСКИЕ ИССЛЕДОВАНИЯ НА МОГИЛЬНИКЕ БАГАНАЛЫ
С. С. Мургабаев, М. М. Бахтыбаев, Л. Д. Малдыбекова
В статье рассмотрены результаты исследований, проведенных Каратауской археологической экспедицией Научно-исследовательского центра археологии Международного казахско-турецкого университета им. Ходжи Ахмеда Ясави на могильнике эпохи бронзы, расположенном в ущелье Баганалы на южном склоне хребта Каратау в Кызылординской области Республики Казахстан. Целью работы является определение хронологических рамок этого памятника и на основе исследования погребального инвентаря изучение возможной преемственности культуры древних жителей данного региона. В ходе полевых работ на могильнике Баганалы были исследованы 29 каменных гробниц. Получены новые данные по эпохе бронзы южных регионов Казахстана. Проанализированы основные характерные особенности погребального обряда, погребальных конструкций и инвентаря. Могильник Баганалы датирован первой половиной ІІ тыс. до н. э. Сделан вывод, что могильник оставлен древним населением, сформировавшимся в результате взаимодействия носителей различных традиций андроновской культуры. На этом памятнике прослеживается древняя взаимосвязь с населением Северного, Центрального, Западного Казахстана и Приуралья.
Введение
Статья посвящена публикации результатов изучения материалов могильника эпохи бронзы Баганалы в горах Каратау на юге Казахстана. Он расположен в ложбине урочища Баганалы, на левом берегу р. Акмылтык. Ложбина образована грядами небольших холмов, являющимися естественной границей могильника. В 350 м южнее некрополя прослеживаются признаки поселенческого комплекса бронзового века.
Памятник был открыт в 1982 г. археологической экспедицией Казахского государственного университета (руководитель М. Елеуов). Повторно, для уточнения данных и получения координат, могильник был обследован в 2004 г. Туранской археологической экспедицией Международного казахско-турецкого университета (руководитель М. Елеуов) [Свод памятников, 2007, с. 341, № 63]. Всего на поверхности зафиксировано 78 каменных гробниц в виде ящиков различного размера. Ящики имеют прямоугольную в плане форму. Они сооружены из установленных вертикально плит слоистого сланца. Ящики в древности были заключены в ограды и перекрывались плитами, о чем свидетельствуют разбросанные вокруг ящиков плоские плиты различных размеров. Однако лишь на нескольких гробницах каменное перекрытие сохранилось на первоначальном месте.
Актуальность предлагаемого исследования обусловлена комплексным изучением могильника с применением современных методик полевых и лабораторно-аналитических исследований. В сфере внимания авторов как своеобразие погребальных сооружений Баганалы, так и связи с сопредельными регионами, сходство и различие в религиозных представлениях древнего населения края, периодизация памятника. Кроме того, планомерные раскопки такого памятника дают редкий по информативности материал, позволяющий подойти к решению целого ряда проблем культуры древних народов, в частности, проблем формирования археологических культур в самый неизученный период истории юга Казахстана. Вопрос о происхождении любого историко-культурного образования, в том числе археологической культуры или ее варианта, является одним из наиболее сложных. Как правило, он решается исследователями в зависимости от существующего представления о рассматриваемой культуре, ее окружении и предшествующих ей комплексах. С изменением этого представления меняется и подход к исследуемому вопросу. Происхождение культурно-исторических общностей, их взаимосвязь во II тыс. до н. э. – одна из центральных проблем в истории народов евразийского степного пояса. В этой связи выбранное направление исследований, а именно изучение памятника этого времени на территории Каратау, предопределено общей актуальностью изучения проблемы генезиса археологических культур скотоводов средней и поздней бронзы.
Описание объектов и находок
Исследование каменных ящиков могильника Баганалы производилось по курганной методике – каждая из каменных гробниц раскапывалась как отдельный объект, бровка или профиль разреза не оставлялись, за условный «0» в каждом отдельном случае принималась самая высокая точка конструкции или уровень современной дневной поверхности. В качестве границы раскопа принимался внешний контур каменного ящика или внешний контур оградок, пространство между ящиками не исследовалось.
Всего раскопано 29 каменных ящиков могильника Баганалы. Трудность в ходе их исследования вызывала структура почвы внутри ящиков, имеющая интенсивную минерализацию, вследствие чего грунт очень плотный, практически «сцементированный». Все каменные ящики представляют собой в плане прямоугольник, образованный из 4 плоских каменных плит из слоистого сланца, поставленных на ребро. Все погребальные конструкции были полностью заглублены в землю, дно ящиков плоское, ровное.
Каменный ящик 1. Расположен в северной части каменной оградки. Оградка в плане не правильный прямоугольник, вытянутый по направлению СЮ. Размеры оградки: 9 х 4,5 м. Внутри оградка разделена на две части. Размер северной части оградки 4,5 х 3,5 м.
Ящик сориентирован по линии ЗВ. Размеры погребальной камеры – 2,2 х 0,85 м, глубина погребальной камеры (от уровня верхнего края плиты) – 0,55 м. На этой глубине выявлен материк (рис. 1, 1). В западной придонной части обнаружено несколько фрагментов керамики, раковина и два фрагмента костей.
Фрагменты 1 и 2 от одного лепного сосуда с толщиной стенки 0,9 см. Поверхность стенок красная, с бурыми и серыми пятнами. Украшен сосуд геометрической орнаментацией – меандровидными фигурами. Отпечатки глубокие, четкие. Характер исполнения ровный, аккуратный.
Фрагмент 3 – венчик лепного сосуда. Толщина стенки – 0,5–0,7 см. Поверхность стенок красная, с бурыми и серыми пятнами. Венчик орнаментирован лентой в виде двух параллельных линий. Шейка орнаментирована парными косыми треугольниками, ниже она ограничена тонкой тройной поперечной линией. Верхняя часть тулова украшена штампом в виде треугольника острым концом вниз и треугольником острым концом вверх. Их разделяет поперечная тройная линия. Отпечатки глубокие, четкие. Характер исполнения ровный, аккуратный.
Фрагменты 4 и 5 – участки стенки лепного сосуда толщиной 0,5 см. Украшены зигзагообразными прямыми линиями в несколько рядов.
Раковина округлой формы (диаметр 3,2 см). Цвет светло-серый, белесый (рис. 3, 7).
Каменный ящик 2. Расположен в южной части каменной оградки. Размер южной части оградки 5,8 х 3,2 м (рис. 1, 1). Ящик ориентирован по линии ЗВ. Размеры: 2 х 0,7 м, глубина 0,65 м. Находки отсутствуют.
Каменный ящик 3. Расположен в южной части каменной оградки (рис. 1, 1). Ящик ориентирован по линии ЗВ. Размеры: 2,2 х 0,9 м, глубина 0,8 м. Находки отсутствуют.
Каменный ящик 4. Расположен в центральной части каменной оградки (рис. 1, 2). Оградка в плане прямоугольной формы размером 7 х 5 м, вытянута по направлению СЮ. Ящик ориентирован по линии ЗВ. Размеры: 2,6 х 1,1 м, глубина 0,75 м. В западной придонной части на глубине 0,75 м обнаружено две кости ног и в юго-восточном углу фрагменты керамики.
Каменный ящик 5. Расположен в южной части каменной оградки 4 (рис. 1, 2). Ящик ориентирован по линии ЗВ. Размеры: 1,15 х 0,6 м, глубина 0,55 м. Находки отсутствуют. Каменный ящик 6. Расположен в той же ограде (рис. 1, 2). Ориентирован по линии ЗВ. Размеры: 0,70 х 0,30 м, глубина 0,45 м. Находки отсутствуют.
Каменный ящик 7. Расположен в центре каменной оградки. Оградка в плане прямоугольной формы размером 6 х 2,2 м, вытянута по направлению ЗВ. Ящик ориентирован по линии ЗВ (рис. 1, 3). Размеры: 2,4 х 0,9 м, глубина 0,74 м. В придонной части на глубине 0,74 м обнаружены кости и фрагменты сосуда.
Фрагмент 6 – венчик, тулово и придонная часть лепного сосуда (рис. 2, 1). Диаметр донца – 14 см, диаметр по ребру – 37 см, диаметр по горлышку – 33 см. Общая высота сосуда – 33,5 см, толщина стенки – 0,8–0,9 см. Дно плоское. Горловина слегка отогнута наружу. Придонная часть сосуда расширяется к верху, шейка переходит к тулову резким уступом. Орнамент занимает верхнюю часть сосуда и состоит из двух горизонтальных поясов. Верхний образуют заштрихованные треугольники в виде флажка. Нижний состоит из заштрихованных парных треугольников. Эти два пояса разделяют две ленты, заштрихованные короткими вертикальными линиями, нижняя лента (на плечике) шире, чем верхняя.
Каменный ящик 8. Расположен в центре каменной оградки. Оградка в плане четырехугольной формы размером 4 х 4 м. Ящик ориентирован по линии ЮЗ-СВ (рис. 1, 4). Размеры: 1,8 х 1 м, глубина 0,78 м. В придонной части на глубине 0,78 м обнаружены кости и 10 бусин из металла.
Диаметр бронзовых бус – 0,6 см, ширина – 0,2 см, диаметр отверстия – 0,2 см. Изготовлены из тонкой бронзовой ленты, согнутой в кольцо (рис. 3, 1).
Каменный ящик 9. Ориентирован по линии ЗВ (рис. 1, 5). Размеры: 0,9 х 0,75 м, глубина 0,60 м. Находки отсутствуют.
Каменный ящик 10. Ориентирован по линии ЗВ (рис. 1, 6). Размеры: 2 х 1,2 м, глубина 0,7 м. На глубине 0,5 м в придонной части у западной стены in situ обнаружено два целых лепных горшка, а в юго-западном углу ящика на глубине 0,6 м – булава с отверстием по центру. Рядом обнаружен череп человека, а в восточной части – кости ног.
Лепной сосуд 1 (рис. 2, 2). Диаметр донца – 9 см, диаметр по ребру – 17 см, диаметр по горлышку – 16 см. Общая высота сосуда – 14 см, толщина стенки – 0,5–0,9 см. Дно плоское. Горловина слегка отогнута наружу. Придонная часть сосуда расширяется к верху, плавно переходя в некрутые плечики. Черепок в изломе черно-серый, прокален равномерно. Орнамент прочерченный, аккуратный. Орнамент в виде двух идентичных поясов парных заштрихованных треугольников на плечике и в верхней части тулова. Верхний орнаментальный пояс снизу обрамляют две линии, а нижний сверху обрамляют три линии. В нижней части тулова имеется орнамент в виде косых заштрихованных треугольников острым концом вверх.
Лепной сосуд 2. Диаметр донца – 12 см, диаметр по ребру – 27 см, диаметр по горлышку – 26 см. Общая высота сосуда – 26 см, толщина стенки – 0,7 см. Дно плоское. Горловина слегка отогнута наружу. Придонная часть сосуда расширяется к верху, плавно переходя в некрутые плечики. Орнамент отсутствует. Горшок в ходе расчистки расслоился на части.
Фрагмент 7 – венчик, тулово и придонная часть лепного сосуда. Размеры фрагментов горловины: диаметр горловины – 18 см, толщина стенки – 0,5 см. Толщина стенки тулова – 0,5 см. Диаметр поддона – 9 см, толщина его стенки – 0,7 см. Шейка переходит с резким уступом к тулову. Все фрагменты украшены заштрихованными треугольниками в виде флажка. Треугольники на плечике направлены острым концом вниз, а на нижних частях сосуда – острым концом вверх. На плечике и горловине также имеются ленты, заштрихованные косыми линиями. Отпечатки глубокие, четкие. Характер исполнения ровный, аккуратный.
Булава (рис. 3, 6) – изготовлена из камня светло-зеленого цвета, имеет грушевидную форму со сквозным коническим отверстием в центре. Поверхность тщательно отшлифована. Диаметр – 6,8 см, высота – 4,6 см, диаметр отверстия сверху – 1,2 см, снизу – 1,6 см. В основании булавы, вокруг отверстия, вырезан бортик, выполнявший функцию втулки и придававший дополнительную прочность предмету в месте насада на рукоять.
Каменный ящик 11. Ориентирован по линии ЗВ (рис. 1, 7). Размеры: 1,8 х 1,0 м, глубина 0,55 м. На глубине 0,5 м в западной части обнаружены фрагменты сосуда.
Каменный ящик 12. Ориентирован по линии ЗВ. Размеры: 1,25 х 0,7 м, глубина 0,55 м (рис. 1, 8). Находки отсутствуют.
Каменный ящик 13. Ориентирован по линии ЗВ. Размеры: 1,85 х 0,8 м, глубина 0,75 м (рис. 1, 8). На глубине 0,6 м в северо-западном углу обнаружен лепной горшок, а в юго-западном углу на этой же глубине – фрагмент керамики без орнамента и ракушка.
Лепной сосуд 3 (рис. 2, 3). Диаметр донца – 9 см, диаметр по ребру – 24,7 см, толщина стенки – 0,8 см. Дно плоское. Придонная часть сосуда овально расширяется к верху. Верхняя часть горшка (венчик, плечики и небольшая часть тулова) не сохранилась. Формовка ручная, с внешней стороны стенки орнаментированы. Орнамент прочерченный, аккуратный. Орнамент верхней части тулова состоит из двух горизонтальных поясов, образованных орнаментом «шагающие треугольники» (заштрихованные косыми линиями). Орнамент нижней части тулова – заштрихованные косыми линиями треугольники, острым концом вверх.
Каменный ящик 14. Ориентирован по линии ЮЗ-СВ. Размеры: 2,2 х 0,9 м, глубина 0,62 м (рис. 1, 9). На глубине 0,62 м в западном углу могильной ямы обнаружены фрагменты останков двух погребенных (тазобедренные части и нижние конечности, верхняя часть отсутствует). Оба погребенных положены на левый бок головой на восток, ноги согнуты в коленях.
Каменный ящик 15. Ориентирован по линии ЮЗ-СВ. Размеры: 1,4 х 0,53 м, глубина 0,5 м (рис. 1, 9). В юго-восточном секторе могильной ямы in situ обнаружен целый лепной горшок.
Лепной сосуд 4 (рис. 2, 4). Диаметр донца – 11,5 см, диаметр по ребру – 22,5 см, диаметр по горлышку – 18 см. Общая высота сосуда – 15 см, толщина стенки – 0,5–1 см. Дно плоское. Горловина слегка отогнута наружу. Придонная часть сосуда расширяется к верху, шейка переходит к тулову резким уступом. С внешней стороны стенки орнаментированы. Орнамент занимает верхнюю половину сосуда и состоит из двух горизонтальных поясов, образованных зигзагообразными прямыми линиями, разделенными горизонтальной линией.
Каменный ящик 16. Ориентирован по линии ЮЗ-СВ. Размеры: 1,7 х 0,7 м, глубина 0,55 м (рис. 1, 10). На глубине 0,50 м в центральной части могильной ямы обнаружены фрагмент горловины и части стенки тулова сосуда, а также ракушка.
Фрагмент 8 – венчик и небольшой участок стенки. Диаметр по горлышку – 20 см, высота сохранившейся части – 10,3 см, толщина стенки – 0,6–0,7 см. Орнамент состоит из двух горизонтальных поясов, образованных зигзагообразными прерывистыми линиями. На шейке они трехчастные, а на тулове двухчастные. Их разделяет лента в виде вертикальной линии. Отпечатки глубокие, четкие. Характер исполнения ровный, аккуратный.
Ракушка округлой формы, диаметр – 2,2 см. Цвет коричневый (рис. 3, 7). Каменный ящик 17. Ориентирован по линии ЮЗ-СВ. Размеры: 1,0 х 0,5 м, глубина 0,5 м (рис. 1, 11). В восточном секторе могильной ямы in situ обнаружен целый лепной горшок и фрагменты сосудов.
Лепной сосуд 5 (рис. 2, 5). Диаметр донца – 10,5 см, диаметр по ребру – 18 см, диаметр по горлышку – 16 см. Общая высота сосуда – 15 см, толщина стенки – 0,5–1 см. Дно плоское. Горловина прямая. Придонная часть сосуда расширяется к верху, плавно переходя в некрутые плечики. Орнамент прочерченный, аккуратный. По устью горловины проходят две параллельных линии. Орнамент на шейке – штамп «заштрихованный треугольник» в виде флажка, на плечике имеются две параллельные линии. Орнамент в верхней части тулова представляет собой ленту из трех заштрихованных вертикальными линиями полосок. Две нижние из которых параллельны друг другу, а верхняя, соприкасаясь со средней полоской, образует ромб. В нижней части тулова имеется орнамент в виде заштрихованных треугольников, острым концом вверх. Нижнюю часть тулова возле дна обрамляют две поперечные линии.
Каменный ящик 18. Ориентирован по линии СЗ-ЮВ. Размеры: 2,5 х 0,9 м, глубина 0,65 м (рис. 1, 12). В северном секторе могильной ямы на глубине 0,3 м обнаружено несколько фрагментов от лепного сосуда.
Фрагмент 9 – участок стенки толщиной 0,6–1 см. Орнамент в виде штампа «заштрихованный косыми линиями треугольник», острым концом вниз. Сверху прочерчены две параллельные линии.
Фрагмент 10 – венчик и участок стенки. Диаметр – 21 см, толщина стенки – 0,6–1 см, высота сохранившейся части – 11 см. Орнамент на шейке и тулове представляет собой два горизонтальных пояса, образованных зигзагообразным линиями.
Каменный ящик 19. Ориентирован по линии ЮЗ-СВ. Размеры: 1,8 х 0,85 м, глубина 0,45 м (рис. 1, 13). На глубине 0,3 м в юго-западном секторе могильной ямы обнаружены человеческий зуб и фрагмент сосуда, а на глубине 0,45 м в юго-восточной и северо-восточной частях ямы in situ обнаружены два целых лепных сосуда и фрагменты горшков.
Лепной горшок 6 (рис. 2, 6). Диаметр донца – 6,5 см, диаметр по ребру – 16,5 см, диаметр по горлышку – 15,5 см, высота сосуда – 15 см. Дно плоское. Горловина слегка отогнута наружу. Придонная часть сосуда расширяется к верху, шейка переходит к тулову резким уступом. Орнамент прочерченный, аккуратный. Орнамент на шейке в виде парных заштрихованных треугольников, снизу которых линия из оттисков в форме маленьких треугольников острым концом вверх. Вдоль устья проходит лента из трех горизонтальных линий, обрамляемых сверху и снизу линией из оттисков в форме маленьких треугольников острым концом вверх. Тулово сосуда украшено меандровидными фигурами.
Лепной горшок 7 (рис. 2, 7). Диаметр донца – 9,5 см, диаметр по ребру – 25 см, диаметр по горлышку – 22,5 см, высота сосуда – 20,7 см, толщина стенок – 0,6–0,8 см. Дно плоское. Горловина слегка отогнута наружу. Придонная часть сосуда расширяется к верху, шейка переходит к тулову небольшим уступом. Орнамент из заштрихованных треугольников расположен двумя поясами: на приустьевой части и в верхней части тулова.
Фрагмент 11 – венчик и участок стенки сосуда. Диаметр по горлышку – около 18 см, толщина стенок – 0,5–0,6 см. По устью горловины проходит лента из трех горизонтальных линий, обрамляемых сверху и снизу линией из оттисков в виде мелких треугольников острым концом вверх. Орнамент на шейке состоит из парных заштрихованных треугольников, снизу их обрамляет линия из оттисков в виде мелких треугольников острым концом вверх. Две линии из оттисков мелких треугольников украшают плечики сосуда. Треугольники верхней расположены острым концом вниз, а нижней – острым концом вверх. Тулово сосуда украшено геометрической орнаментацией – меандровидными фигурами. Отпечатки глубокие, четкие.
Каменный ящик 20. Ориентирован по линии ЗВ. Размеры: 1,45 х 0,65 м, глубина 0,55 м (рис. 1, 14). На глубине 0,2 м в восточном секторе могильной ямы обнаружен фрагмент лепного сосуда.
Каменный ящик 21. Ориентирован по линии ЮЗ-СВ. Размеры: 2,25 х 1,1 м, глубина 0,8 м (рис. 1, 15). В восточном секторе могильной ямы на глубине 0,3 м обнаружены останки костей двух погребенных, расположенные беспорядочно (два черепа, кости ног и рук, тазовая кость и др.), два бронзовых браслета, серьга, шесть бусин и фрагменты лепного сосуда.
Диаметр браслета – 5,8 см, толщина – 0,1–0,2 см (рис. 3, 3). Диаметр серьги – 1,9 см, толщина – 0,2 см (рис. 3, 2).
Фрагмент сосуда 12 – венчик, участок стенки и придонная часть лепного сосуда. Размеры сохранившихся частей фрагментов: диаметр горловины – 18 см, толщина стенки – 0,5 см; толщина стенки тулова – 0,5 см; диаметр донца – 9,5 см, толщина – 0,5–1 см. Черепок в изломе черный, прокален равномерно. Шейка переходит с плавным уступом к тулову. По устью горловины проходит лента, заштрихованная косыми линиями, а чуть ниже – косая линия с перпендикулярными линиями. Орнамент верхней части тулова – лента, заштрихованная косыми линиями, и меандровидные фигуры. Донце украшено лентой, заштрихованной косыми линиями.
Каменный ящик 22. Ориентирован по линии СЗ-ЮВ. Размеры: 0,7 х 0,4 м, глубина 0,32 м (рис. 1, 16). Перекрытие ящика представляет собой прямоугольную каменную плиту размером 0,72 х 0,35 м. В восточном секторе могильной ямы на глубине 0,32 м in situ обнаружен целый лепной горшок.
Лепной горшок 8 (рис. 2, 8). Диаметр донца – 7 см, диаметр по ребру – 14 см, диаметр по горлышку – 10,7 см, высота сосуда – 13,5 см. Дно плоское. Горловина слегка отогнута наружу. Придонная часть сосуда расширяется к верху, шейка переходит к тулову плавным уступом. Орнамент прочерченный. Орнамент на шейке в виде косых линий, прочерченных в некоторых местах. Вдоль края устья нанесены вертикальные линии. Орнамент на тулове представлен цепочкой заштрихованных треугольников вершиной вниз.
Каменный ящик 23. Ориентирован по линии ЗВ. Размеры: 1,85 х 0,95 м, глубина 0,55 м (рис. 1, 17). В западной части могильной ямы на глубине 0,55 м обнаружены фрагменты костей, фрагменты лепного сосуда, 22 бронзовые бусины, ракушки и фрагменты бронзовых изделий.
Диаметр бус – 0,6 см, ширина – 0,2 см, диаметр отверстия – 0,2 см. Изготовлены из тонкой бронзовой ленты, согнутой в кольцо.
Раковины округлой формы (диаметр 3,2 и 2,4 см). Цвет светло-серый, белесый (рис. 3, 7).
Фрагмент сосуда 13 – венчик и придонная часть лепного сосуда. Диаметр по горлу – 16 см, толщина стенок – 0,5–0,6 см. Диаметр донца – 11 см, толщина – 0,6–0,7 см. Дно плоское. Шейка переходит к тулову небольшим уступом. Орнамент прочерченный, аккуратный. Орнамент на шейке в виде пояса, обрамленного сверху и снизу горизонтальными линиями. Внутри этого пояса нанесены два горизонтальных пояса, заштрихованных косыми линиями треугольников острым концом вверх. Тулово орнаментировано заштрихованными треугольниками острым концом вниз. Нижняя часть тулова орнаментирована «елочкой».
Фрагмент сосуда 14 – венчик. Диаметр по горлу – 16 см, толщина стенок – 0,5–0,6 см. Дно плоское. Шейка переходит к тулову небольшим уступом. Орнамент аккуратный. Орнамент на шейке в виде пояса, обрамленного сверху и снизу горизонтальными линиями, внутри которого – горизонтальные пояса заштрихованных треугольников острым концом вверх.
Каменный ящик 24. Расположен в центре оградки. Размеры сохранившейся части: северо-западной стенки – 1,5 м, северо-восточной – 4 м; юго-западная и юго-восточная части не сохранились. Ящик ориентирован по линии ЮВ-СЗ. Размеры: 1,1 х 0,4 м, глубина 0,5 м (рис. 1, 18). В северном секторе могильной ямы на глубине 0,4 м in situ обнаружен целый лепной горшок.
Лепной горшок 9 (рис. 2, 9). Диаметр донца – 9 см, диаметр по ребру – 19 см, диаметр по горлу – 17 см, высота сосуда – 17 см, толщина стенок – 0,5–0,8 см. Дно плоское. Горловина отогнута наружу. Придонная часть сосуда расширяется к верху, плавно переходя в некрутые плечики. Орнамент прочерченный, аккуратный. Орнамент на венчике в виде зигзагообразного геометрического узора, сверху расположен горизонтальный ряд из заштрихованных треугольников острым концом вверх, а снизу проходят две параллельные линии. Тулово сосуда украшено заштрихованными меандровидными фигурами в виде «ступенек». Нижняя часть тулова орнаментирована горизонтальным зигзагом, состоящим из восьми параллельных линий. Ниже прочерчены две горизонтальные линии.
Каменный ящик 25. Расположен в северо-восточной части каменной оградки. Оградка прямоугольной в плане формы, вытянутой по направлению ЮЗ-СВ. Размеры сохранившейся части оградки 3,2 х 4 м. Ящик сориентирован по линии ЮВ-СЗ. Размеры: 2,5 х 1 м, глубина 0,75 м (рис. 1, 18). В восточной части могильной ямы на глубине 0,3 м обнаружены фрагменты лепных сосудов, а на дне могильной ямы, в центральной части, обнаружены 24 бронзовых бусины, одна бусина из пасты, 2 бронзовых медальона, 5 бронзовых нашивок, 3 полусферических бронзовых изделия.
Бронзовый медальон округлой формы диаметром 4,7 см и толщиной 0,2 см. По краям имеются два парных отверстия для нашивки. Диаметр отверстия – 0,01 см. Украшен орнаментом «свастика» (рис. 3, 4). Второй медальон также округлой формы, диаметром 3,8 см, толщиной 0,2 см. Украшен орнаментом в виде четырех треугольников, ориентированных острым углом к центру.
Бронзовые нашивки, пластины. Нашивки прямоугольной формы, длиной 1,8–4 см, толщиной 0,03–0,1 см. Ширина квадратных накладных пластин – 1,4 см, толщина – 0,05 см. Накладная пластина в виде трубки длиной 3,3 см, толщиной 0,03 см (рис. 3, 5).
Бронзовые украшения в виде ленты, согнутой в полтора оборота, длиной 1,6 см, толщиной 0,3 см.
Бронзовые бусы имеют диаметр 0,6 см, ширину – 0,2 см, диаметр отверстия – 0,2 см. Изготовлены из тонкой бронзовой ленты, согнутой в кольцо.
Фрагмент сосуда 15 – венчик и участок стенки лепного сосуда. Диаметр горловины – 26 см, толщина ее стенки – 0,5–0,7 см, толщина стенки тулова – 0,7 см. По горловине нанесены заштрихованные косыми линиями треугольники острым концом вниз, сверху них проведена горизонтальная линия. Чуть ниже имеется декор в виде заштрихованных квадратов. Тулово украшено двумя рядами заштрихованных треугольников в виде флажка.
Фрагмент сосуда 16 – венчик. Диаметр горловины – 14 см, толщина стенки – 0,5–0,7 см. Верхний край горловины орнаментирован вертикальными короткими линиями, ниже имеется декор в виде заштрихованных ромбов.
Фрагмент сосуда 17 – венчик. Диаметр горловины – 23 см, толщина стенки – 0,5–0,7 см. Верхний край горловины орнаментирован вертикальными короткими линиями, ниже нанесен декор в виде парных заштрихованных треугольников.
Каменный ящик 26. Ориентирован по линии ЮВ-СЗ. Размеры: 2,0 х 0,9 м, глубина 0,7 м (рис. 1, 18). В юго-восточной части на дне могильной ямы обнаружены фрагменты костей погребенного, фрагменты лепного сосуда и 24 игральные кости (каз. асык).
Лепной сосуд 10 (рис. 2, 10). Диаметр донца – 9 см, диаметр по ребру – 19 см, диаметр по горлу – 17 см, высота сосуда – 17 см, толщина стенок – 0,5–0,8 см. Горловина отогнута наружу. Придонная часть сосуда расширяется к верху, плавно переходя в некрутые плечики. Орнамент прочерченный, аккуратный. Орнамент на шейке – меандровидные фигуры, сверху которых изображен горизонтальный ряд заштрихованных треугольников острым концом вверх, а снизу – две параллельные линии. Тулово сосуда украшено меандровидными фигурами.
Каменный ящик 27. Ориентирован по линии ЮВ-СЗ. Размеры: 1,7 х 0,7 м, глубина 0,7 м (рис. 1, 18). В юго-восточной части на дне могильной ямы обнаружены кости нижней части скелета погребенного (его ноги согнуты в коленях), фрагменты лепного сосуда, 4 игральные кости и ребра мелкого рогатого скота.
Фрагмент сосуда 18 – венчик и участки стенок толщиной 0,6 см. Орнамент выполнен прочерченными линиями и овальными вдавлениями.
Каменный ящик 28. Ориентирован по линии ЮВ-СЗ. Размеры: 2,2 х 1 м, глубина 0,75 м (рис. 1, 19). На глубине 0,4 м от поверхности in situ в северо-западном углу обнаружены 3 целых лепных горшка, а в северо-восточном – 1 горшок и 5 ракушек. На глубине 0,5 м расчищено парное захоронение. Погребенные положены на бок, головой на запад, лицом друг к другу, ноги согнуты в коленях. В районе ног скелета, положенного в юго-западной части, обнаружены бусины, ракушки и медные нашивки.
Лепной горшок 11 (рис. 2, 11). Диаметр донца – 11 см, диаметр по ребру – 30 см, диаметр по горлышку – 28 см, высота сосуда – 30 см, толщина стенок – 0,5–0,7 см. Дно плоское. Горловина отогнута наружу. Придонная часть сосуда расширяется к верху, плавно переходя в некрутые с уступом плечики. Орнамент прочерченный, аккуратный. Орнамент занимает верхнюю половину сосуда и состоит из трех горизонтальных поясов, разделенных двумя парами горизонтальных линий. Верхний пояс занимает приустьевую часть сосуда, орнаментирован ритмично повторяющимися парными равнобедренными заштрихованными треугольниками. Средний пояс включает 2 орнаментальные композиции: первая композиция занимает 2/3 длины пояса и состоит из заштрихованных треугольников вершиной вверх; вторая композиция состоит из заштрихованных геометрических фигур в форме « ». Нижний пояс проходит по верхней части тулова, орнаментирован штампом «заштрихованные треугольники» вершиной вниз.
Лепной горшок 12 (рис. 2, 12). Диаметр донца – 7 см, диаметр по ребру – 18,5 см, диаметр по горлышку – 17,2 см, высота сосуда – 16 см, высота венчика – 2,3 см, толщина стенок – 0,5–1 см. Дно плоское. Придонная часть сосуда расширяется к верху, плечики переходят к тулову резким уступом. Орнамент прочерченный, аккуратный. Орнамент верхней половины сосуда состоит из трех горизонтальных поясов, разделенных двумя парами горизонтальных линий. Верхний пояс, покрывающий горловину сосуда, и средний пояс, занимающий 2/3 высоты плечика сосуда, орнаментированы идентичной по форме зигзагообразной лентой с вертикальной штриховкой. Нижний пояс проходит по верхней части тулова, она орнаментирована двумя параллельными друг другу зигзагообразными лентами с вертикальной штриховкой. Орнамент в придонной части включает ряд заштрихованных треугольников вершиной вверх над поясом с косой штриховкой.
Лепной горшок 13 (рис. 2, 13). Диаметр донца – 8,5 см, диаметр по ребру – 16,5 см, диаметр по горлышку – 15,5 см, высота сосуда – 11,5 см, высота венчика – 0,3 см, толщина стенок – 0,5–0,7 см. Дно плоское. Придонная часть сосуда расширяется к верху, плечики переходят к тулову резким уступом. Орнамент прочерченный, аккуратный. Орнамент занимает верхнюю половину сосуда и состоит из двух горизонтальных поясов, разделенных тремя горизонтальными линиями. Верхний пояс орнаментирован зигзагообразной лентой из трех линий. Нижний пояс проходит по верхней части тулова, она орнаментирована аналогично.
Лепной горшок 14 (рис. 2, 14). Диаметр донца – 13 см, диаметр по ребру – 29 см, диаметр по горлу – 26 см, высота сосуда – 25,5 см, толщина стенок – 0,5–0,8 см. Дно плоское. Горловина отогнута наружу. Придонная часть сосуда расширяется к верху, плавно переходя в некрутые с уступом плечики. Орнамент прочерченный, аккуратный. Орнамент занимает верхнюю половину сосуда и состоит из трех горизонтальных поясов. Верхний пояс, покрывающий горловину и шейку сосуда, заполнен ритмично повторяющимися косыми заштрихованными треугольниками вершиной вверх, которые сверху и снизу обрамляют по три горизонтальных линии. Средний пояс, занимающий район плечика, орнаментирован тремя горизонтальными линиями, а сверху расположен ряд из оттисков штампа в виде треугольника вершиной вверх. Нижний пояс проходит по верхней части тулова и включает меандровидные фигуры.
Фрагменты бронзовых нашивок: длина – 1–1,8 см, ширина – 0,9–1,3 см, толщина – 0,5–0,9 см (рис. 3, 5).
Бронзовые бусы. Изготовлены из тонкой бронзовой ленты, согнутой в кольцо. Всего найдено 36 штук. Диаметр – 0,6 см, ширина – 0,2 см, диаметр отверстия – 0,2 см.
Раковины округлой формы (диаметр 1,8–2,6 см). Цвет светло-серый, белесый.
Каменный ящик 29. Ориентирован по линии ЮВ-СЗ. Размеры: 2,4 х 1,3 м, глубина 0,76 м (рис. 1, 20). В северо-восточной части ящика на глубине 0,35 м от поверхности выявлена расположенная плашмя плита, под ней на глубине 0,55 м расчищена часть костей скелета.
Обсуждение и заключение В целом, подводя итоги работ на объектах могильника Баганалы, мы можем с уверенностью говорить о захоронениях и остатках захоронений только в ящиках 4, 7, 8, 10, 14, 19, 21, 23, 26, 27, 28, 29. В ящиках 14, 15, 21, 28 вскрыты парные захоронения. О наличии захоронений в ящиках 1, 11, 13, 15, 16, 17, 18, 20, 22, 24, 25 косвенно свидетельствуют фрагменты сосудов и бронзовых изделий. В ящиках 2, 3, 5, 6, 9, 12 ничего не выявлено. Это, по всей вероятности, ограбленные гробницы.
В одиннадцати случаях выявлена ориентация ящиков длинной осью по линии СЗ-ЮВ, в пяти случаях – ЮЗ-СВ, в двенадцати случаях по линии ЗВ и в одном случае – СЮ. Сравнивая полученный материал, можно констатировать преобладание ориентации ящиков СЗ-ЮВ и ЗВ. Ориентация ящиков по линии ЗВ зафиксирована в могильнике Карасуир III, расположенном в 30 км восточнее могильника Баганалы [Мургабаев и др., 2014, с. 23–29], в могильнике Жасажырык, расположенном в 60 км восточнее могильника Баганалы [Мургабаев и др., 2018, с. 73–80], и в могильнике Таутары, расположен-ном на северном склоне хребта Каратау [Максимова, 1962, с. 37–56].
К сожалению, ввиду отсутствия сохранившихся полных скелетов человека, за исключением материалов из каменных ящиков 11, 14, 21, 26, 27, 28, пока остается открытым вопрос об ориентировке погребенных в данном могильнике. В ящиках 11, 26, 27 ориентация западная, с положением двух умерших на левый бок, а одного на правый бок. В ящиках 14, 28 ориентация восточная: в ящике 14 с положением обоих погребенных на левый бок, а в ящике 28 – парное захоронение с положением одного из погребенных на левый бок, а другого – на правый бок. В ящике 21 ориентация, предположительно, юго-западная, косвенным доказательством чего является наличие горшков в юго-западной части погребальной камеры, которые в основном ставились у головы погребенных.
Общеизвестно, что в эпоху бронзы в погребальном обряде преобладала западная ориентация погребенного и положение его на левом боку. Конечно, бытовал обычай восточной ориентации и укладки на правый бок. Достаточно редки случаи, когда покойный, уложенный на правый бок, ориентировался на восток, юго-восток. В алакульских памятниках восточная ориентировка погребенных типична для тобольского варианта, где встречается и укладка на правый бок. Восточная и северо-восточная ориентировка погребенных распространена в соль-илецком варианте алакульских могильников, где эта ориентировка встречается наряду с господствующей западной и объясняется влиянием соседних срубных племен [Кузьмина, 2008, c. 90]. Господствующая восточная ориентация погребенных зафиксирована в могильниках Койшокы II–IV в Центральном Казахстане. Юго-восточная ориентация, наряду с юго-западной, встречается в могильниках Шет II и III в Центральном Казахстане. Примечательно, что все погребения с восточной ориентацией в вышеперечисленных могильниках Центрального Казахстана принадлежали женщинам [Кадырбаев и др., 1992, c. 79–99].
Большинство элементов инвентаря погребений имеет многочисленные аналоги в синхронных памятниках Казахстана и сопредельных территорий. Все обнаруженные артефакты, кроме керамических сосудов, относятся к разряду украшений, орудий и предметов одежды. Керамические сосуды, как было описано выше, имеют геометрическую орнаментацию. Керамические сосуды из ящиков 10, 13, 19, 22, 24, 26, 28 (рис. 2) могильника Баганалы, согласно классификации Е. Е. Кузьминой [Кузьмина, 2008, c. 115], по своей форме более близки к керамическим сосудам федоровского типа, а сосуды из ящиков 7, 15, 17 и один из сосудов из ящика 28 (горшок 11) относим к сосудам чисто алакульского типа. На сосудах, наряду с алакульскими элементами есть орнаментация в виде косых треугольников, которые характерны для федоровского варианта. Может быть соотнесена с традициями федоровцев и орнаментация придонной части сосуда, тем более что на сосудах 1, 3, 5 одной из составляющих декора этой части сосуда являются косые треугольники. Хотя, по мнению некоторых исследователей, трехзональная орнаментация (шейка, тулово, придонная часть), наряду с двухзональной (шейка и тулово), является признаком алакульской принадлежности [Евдокимов и др., 2002, c. 28].
Особого внимания заслуживает навершие каменной булавы из погребального ящика 10. Захоронения с булавой в рассматриваемом регионе ранее не встречались. Основная масса каменных булав в захоронениях встречена в памятниках лесостепного Подонья, позднекатакомбных и покровско-абашевских захоронениях XVII–XVI вв. до н. э., также не исключается возможность отнесения большинства таких погребений к начальному этапу срубной культуры в лесостепном Подонье [Килейников, 2004, c. 131–145; Синюк, 1996, c. 240]. Некоторое количество захоронений с булавой встречено на памятниках синташтинской культуры в Южном Приуралье и Южном Зауралье [Ткачев, 2003, c. 109–124; Ткачев, 2007].
Булава, первоначально грозное боевое оружие, позже стала символом власти и культа бога войны. В наскальных изображениях хребта Каратау палица не всегда выступает как оружие. В большинстве случаев «палиценосцы» участвуют в культовых сценах, их палицы символизируют особое социальное положение [Мургабаев, 2013, c. 52–65].
Относящиеся к головным украшениям желобчатые подвески в полтора оборота, согласно Н. А. Аванесовой, имели широкое распространение во времени и пространстве – от Трансильвании до Алтая. Они известны у андроновских племен в двух вариантах: В¹ – круглые подвески в полтора оборота, выполненные из желобчатой пластины, с расширенными ложечковидными концами и относительно узкой средней частью; В² – восьмеркообразные или овальные подвески, сделанные из желобчатой в сечении пластины, свернутые в полтора оборота, с округлыми, расширяющимися, заходящими друг за друга концами в виде удлиненной овальной спирали, сдавленной в средней части, напоминая восьмерку [Аванесова, 1991, c. 53–70, риc. 52].
Подвески в полтора оборота, обнаруженные в ящике 25 могильника Баганалы (рис. 3, 5), несомненно, относятся к первому варианту. Аналогий данному виду подвесок в полтора оборота в Казахстане много [Аванесова, 1991, c. 53–70, рис. 15; Усманова, 2010, c. 18–65, рис. 37].
Что касается расположения данных подвесок в полтора оборота, то существует ряд вариантов: ушные украшения, детали головного убора или височные подвески. Применительно к подвескам, выявленным в ящике 25 могильника Баганалы, наиболее вероятными кажутся объясняющие гипотезы, что данные украшения являются височными подвесками или частью головного убора, который мог быть в виде налобной повязки из кожи или ткани. В этом случае они подвешивались отдельно на ремешках по четыре штуки с правой и левой стороны головы. Но, в принципе, не исключено, что подвески в полтора оборота в ящике 25 располагались нанизанными одна за другой на длинном шнуре или ремешке, как в реконструкциях Э. Р. Усмановой [Усманова, 2010, c. 80–83, рис. 80].
Хотя обнаруженные in situ в ящике 25 подвески в полтора оборота располагались не повторяя контура ушной раковины, все же не исключается вероятность их квалификации как ушных украшений. Тут следует подчеркнуть, что если подвески в полтора оборота в ящике 25 могильника Баганалы использовались как ушное украшение, то они применялись без конусовидного навершия, лапчатой бугорчатой привески и золотой ребристой пронизи, как в исследованном В. К. Мерцем могильнике Кенжеколь I [Усманова, 2010, c. 150–152], которым, по мнению Э. Р. Усмановой, принадлежит ведущая роль в оформлении разрозненных деталей ушного украшения в единую ювелирную композицию [Усманова, 2010, c. 150–152, фото 4, 8]. Ряд исследователей, в том числе и Э. Р. Усманова, предполагают, что использование в качестве ушного украшения подвесок в полтора оборота вместе с вышеописанными деталями относится к федоровской традиции, а алакульцы знали другие способы ношения подвесок в полтора оборота [Усманова и др., 2007, c. 44–48].
Относящиеся к категории украшений для рук бронзовые браслеты – наиболее популярный и широко употребляемый вид андроновских украшений для рук. Носили их на обеих руках как женщины, так и дети. В подавляющем большинстве случаев они были найдены в погребениях по несколько экземпляров на каждой руке, что характерно для представителей андроновской культурно-исторической общности [Аванесова, 1991, c. 53–70]. Согласно классификации Н. А. Аванесовой, браслеты из ящика 21 относятся к варианту III А2 [Аванесова, 1991, c. 53–70]. Этот вариант браслетов был распространен на обширной территории и имел ряд признаков этнографического характера, по этим признакам браслеты из ящика 21 могильника Баганалы наиболее близки к браслетам из Зауралья [Аванесова, 1991, c. 53–70] и к браслетам подтипа «б» III типа браслетов из кожумбердинских могильников [Кузьмина, 2008, c. 259].
Виды, типы, эволюция, ареал распространения, свойства, семиотика и семантика браслетов эпохи бронзы детально изложены в работах Н. А. Аванесовой и Э. Р. Усмановой. Также у Э. Р. Усмановой имеется подробное описание назначения и символики такого украшения головного убора и костюма в целом, как раковины (рис. 3, 7), которые на территории Казахстана бытуют от неолита до этнографической современности, а в алакульских погребениях эпохи бронзы принадлежали к декору костюма [Усманова, 2010, c. 150–152].
Бронзовые украшения-нашивки (рис. 3, 4) круглой формы с парными отверстиями с четырех сторон, обнаруженные в ящике 25, имеют аналоги в могильниках Алексеевский, Боровое из Северного Казахстана, в могильнике Былкылдак из Центрального Казахстана. Идентичные формы орнаментации имеются на дне керамических сосудов из могильника Алабуга (Зауралье).
Касательно бронзовых бусинок и пластин, обнаруженных в ящиках 8, 23, 25, 28, – это, очевидно, фрагменты декора пояса, шейного украшения, обуви или нижней части штанины.
Суммируя все вышесказанное, мы можем предположить, что могильник Баганалы оставлен синкретичным населением, сформировавшимся в результате взаимодействий носителей алакульской и федоровской традиций. Скорее всего, имела место миграция с территории Северного, Центрального и Западного Казахстана, возможно, и из Приуралья или Зауралья. Взаимодействие пришлого компонента с автохтонным населением обусловило своеобразие в украшениях и керамике с сохранением элементов украшений, погребальных конструкций, погребального обряда, керамических и изобразительных традиций, характерных для того или иного региона. С учетом того, что все близлежащие памятники эпохи бронзы, а именно могильник Шербай в окрестностях города Туркестана [Смагулов и др., 2004, c. 75–88], могильники Таутары и Куюкты в Северном Каратау [Максимова, 1962, c. 37–56], при наличии определенного алакульского компонента тяготеют к федоровской линии развития, можно предположить, что местное население большей частью было федоровским.
Могильник Баганалы является андроновским памятником с интересной погребальной ситуацией и обрядом, со своеобразным и в то же время распространенным в среде андроновской культурно-исторической общности инвентарем.
Южный Казахстан в какой-то мере находился в зависимости от центрально-казахстанского очага рудных источников на ранних этапах эпохи бронзы, тем более рассматриваемый нами регион – северо-западная часть хребта Каратау [Каракасбакова, 1998].
Исследования наскальных рисунков бронзового века хребта Каратау весьма убедительным образом подтверждают наличие древних связей с сеймино-турбинским кругом, с которым некоторые рисунки схожи не только по стилистике, но и в композиционном плане (например, с навершием рукояти бронзового ножа из могильника Ростовка) [Самашев и др., 2014, c. 3–341; Мургабаев, 2013, c. 52–65].
На основе анализа материалов и погребального обряда могильник Баганалы датируется алакульско-федоровским периодом, т. е. первой половиной ІІ тыс. до н. э.
Литература
Аванесова Н. А. Культура пастушеских племен эпохи бронзы азиатской части СССР. – Ташкент: Изд-во «Фан», 1991. – 200 с.
Евдокимов В. В., Варфоломеев В. В. Эпоха бронзы Центрального и Северного Казахстана: учеб. пособие. – Караганда: Изд-во КарГУ, 2002. – 138 с.
Кадырбаев М. К., Курманкулов Ж. Культура древних скотоводов и металлургов Сары-Арки (по материалам Северной Бетпак-Далы). – Алма-Ата: Изд-во Гылым, 1992. – 247 с.
Карабаспакова К. М. Племена Семиречья и Южного Казахстана в эпоху бронзы: авторефер. дис. … канд. ист. наук. – Алматы, 1998. – 28 с.
Килейников В. В. Каменные навершия булав бронзового века лесостепного Подонья // Археологические памятники бассейна Дона: сб. /под ред. А. Г. Синюка. – Воронеж: Изд-во ВГПУ, 2004. – С. 131–145.
Кузьмина Е. Е. Классификация и периодизация памятников андроновской культурной общности. – Актобе: Изд-во ПринтА, 2008. – 358 с.
Максимова А. Г. Могильник эпохи бронзы в урочище Тау-Тары // ТИИАЭ. – 1962. – Т. 14: Археология. – С. 37–56.
Мургабаев С. С. Проблемы хронологии и культурных связей ранних петроглифов Каратау // Научное обозрение Саяно-Алтая. – 2013. – № 1(5). – С. 52–65.
Мургабаев С., Бахтыбаев М., Нурханов Б., Малдыбекова Л. Некоторые результаты исследования на могильнике эпохи бронзы Карасуйир III // Известия НАН РК. Серия общественных и гуманитарных наук. – 2014. – № 5(297). – С. 23–29.
Мургабаев С., Бахтыбаев М., Нурханов Б., Малдыбекова Л. Жасажырық І қорымында жүргізілген зерттеулер // «Қазақстанның тарихи-мәдени мұрасы: зерттеу, түсіндіру және сақтау мәселелері» атты «Х Оразбаев оқулары» халықаралық ғылыми-әдістемелік конференция материалдары. – Алматы: Қазақ университеті, 2018. – С. 73–80.
Самашев C., Мургабаев С., Елеуов М. Петроглифы Сауыскандыка. – Алматы, 2014. – 374 с.
Свод памятников истории и культуры Республики Казахстан. Кызылординская область. – Алматы Аруна, 2007. – 376 с.
Смагулов Е. А., Баратов С. Р. Некрополь эпохи бронзы в окрестностях г. Туркестана (археологические работы в 2000 году на могильнике Шербай) // Отан тарихы. – 2004. – № 3–4. – С. 75–88.
Синюк А. Г. Бронзовый век бассейна Д она. – Воронеж: Изд-во ВГПУ, 1996. – 351 с.
Усманова Э. Р. Костюм женщины эпохи бронзы. Опыт реконструкций. – Лисаковск-Караганда, 2010. – 176 с.
Усманова Э. Р., Мерц И. В., Мерц В. К. Об одном типе «андроновского» украшения из Павлодарского Прииртьшья или «пирсинг» по-андроновски // Материалы Международной научной конференции «Кадырбаевские чтения – 2007». – Актобе, 2007. – С. 44–48.
Ткачев В. В. Начало алакульской эпохи в Урало-Казахстанском регионе // Степная цивилизация Восточной Азии. Т. 1: Древние эпохи. – Астана: ЕГУ, 2003. – С. 109–124.
Ткачев В. В. Степи Южного Приуралья и Западного Казахстана на рубеже эпох средней и поздней бронзы. – Актобе, 2007. – 384 с.
Проблема сложения Окуневской культуры в свете современных научных данных
ПРОБЛЕМА СЛОЖЕНИЯ ОКУНЕВСКОЙ КУЛЬТУРЫ В СВЕТЕ СОВРЕМЕННЫХ НАУЧНЫХ ДАННЫХ
В статье на основе данных археологии, антропологии и палеогенетики излагается современная концепция сложения населения окуневской культуры Минусинской котловины (ХХVI–ХVIII вв. до н. э.). По материалам наиболее ранних погребальных памятников этого периода формирование культуры произошло в результате миграции с запада новых скотоводческих коллективов. Они были представлены преимущественно мужчинами, носителями брахикранного краниологического типа. Женская часть популяции в момент ее сложения состояла из представительниц монголоидного населения, носителей охотничьих традиций. В дальнейшем прослеживается процесс смешения этих двух компонентов и формирование однородного метисированного населения.
С момента выделения окуневской культуры Г. А. Максименковым вопрос об истоках ее происхождения сохраняет свою остроту и дискуссионность. Первоначальная концепция, выдвинутая им в основополагающих работах, породила гипотезу «реконкисты» неолитического населения [Максименков, 1975]. Антропологические отличия афанасьевского и окуневского населения столь велики, что с самого начала отсутствовали сомнения в том, что это два разных народа, каждый из которых имеет собственное происхождение. Опираясь в первую очередь на данные антропологов, Г. А. Максименков предположил, что «окуневцы» являются наследниками местного неолитического населения, которое было временно вытеснено из Минусинской котловины в результате вторжения афанасьевских племен. В дальнейшем, освоив скотоводство и металлургию, они вернулись на свою родину, проведя тем самым первобытную «реконкисту».
Эта концепция получила широкую поддержку, так как находилась в общем русле господствовавшей в тот период теории автохтонизма. Фактически она была полностью основана на данных антропологии, поскольку археологических свидетельств прямой связи окуневской культуры с местным неолитом не было. Основных доказательств приводилось два. Во-первых, общая монголоидность окуневского населения по результатам анализа краниологических серий (в основном могильник Черновая VIII). Во-вторых, прямое сходство окуневских черепов с немногочисленными образцами из неолитических погребений, и в первую очередь с черепом из могилы в с. Батени [Грязнов, 1953].
Новые данные, полученные в ходе продолжающегося изучения окуневской культуры, позволяют вновь вернуться к этому вопросу. В последние десятилетия удалось выявить и подробно изучить пласт самых ранних памятников этого времени, которые И. П. Лазаретов предложил обособить в виде уйбатского этапа [Лазаретов, 1997]. Анализ антропологических серий, полученных в ходе этих работ, убедительно показывает, что на начальном этапе сложения окуневской культуры наблюдалась очень интересная картина: мужские черепа представлены образцами с ярко выраженными европеоидными чертами, а женские – с монголоидными [Громов, 1995; 1997; 2002]. То есть население в этот период носило смешанный характер и по мужской линии никак не могло восходить к местному неолиту. Более того, эти мужские серии отличаются брахикефальным строением черепа и не могут быть связаны с европеоидным афанасьевским населением, которое отличает ярко выраженная долихокранность. Интересно отметить, что аналогичная картина зафиксирована и для синхронных и родственных каракольской и елунинской культур. Наблюдается схожий процесс метисации пришлых европеоидных мужских коллективов с местными неолитическими популяциями, который происходил за счет инфильтрации прежде всего женщин [Солодовников, Тур, 2003; Тур, Солодовников, 2005; Козинцев, 2012, с. 124].
Единственным весомым противоречием оставался только мужской «неолитический» череп из погребения в с. Батени, который демонстрировал удивительную близость к окуневским сериям. Однако уже в 1988 г. Э. Б. Вадецкая исключительно на основе анализа сопроводительного инвентаря высказала сомнение в справедливости отнесения этой могилы к неолитическому периоду. Опираясь на различные признаки, она предложила датировать ее окуневской культурой [Вадецкая, 1988, с. 69]. В дальнейшем предположение Э. Б. Вадецкой полностью подтвердилось при проведении радиоуглеродного датирования образца кости человека из этой могилы [Svyatko et al., 2009; Поляков, Святко, 2009, с. 23–24]. Полученный возраст оказался синхронен раннему, уйбатскому этапу окуневской культуры. Таким образом, долгое время основанием для связи антропологического типа носителей окуневской культуры с местным неолитом были неверно интерпретированные ее собственные материалы.
Находит свое объяснение и тот факт, что могильники относительно позднего черновского этапа демонстрируют уже вполне гомогенное население с заметными монголоидными чертами. На основании современных данных радиоуглеродного датирования установлено, что появление этих памятников относится к ХХII в. до н. э., то есть на 400 лет позже момента сложения окуневской культуры [Поляков, 2017]. Естественно, что за этот продолжительный период процесс метисации зашел уже очень далеко – сменилось 15–20 поколений. Вероятно, появление в Минусинских степях в конце ХХVI в. до н. э. мужских европеоидных коллективов было одноразовым явлением, а вот инфильтрация местных монголоидных женщин в состав окуневской культуры могла продолжаться длительное время. В результате европеоидный компонент постепенно растворился и уже не так ярко проявлял себя на материалах черновского этапа. Хотя современные исследования показывают, что он по-прежнему сохранял свое значение, в том числе и в материалах могильника Черновая VIII [Васильев, Боруцкая, Мотченко, 2017].
В последнее время все большую популярность набирают палеогенетические исследования, которые охватили в т. ч. материалы окуневской культуры [Hollard et al., 2018; Damgaard et al., 2018]. Пока данные еще немногочисленны, но первые выводы уже можно сделать. На основании расшифровки полного генома и сопоставления филогенетических маркеров установлено практически полное отсутствие связи афанасьевского и окуневского населения. Были отмечены только 10–20 % «сигнала», включенные в состав мужской линии. Установлены конкретные индивидуумы, наследники ямно-афанасьевских традиций, которые были в качестве инородцев включены в самые ранние окуневские коллективы. Однако эти линии вскоре прервались и в дальнейшем какого-то существенного вклада в окуневский генофонд не внесли.
По филогенетическим маркерам мужское население окуневской культуры (Y-ДНК) относится к гаплогруппам Q и в меньшей степени NO. Основная гаплогруппа Q представлена как в составе ранних уйбатских, так и поздних черновских комплексов. Это свидетельствует о том, что мужская линия преемственности на протяжении развития культуры не прерывалась включением инородцев. Именно эта гаплогруппа связана с погребениями, где отмечены европеоидные черепа с выраженной брахикефалией. Исследование филогенетически значимых маркеров женской линии (мтДНК) показывает, что они состоят преимущественно из восточно-евразийских линий – субклады гаплогруппы А (12 случаев), С5с (7 случаев) и D4 (2 случая). В сумме они составляют свыше 65 % от общего числа. Таким образом, палеогенетические данные в целом подтверждают картину, зафиксированную в ходе антропологических исследований.
Не менее важны результаты собственно археологических исследований. За последние десятилетия проведены раскопки большой серии окуневских курганов, относящихся к уйбатскому этапу [Лазаретов, Поляков, 2018а; Лазаретов, Поляков, 2018б]. Данные радиоуглеродного метода полностью подтверждают их отнесение к самому начальному периоду сложения культуры [Поляков, 2017]. Изучение материалов этих памятников убедительно показывает, что их основные элементы не могут восходить ни к афанасьевской культуре, ни к местному неолиту. Они, безусловно, принесены на Средний Енисей новой «волной» мигрантов-скотоводов. Особое значение, например, имеет такой уникальный тип погребальных конструкций, как катакомбные сооружения. Они фиксируются исключительно только на самом раннем хронологическом этапе развития окуневских памятников и быстро выходят из употребления. Нет сомнения, что традиция их сооружения была принесена этими мигрантами с далекого запада, где подобные сооружения широко распространены в позднеямное и катакомбное время. Интересно отметить, что и в антропологическом плане эти пришельцы связаны с районами Северо-Западного Прикаспия [Громов, 2002].
При этом нельзя не отметить существование на раннем этапе окуневской культуры определенного дуализма. Наряду с яркими скотоводческими чертами прослеживаются и признаки совершенно иной – охотничьей традиции. Наиболее яркий ее элемент – многочисленные подвески из клыков различных диких животных (олень, медведь, волк, косуля, соболь, сурок и т. д.), которые чаще всего украшали женский костюм, а также различные культовые изделия. Вероятно, это и есть свидетельство активного включения местного женского неолитического населения в ранние окуневские коллективы.
Таким образом, в ходе современных научных исследований отчетливо прослеживается новый взгляд на сложение окуневской культуры. Ее формирование связано с миграцией из относительно западных областей группы мужчин европеоидного облика, отличающихся брахикефалией. Наиболее вероятно, что это движение носило характер военного похода. Именно они принесли на Средний Енисей новую материальную и духовную культуру, ярко отражавшуюся в их художественной традиции. Придя в Минусинскую котловину, они полностью вытеснили или истребили афанасьевское население, включив в свои ряды только единичных мужчин. Уже здесь они начали восстанавливать гендерное равновесие за счет включения в состав своих коллективов женщин монголоидного облика из местного неолитического населения, оттесненного на периферию афанасьевцами. Именно они и придали окуневской культуре охотничий колорит. В дальнейшем происходил постепенный процесс метисации, который со временем привел к смешению монголоидных и европейских черт, что хорошо прослеживается в материалах развитого черновского этапа культуры.
ЛИТЕРАТУРА
Вадецкая Э. Б. Современные представления о состоянии источников по неолиту Минусинской котловины // КСИА. – 1988. – Вып. 199. – С. 68–74.
Васильев С. В., Боруцкая С. Б., Мотченко М. В. Новые данные по антропологии населения окуневской культуры (по материалам могильника Черновая VIII) // V (XXI) Всероссийский археологический съезд: сборник научных трудов. – Барнаул, 2017. – С. 190–191.
Громов А. В. Антропологические особенности населения окуневской культуры // Проблемы изучения окуневской культуры. – СПб., 1995. – С. 70–74.
Громов А. В. Происхождение и связи окуневского населения Минусинской котловины // Окуневский сборник. – СПб.: Петро-РИФ, 1997. – С. 301–345.
Громов А. В. Антропология населения окуневской культуры Южной Сибири (эпоха бронзы): автореф. дис. … канд. ист. наук. – СПб., 2002. – 34 с.
Грязнов М. П. Неолитическое погребение в селе Батени на Енисее // МИА. – 1953. – № 39. – С. 332–335.
Древние письмена: слово о новой книге
ДРЕВНИЕ ПИСЬМЕНА: СЛОВО О НОВОЙ КНИГЕ
Работа посвящена анализу нового издания, книги «Древние письмена Онгудайского района» Б. М. и И. Б. Киндиковых, опубликованной в 2018 г. Оригинальный материал, включающий рисунки и зарисовки профессионального художника Бориса Михайловича Киндикова, надписи и изображения прошлого на скалах на древнетюркском, уйгурском, старомонгольском, ойротском, тибетском языках, является ценным источником для людей, интересующихся историей и профессионально занимающихся руникой. Половина работы посвящена древнетюркским руническим надписям, переложенным на алтайский язык, а затем переведенным на русский. Владение тюркским – алтайским – языком позволяет лучше передать смысл текстов древних тюрков, что является бесценным в деле прочтения надписей. Эта одна из первых научно-популярных работ в регионе, в которой имеются обширные сведения о надписях на тангыт бичик (тибетское письмо) и тодо-узук бичик (письмо, созданное ламой Зая-Пандитой в 1648 г.), широко использовавшихся в Джунгарском (Ойротском) ханстве, куда входила территория Алтая вплоть до середины XVIII в.
Среди новинок прошедшего года следует отметить одно необычное, интересное издание. Это книга «Древние письмена Онгудайского района» (2018) Б. М. и И. Б. Киндиковых [1]. Авторы работы демонстрируют глубокое понимание проблемы руники родного для них Онгудайского района Республики Алтай. Легко ли найти на скалах древние письмена и рисунки, выявить и передать новому поколению их смысл! Оригинальный материал, включающий рисунки и зарисовки профессионального художника Бориса Михайловича Киндикова, надписи и изображения прошлого на скалах на древнетюркском, уйгурском, старомонгольском, ойротском, тибетском языках, является ценным источником для людей, интересующихся историей и профессионально занимающихся руникой.
Изданием данной книги авторы преследовали две основные задачи. Во-первых, опубликовать сами источники как можно полнее, т. е. представить изображения, надписи, их описание и графическое воспроизведение так, чтобы памятник истории и культуры стал известен не только узкому кругу специалистов и тем, кто живёт рядом с ним, посещает его, но и мог занять свое достойное место среди других памятников истории и культуры Республики Алтай и ЦентральноАзиатского историко-культурного региона.
Половина работы посвящена древнетюркским руническим надписям, переложенным на алтайский язык, а затем переведенным на русский. Владение тюркским – алтайским – языком позволяет лучше передать смысл текстов древних тюрков, что является бесценным благом в деле прочтения надписей. Б. М. Киндиков и И. Б. Киндиков, владея древнетюркским языком, не только описали, но и дали своё пояснение прочтения культурных памятников региона, в то же время используя работы знаменитых тюркологов постсоветского пространства.
Древнетюркский период на Алтае в первую очередь связан с образованием первого государства у древних тюрков – каганата, на смену которому придёт уйгурский период, самый политизированный в истории России. Вначале он должен был называться также тюркским периодом, но время его исследования в Российской империи совпало с началом войны с турками, в силу чего общее наименование турк~тюрк~турк решено было изменить на уйгур, хотя племя древних уйгуров являлось также тюркоязычным. Древние уйгуры создали уйгурское письмо, в силу чего они в Центральной Азии ассоциировались с грамотностью. В алтайский язык вошло слово уйгур в форме ойгор, что означает «мудрый». А на основе уйгурского письма возникло старомонгольское письмо.
Результаты анализа материалов, полученных в ходе фиксации и изучения руники Онгудайского района, существенно дополнили представления о наскальном искусстве региона, хронологии писаниц, их этнокультурной принадлежности, характере развития хозяйственной деятельности. Эта одна из первых научно-популярных работ в регионе, в которой имеются глубокие сведения о надписях на тсптыт бичик (тибетское письмо) и тодо-узук бичик (письмо, созданное ламой Зая-Пандитой в 1648 г.), широко используемых в Джунгарском (Ойротском) ханстве, куда входила территория Алтая вплоть до середины XVIII в. В силу этого алтайцы до 1948 г. именовали себя ойротами, а современная территория Республики Алтай называлась Ойротской автономной областью.
Здесь нельзя не остановиться на буддийском аспекте алтайской культуры. Авторы отмечают наличие в алтайском героическом эпосе сведений о письменности самыра бичик (в древнетюркском языке отмечено слово салтр/сумир, восходящее к санскритскому термину Сумеру {су – «благая», Меру – наименование горы, находящейся в центре Вселенной)), т. е. священных письмен, добытых на горе (‘умер. Скорее всего, речь идёт о религиозных письменах, написанных на тибетском языке или на санскрите, подобных надписям, написанным тибетским письмом, мантрам на скале в местности Салдъяр (СалЦаар) Онгудайского района.
Исследователи отмечают, что памятники эпиграфического искусства Онгудайского района являются не просто историческими источниками того периода, но и источниками по истории формирования религиозно-мифологических систем алтайского народа. Они выступают свидетелями того, как меняется отношение населения к древним памятникам: от безразличия в советский период истории до понимания в конце XX – начале XXI вв. их ценности и бережного отношения к ним.
Образцы наскального искусства являются одним из важнейших видов археологических источников. Профессиональный художник Б. М. Киндиков не только изучает их, но и использует их в своём творчестве, создавая картины по мотивам тюркских, уйгурских, тибетских, старомонгольских надписей, оживляя древние тексты, вдыхая в них живую душу, внося разные оттенки красок. Рассматривая свежие полотна, современный зритель может окунуться в мир и философию древних тюрков Алтая, поскольку в них раскрываются пересечение разных слоев культуры, история и обычаи.
Работа Киндиковых содействует культурному обогащению алтайского народа, от которого полностью зависит, будут ли сохранены или безвозвратно разрушены бесценные археологические памятники Республики Алтай. Книга полезна не только туристам, но жителям Республики Алтай, особенно подрастающему поколению, неравнодушному к своей истории и культуре. К сожалению, малый тираж не позволяет приобрести книгу всем заинтересованным читателям. Такую книгу необходимо публиковать большим тиражом, поскольку в ней запечатлены не только письмена на четырех языках, но и стилизованные картины профессионального художника. Рунические надписи, как и древние рисунки на скалах, каменные изваяния, курганы, являются достопримечательностью нашей республики. Книга Б. М. и И. Б. Киндиковых частично раскрывают тайны этих загадочных надписей.
ЛИТЕРАТУРА
1. Киндиков Б. М, Киндиков И. Б. Древние письмена Онгудайского района. – Горно-Алтайск, 2018.