Русско-хакасские литературные связи: поэзия Н.М. Ахпашевой
РУССКО-ХАКАССКИЕ ЛИТЕРАТУРНЫЕ СВЯЗИ:
ПОЭЗИЯ Н.М. АХПАШЕВОЙ
RUSSIAN-KHAKASS LITERATURE LINKAGE: POETRY OF N.M.AKHPASHEVA
О.Э. Поташина
О. E. Potashina
В статье выявляются русско-хакасские литературные связи, характерные для литературы Хакасии в ходе XX и начала XXI вв. в целом, а также представлены особенности проявления национальных литературных связей в творчестве Н. М. Ахпашевой.
The article gives a view on the russian-khakass literary linkages, that are typical for the literature of Khakassia in the end of XX – early XXI centuries in general, and are also represented by peculiarities of national literary linkages in the fiction works of N. M. Akhpasheva.
Взаимодействие русских с народами Сибири насчитывает не одно столетие. Освоение Сибири, присоединение ее регионов к Российской империи, ссылки и миграции в Сибирь создали почву для активного взаимовлияния на всех уровнях жизни. Попав в новые условия, часть русских переняла некоторые особенности культуры местных: обряды сек-сек, пай хазьщ, посещение менгиров, камлание и шаманизм; употребление в пищу талгана, айрана и др. Также нужно отметить, что новые пейзажи, горы, степи, реки, травы, запахи, большое количество исторических памятников не оставляли равнодушным никого, кто хоть немного интересовался культурой и историей, например, регионов Хакасии, Алтая, Тувы. Все это нашло отражение в литературе, которая посвящена природе или истории Сибири. В качестве примера можно вспомнить творчество В. Б. Балашова («Шаман-дерево», «Месть Егу- дея» и др.).
Необходимо отметить, что в «золотую эпоху древнехакасского государства (V1-XIII вв.) Южная Сибирь и Центральная Азия являлись одним из активных очагов культуры и цивилизации. Постоянные контакты с китайским, среднеазиатским, индийским, арабским очагами культуры обогащали культуры народов <…> Затем с чингисханского нашествия до XVIII в. происходит период застоя» [1, С. 77-78]. Поэтому к приходу русских сибирские народы, по меркам того времени, «имели довольно высокий уровень материальной и духовной культуры» [1, с. 89]. Эти исторические факты имеют непосредственное влияние на литературу Сибири, на устное народное творчество.
Большой скачок в развитии хакасская литература сделала в начале XX в., благодаря созданию хакасского алфавита на основе русского (1924), ликвидации безграмотности, экономическому развитию, выходу первых газет («Хызыл аал» печатается с 1927 г.), книг и учебников на хакасском языке и др.
Литература многих сибирских народов того времени опиралась на фольклор. Это касается как поэзии, так и прозы, где наряду с повествованием часто можно встретить народные песни, стихотворные отступления [2, с. 4]. Разница между опытами русской и сибирскими национальными литературами была ощутимой, поэтому огромный багаж устного народного творчества являлся первостепенной основой для последних, что в некоторой степени сохраняется и в наши дни. Другой основой в то время стало влияние литературы и теории соцреализма, что было характерно для всей литературы народов СССР. По терминологии Л. С. Кишкина, такая литературная связь называется влиянием общей общественной мысли [3].
Затем в период 1940-1950-х гг. страна была охвачена чувством «патриотизма и ненависти к врагу», что вылилось в Сибири в «массовое поэтическое творчество», темы «любимой родины» и «дружбы народов» становятся основными [4, с. 69]. По Л. С. Кишкину, это влияние общей общественной мысли (патриотизм) и коллективной мысли писателей (стихотворная лирическая форма) [3].
В последующие годы влияние русской литературы на младописьменные только усиливалось из-за постоянного контакта. В хакасском поэтическом жанре поэмы предпринимаются попытки осмысления своего исторического прошлого, путь к прогрессу и новой жизни, нередко при этом заимствуется что-либо из русской классики. Например, К. Ф. Антошин писал, что у Н. Домо- жакова «влияние русской поэтической традиции оказалось не только в дальнейшем совершенствовании нового для молодой литературы жанра эпической поэмы, а в поэтическом творчестве в целом: и в разработке им жанра публицистической лирики, и в непосредственном обращении к теме современности, и в использовании традиционных художественных приемов, поэтических средств» [5, с. 77]. Такие влияния и заимствования можно найти у многих местных авторов, причем, как у хакасских писателей – из русской литературы, так и у русских – из хакасской. Это не негативное явление, наоборот, это показатель того, что культура и творчество народов живут, обогащаются и развиваются. На основе чужого старого они создают свое новое и неповторимое.
Во второй половине XX в. в литературе Хакасии стали также проявляться элементы постмодернизма под влиянием современного культурного направления: это выражается в тематике, образах, характерных особенностях на разных уровнях языка, поднимаемых в произведениях проблемах и т.д.
«Своеобразие национального художественного сознания, в частности, поэтического может быть представлено и фонетическими особенностями языка, и фольклорными традициями, и принципами образного мышления, и ритмической структурой стиха, разного рода устойчивыми ценностями, которые образуют звенья исторического процесса» [4, с. 144-145]. То есть писатели одной национальной литературы могут использовать одинаковые и различительные друг от друга элементы национального своеобразия в разной степени их проявления. То же можно обнаружить и во многих произведениях одного писателя.
В современной хакасской литературе непрерывное культурное взаимодействие привело к появлению таких интересных писателей, как, например, Валентина Татарова, использующая в своих произведениях «диалог культур», Сергей Майнагашев, синтезирующий приемы русского романтизма и традиции хакасской поэзии, Наталья Ахпашева – “ребенок двух наций”, представляющая читателю свое видение тюркских корней, истории, родины, пользуясь художественным богатством русской поэзии. На рассмотрении некоторых ее русско-хакасских литературных связей мы остановимся в предлагаемой работе.
Н. Ахпашева является, с одной стороны, потомком языческой тюркской культуры:
Я стучу колотушкою в бубен –
Чрево Матери Мира бужу [6, с. 89].
С другой стороны, она является продолжателем традиций русской поэзии XX века, пишет на русском языке и не владеет свободно хакасским языком. Считается русско-хакасским поэтом, но вернее будет определить ее творчество как творчество русского поэта. Это и определяет наш интерес к данному творцу: синтез двух культур в одной личности и ее творчестве.
Как и у многих писателей Хакасии, о чем говорилось в начале, большое место в поэзии Н. Ахпашевой занимает тема родины. Для данного автора это обусловлено несколькими фактами: во-первых, интересом к истории родного края, к истории своих предков, ощущением духовной связи со своими корнями. Как следствие из этого, в стихах раскрывается личное авторское понимание, видение истории, пропущенное поэтом через себя, отсаморефлексиро- ванное. Например, отрывок из стихотворения «Последний поход», написанное под впечатлением трактата «Искусство войны» Сунь-Дзы, основной идеей которого является известная цитата из трактата: «непобедимость заключена в самом себе, возможность победы заключена в противнике»:
Думой взлетишь над землей необъятной,
И не знакомый до срока испуг
В самое сердце ужалит внезапно.
Что никакие хоромы-дворцы.
Льстивые слуги и чуждые боги.
Горы сокровищ и княжьи венцы
Не оправданье судьбы и дороги,
А через все расстоянья-пути
Вел за собою войска устремленно.
Чтобы когда-нибудь снова взойти
На берега золотого Онона…
Сокола вновь выпуская в полет.
Звякнут цепочкой серебряной путы.
Взгляд исподлобья угрозой сверкнет:
– Стар я… Но так неучтивы тан гуты,.. [7, с. 92]
Во-вторых, восхищение автором природой родного края, которая навсегда остается в памяти:
Мне снятся запахи степные,
Цветов неброская краса,
Полей пространства золотые,
Отары дальней голоса,
У горизонта – горы, горы [6. с. 100].
Культурное взаимодействие просматривается и в стихах с содержанием двух времен: исторического и настоящего. У Н. М. Ахпашевой во многих стихах с описанием исторического времени наблюдается некое «погружение» в необходимую эпоху. При этом характерны фразы типа «сквозь туман», «спала пелена», «через века» и т. п.
На золотые купола За монастырскою стеною Гляжу.
Столетий полумгла тяжелой падает волною.
В дыму сияют купола.
Заката кровоточит рана.
На волю пушена стрела из половецкого колчана [6, с. 81].
Здесь рядом и монастырь (христианская церковь пришла вместе с русским народом), и нападение кочевников (история тюрков).
Стихи о родине можно встретить у большинства поэтов: такая литературная связь авторов, по Кишкину, является влиянием происхождения, семьи и места проживания автора [3]. Важным для науки здесь является особенность проявления подобного влияния, наблюдение национального синтеза в авторском самосознании, отражение то одной, то двух культур в стихах Н. Ахпашевой.
Не обошла поэт и темы колдовства, язычества и шаманизма, которые чаще и выражают характерную тюркскую культуру. В качестве примера можно вспомнить строки стихотворения «Древнее изваяние» о воздаянии духам и просьбах к ним. Из русской культуры в стихах подобной тематики автор использует образы ведьмы, бабы-яги.
Русско-хакасские литературные связи
налицо в использовании лексики, характерной для Южной Сибири и имеющей отношение к степи и жизни кочевых народов: курган, степняки, аргамак, аркан, юрта, арака, бубен, шаман, отара, закон Ясы, тумены, джнхангнр, Чингисхан, гунны и ми. др. Выделяются и топонимы: Красноярский край, Абакан, Великая стена, Памир, руины Карокорума, Красные горы, Салбык и др. [6]. С другой стороны, Ахпашева виртуозно пользуется русской лексикой: можно встретить как стилистически высокие и низкие, книжные и разговорные, устаревшие слова, так и фразеологизмы, устойчивые фразы, сказочные формулы и т.д.
Интересен в исследуемом аспекте также авторский перевод «Слово о полку Игореве» под названием «Трудные повести» [6, с. 104-116], написанный, с одной стороны, с использованием славянской лексики, с другой, часто встречающихся в других стихах автора таких слов, как степь, пыль, тетива, курганы и другие, характерные больше для нашей местности. Помимо вольного перевода, Н. Ахпашева сделала вставки с описанием происходящего не только у славян, но и у половцев, что является очевидным отражением влияния национального синтеза на личность и творчество автора. При этом в них сохраняется язык всех «повестей» и общее настроение:
Поднимает каменные веки
Идол, смуту чувствуя в степи.
Плачут половецкие телеги.
Суслик настороженно свистит [6, с. 108].
Таким образом, на основе старого поэт создает новый оригинальный авторский текст.
При описании природы в своих стихах автор нередко использует слова степь, ветер, горы, тучи, земля, суглинок, ковыль, цветы, запах, пыль, зной, окоем и т. и., которые характеризуют пейзаж юга Сибири. Интересно, что Н. Ахпашева больше обращает внимание именно на степные пейзажи, в отличие от многих писателей Сибири, часто описывающих тайгу.
Как уже говорилось выше, национальная литература Сибири с начала авторских публикаций в XX в. опиралась на фольклор. Данная традиция иногда сохраняется и в стихах Н. Ахпашевой. При этом чаще всего это выражается в мотивах зарождения мира и о первых людях, о полете и перерождении души (можно даже встретить сопоставления и противопоставления «птица-душа»), образах языческих богов, духов и т.д. То есть от тюркского фольклора берется по большей части то, что связано с мировоззрением хакасов. Из русского фольклора – образы бабы- яги, сказочные формулы (например, «От дела, царевич, пытаешь?» [6, с. 22], «ни сказать, ни пером описать» [7, с. 90]), мотивы гадания и др. Проявление фольклорных традиций заметно и в приближенности некоторых стихов к народнопесенному и частушечному построению стиха. Часто у писателей они носят соответствующее название. Например, у Н. Ахпашевой есть стихотворение «Песенка», где тематика и построение стиха основано на народно-песенном творчестве, а уменьшительно-ласкательные суффиксы, выбранная форма сказуемых, преобладание мягких согласных задает нужные тоновые характеристики:
Темной ноченькой
Никак не спится мне.
Одинешеньке
Не лежится мне [7, с. 36].
Влияние хакасского и русского фольклора характерно для писателей Сибири. Контекст здесь заключается в коллективной мысли писателей (по Л. С. Кишкину), объединенной местом проживания и особенностью культурно-мировоззренческого национального синтеза [3].
Проблемы общества и человека, влияние исторических и политических событий характерны в творчестве писателей всего мира. Писатели Хакасии раскрывали их прежде всего в сюжетах, рассказывающих о жителях Сибири. Жизнь сибиряка, крестьянина, русского или хакаса, выживающего в тяжелых условиях, их значимость и судьба описывались хакасскими и русскими писателями весь XX в. В творчестве Н. Ахпашевой темы общества и человека представлены главным образом в гражданской лирике. Поднимаются здесь в основном современные проблемы. Так, в сборнике «Солярный круг» (1993) есть несколько стихов о разочаровании в советской власти, об одиночестве человека в толпе, о глупости толпы и др. Последний названный мотив нередко встречается в стихах гражданской тематики. Например, в стихотворении «Опять на главной площади» автор повествует о толпе, закидавшей ради хлеба и зрелищ оратора, говорившего о любви и счастье. В стихотворении «Гигантская воронка» этот мотив озвучен в словах «А мы, как золотые рыбки, <… > Мы суетимся каждый раз, хватая все, что пригодится <…> Мы набираем барахло, как будто можно откупиться» [6, с. 59]. В последнем сборнике «Зеркала в зеркалах» гражданская лирика обретает яркий оттенок философичности, иногда становясь несколько метафоричной и обобщающей. Это обусловлено тем, что стихи этой книги пишет автор уже с позиции всего своего жизненного опыта и прожитых лет. Частные же истории и проблемы человека, характерные для большинства, нередко посвящены людям искусства. Так, стихотворение, адресованное А. Козловскому, начинается со слов:
Старый поэт областного значения –
Грустный масштаб для мастистого гения [7, с. 24].
С одной стороны, стихотворение об определенном человеке, с другой, суть стиха обращена ко многим людям и необязательно поэтам:
Не обучился надежной профессии.
Не наварился на хитрой концессии,
В партию власти не зван,
И оттого без особой депрессии Месяц от пенсии тянет до пенсии.
Муз и чернил ветеран [7, с. 24].
Ахпашева пишет о проблемах общества и человека не только в Хакасии и Сибири, но и в целом характерных для страны. Налицо связь здесь с российской литературой. Эти стихи – ответ на влияние настроения общества и страны (по терминологии Л. С. Кишкина), без конкретной национальности [3].
Как и многие другие писатели, Н. Ахпашева нередко вдохновляется русской классикой. В нескольких ее стихах прочитывается влияние поэтов Серебряного века, но своим главным кумиром она считает Анну Ахматову:
Смотрит из портретного овала Лучшая, которой все равно.
<.. .> Как и я теперь, она склонялась Вечером над проклятой строкой [6, с. 29].
С ее портрета взгляд холодноватый На книжные направлен стеллажи [6, с. 53].
В творчестве нашей землячки можно найти отсылки на произведения и других классиков. Такие стихотворения написаны именно под впечатлением от прочтения. Например, стихотворение «Беда моя Нинка» [7, с. 83] отсылает нас к поэме А. Блока «Двенадцать». Стихотворение «Анна» является осмыслением сюжета трагедии А. Пушкина «Каменный гость», где автор представляет свое видение Доны Анны в четвертой сцене (ее реплики, состояние, чувства, образ). По-женски понимая героиню, автор дорисовывает то, о чем умолчал А. Пушкин, раскрывает образ, создавая при этом новый, неповторимый.
Авторское переосмысление известных текстов, сюжетов можно рассмотреть как элементы интертекстуальности постмодернизма (присутствуют и другие признаки постмодернизма, но в данной статье они не рассматриваются). Эту связь, объединяющую многих творцов в разных областях, по классификации Л. Кишкина, можно определить как влияние общей коллективной мысли творческих людей |3|.
Другим любимым поэтом Н. Ахпашевой является Ю. П. Кузнецов. Его влияние частично обнаруживается в лексике, интонации, размере и ритме стихов. Характерным примером является стихотворение «След» [6, с. 7-8] как один из примеров индивидуально-авторских влияний и заимствований [3|.
Таким образом, на примере поэзии Н. Ахпашевой рассмотрено довольно тесное взаимодействие и взаимовлияние двух эстетических систем в поэтическом творчестве – русской и хакасской.
ЛИТЕРАТУРА
1. Котожеков Г. Г. Культура народов Саяно-Алтайского нагорья. – Абакан: Хакасское книжное издательство, 1992.
2. Антошин К. Ф. У истоков жизни. Литературнокритические статьи. – Красноярск: Кн. изд-во, 1982.
3. Кишкин Л. С. Литературные связи. – М.: Институт славяноведения и балканистики РАН, 1992.
4. История хакасской литературы. – Абакан: Хакасское книжное издательство, 2011.
5. Очерки истории хакасской советской литературы. – Абакан: Хакасское отделение Красноярского книжного издательства, 1985.
6. Ахпашева Н. М. Солярный круг. – Абакан: Хакасское кн. изд-во, 1993.
7. Ахпашева Н.М. Зеркала в зеркалах. – Абакан: Дом литераторов Хакасии, 2015.
Верификация геналогических преданий о роде Картиных (Хартылар)
ВЕРИФИКАЦИЯ ГЕНЕАЛОГИЧЕСКИХ ПРЕДАНИЙ О РОДЕ КАРТИНЫХ (ХАРТЫЛАР)
VERIFICATION OF GENEALOGICAL STORIES ABOUT THE FAMILY OF KARTINS (HARTYLAR)
А. С. Нилогов
A.S. Nilogov
В статье рассматривается проблема верификации родословных преданий о хакасском роде Картиных (Хартылар), восходящем к легендарному предку Алгаяку. В работе применяется метод перекрестной сверки устных данных, зафиксированных в фольклорных изданиях, а также методы классической документальной генеалогии, основанной на привлечении архивных письменных документов. В результате проведенного исследования удалось частично подтвердить устное родословие историческими сведениями массовых генеалогических источников.
The article discusses the problem of verification of genealogical legends of the Khakass family Kartins (Hartylar), ascending to the legendary ancestor Algayak. The study uses the method of cross-checking oral data recorded in folklore publications, as well as the methods of classical documentary genealogy, based on the involvement of archival written documents. As a result of the study it was possible to partially confirm the oral genealogy with historical information of mass genealogical sources.
«…к сожалению, мне пришлось убедиться, что присаянские племена имеют слишком смутные понятия о прежних делах и людях, и что они помнят лишь ближайшие по времени события. Ни тюркские племена Присаянья, ни монгольские племена Монголии не могут похвастаться памятью о прежних временах так, как, например, народы мусульманского востока, хотя бы казак-киргизы, у которых чуть не каждый человек может рассказать о родстве и происхождении отдельных племен и фамилий, хотя и у тюрков- мусульман, например, татар, башкир или киргиз, все же нет такой любви к истории, как, например, у турок, персов или арабов. Все наши восточные и северные тюр ко-татарские народности туманно помнят лишь своих героев, отстаивавших когда-то и где-то свободу своего народа, или шаманов, которые отличались таким могуществом, что побеждали даже злых духов Китая и русских священников. Если, например, казанские татары не помнят даже такого крупного события, как взятие Казани Иоанном Грозным, а тобольские татары не помнят подробностей завоевания Сибири и даже жизни своего Кучума, то какую же точность можно требовать от инородцев Алтая и Присаянья, у которых своей грамоты не было, а русская завелась лишь недавно и то не везде?! Н.Ф. Катанов» [1, с. 265-266].
Хакасские родословные предания (кип- чоохи) содержат важную генеалогическую информацию о происхождении родов и фамилий, бытовавшую исключительно в устной форме. На примере генеалогии знаменитого рода Картиных (Хартылар), который относился к сеоку «ойрат хыргыс» («хара хыргыс») и входил в состав Губи некого улуса Качинской степной думы [2, с. 171], мы рассмотрим фольклорное и историческое содержание сохранившихся родословных преданий. Это особенно актуально в год 100-летия со дня рождения известного хакасского скульптора Ирины Николаевны Карача- ковой-Картиной (1919-1989), которую археолог Л.Р. Кызласов называл «последней хакасской принцессой» [3, с. 8; 4, с. 8].
В кандидатской диссертации этнографа И. И. Бутанаевой «Хакасский исторический фольклор: Опыт историко-этнографического анализа» отдельный параграф посвящен изучению родословных преданий и легенд [5, с. 56-78]. По словам И. И. Бутанаевой, «для обозначения несказочной прозы, кроме универсального названия кип-чоох, в хакасском языке имеется ряд понятий, которые можно привести в систему, хотя она будет довольно условной» [5, с. 9]. Классификация, предложенная Бутанаевой, соотносится с народной терминологией, а применительно к нашему исследованию затрагивает такие понятия, как «ирг! чоох» («пурунты чоох») и, особенно, «ибеке чоох»:
«1. Hpri чоох (Пурунты чоох) – предания, в которых повествуется о прославившихся в прошлом героях, правителях и значительных исторических событиях, оставшихся в памяти народа. Это предания о последнем кыргызском правителе Котен-хане, князе Оджен-беге, князе Тайым Ирке, целый цикл, повествующий об угоне народа монгольскими и ойратскими ханами, об эпохе кыргызских войн и т.д.
2. Ибеке чоох – родословное предание. В хакасско-русском историко-этнографическом словаре В. Я. Бутанаева дается следующее объяснение слову. Ибеке – старина, давно минувшее время. Обеке – предок, прародитель. Термины «ибеке» и «обеке» первоначально являлись фонетическими вариантами одного и того же слова, но со временем стали приобретать разные значения, хотя до сих пор явственно ощущается их родство. Если это так, то скорее всего «ибеке чоох» – это родословное предание, а также предание о древних народах, проживавших в глубокую старину на этнической территории хакасов. Прежде всего к «ибеке чоох» относятся предания о народах «хыргыс» и «хоорай», о происхождении хакасских племенных групп – бельтыров, качинцев и т.д.» [5, с. 9].
Методологически любая устная генеалогия нуждается в нескольких уровнях верификации (подтверждения): перекрестной сверке, документальном удостоверении и ДНК-генеалогической экспертизе.
Так, перекрестная сверка родословного предания от двух или нескольких информантов может дать первоначальный срез генеалогических сведений, чья историческая ценность будет зависеть от надежности человеческой памяти. Поскольку человеческая память – это динамический процесс, включающий в себя как механизмы запоминания, так и забывания [6, с. 151-170], постольку доверие к ней на временной интервал более ста лет вызывает определенное методологическое сомнение. Этот человеческий фактор неизбежен в любом генеалогическом исследовании, ведь первоначальным этапом сбора сведений является опрос родственников или неродственных информантов. С другой стороны, бытуя в бесписьменной традиции, устное родословное предание передается относительно надежней, сохраняя имена предков как можно глубже. Поэтому иногда ему предшествует этно- генеалогический и даже мифогенеалогический пласты информации, которые проблематично проверить современными генетическими методами.
В результате изучения такого родословного предания мы имеем два уровня данных: документально не верифицируемый и документально верифицируемый. Данные первого уровня можно изучать ДНК-генеалогическими методами, а данные второго уровня – методами классической (документальной) генеалогии. Документальная верификация предполагает поиск любых упоминаний генеалогической информации в различных исторических источниках. Наконец, ДНК- генеалогическая экспертиза, осуществляемая посредством тестирования современных представителей той или иной фамилии, завершает комплексное генеалогическое исследование.
Применительно к генеалогии известных качинских скотоводов XIX в. Картиных мы имеем два задокументированных устных предания, которые постараемся рассмотреть с разных позиций генеалогического знания.
Самое раннее предание записано в 1890 г.: «602) Рассказ: Прибежал один мальчик из монгольского народа. Имя его было Алгаяк. При- шедши оттуда, он присоединился здесь к народу. Картины говорят: «Мы – потомство Алга-яка!» Кость у них – кыргыс» [7, с. 535].
Именно так выглядит первоисточник родословного предания о роде Картиных, записанных хакасским ученым-тюркологом Н. Ф. Кагановым со слов информанта – татарина Угбака (Тимофея Ефимовича Тутатчикова). Оно опубликовано в труде «Наречия урянхайцев…» в 1907 г. в двух изданиях на русском и хакасском языках [7, с. 535], [8, с. 542]; причем в русском варианте без указания имен информантов. Впоследствии в статье Н.Ф. Катанова «Предания присаянских племен о прежних делах и людях» предание было переформулировано следующим образом: «В качинском предании, записанном 8 июня 1890 г., колено туба пришло к качинцам с р. Тубы; вышло же оно оттуда после прихода русских и стало селиться по речке Уйбату, левому притоку Абакана. Часть колена кыргыз, входящая в состав качинского народа, пришла из Северной Монголии; например, вышел оттуда Алгаяк, предок известных богачей КАРТИНЫХ» [1, с. 281]. В советское время в переизданный сборник «Хакасский фольклор» под редакцией П. А. Троякова данное родословное предание не вошло, зато указан информант – Угбак Тутатчиков, сообщивший Н. Ф. Катанову не один кип-чоох [9, с. 82].
В кандидатской диссертации этнографа Ю. А. Шибаевой «Пережитки родового строя у хакасов в системе родства и семейно-брачных отношениях» также цитируется это родословное предание из материалов Н. Ф. Катанова, причем дважды, однако почему-то в разных переводах. Первый раз: «О происхождении фамилии Картиных качинского сббка хыргыс предание рассказывает: «Прибежал один мальчик из монгольского народа. Имя ему было Алгаяк. При- шедши оттуда, он присоединился здесь к народу (сбоку хыргыс. – Ю. Ш.). Картины говорят: «Мы потомки Алгаяка! Есть у нас кыргыс» [10, с. 73].
Второй раз: «О качинском сббке хыргыс хакасы рассказывают, что «Прибежал один мальчик из монгольского народа. Имя ему было Алгаяк. Пришедши оттуда, он присоединился здесь к народу. Картины говорят: «Мы потомство Алгаяка». Кость у нас хыргыс» [10, с. 98]. Заметим, что в первом случае ссылка на страницу первоисточника указана верно (с. 535), а во втором случае – нет (с. 335); в самом тексте диссертации много исправлений и опечаток.
Итак, кто же был информантом родословного предания о Картиных? Это татарин Угбак (Тимофей) Ефимович Тутатчиков, 45 лет. Он указан как малограмотный качинец кости пурут из Шалошина улуса первой половины. Жил на правом берегу р. Камышты, в 25 верстах от устья этой реки. В 1855-1875 гг. Угбак жил в работниках у богачей Картиных, от которых и мог непосредственно узнать об их происхождении. В больших размерах занимался скотоводством, имел юрту и избу, круглый год жил на одном месте с женой качинкой из кости каска бирского рода и четырьмя детьми, которые русской грамоте не учились [8, с. 558-559]. Кстати, о Картиных сообщается и в другом кип-чоохе под №600: «Ам олар Куба-чарда Картыц-нардац тус-пас кечфа одыр» [8, с. 542]; «Ам олар Хуба- чарда Хаартыцнардац тус-пас киз1ре одыр» [9, с. 76]. В примечании имеется дополнительная информация: «Под Картиными (Картин, Картын) разумеются здесь богатые качинцы, обладающие множеством коров, лошадей и овец. Богачи Картины живут на левом берегу Абакана, между реками Уйбатом и Ташебой (Тазоба). Картины, по словам Угбака (см. пр. 45), принадлежат к кости кыргыс, оставшейся от племени кара-киргизов. Правый берег Абакана, как раз против Картин- ского улуса, называется по-качински «Хуба- чар» (Белый берег)» [8, с. 559; 9, с. 82-83].
Еще раз родословное предание о Картиных цитируется в статье историка К.М. Патачакова «Н. Ф. Катанов как хакасовед» в связи с гипотезой о древних предках киргизов [11, с. 125-133]. И опять речь идет о Монголии: «Киргизы, как сагайские, так и качинские, считаются древними жителями Хакасско-Минусинского края. А их более древние предки по преданию являются выходцами из Монголии. Это предание у Катанова записано так: «Прибежал один мальчик из монгольского народа. Имя его было Алгаяк. При- шедши оттуда, он присоединился здесь к народу. Картины говорят: «Мы – потомство Алгаяка! Кость у них – кыргыз». Приведенное предание вполне отражает исторический факт, свидетельствующий о том, что исторические предки енисейских киргизов гяньгуни действительно были выходцами из Монголии, из районов озера Кыргыз-Нур» [11, с. 128].
На наш взгляд, данная гипотеза о монгольском происхождении Картиных нуждается в уточнении. Не исключено, что частное событие из жизни родоначальника Картиных – Алгаяка (Алтына Алтая), который находился в джунгарском плену на территории современной Монголии, было искусственным образом удревнено, и вместо начала XVIII в. К.М. Патачаков смог сослаться на более ранние времена.
Теперь обратимся к более подробному родословному преданию о происхождении Картиных из сеока ойрат-кыргыз, которое было записано этнографом В. Я. Бутанаевым в 1973 г. со слов информанта Петра Николаевича (Кутин Петру- казы) Котожекова (1894 г. рождения из сеока хаска, проживавшего в аале Котожеков Усть- Абаканского аймака). Приведем его полностью: «В старину, когда река Абакан носила имя Адар- чын и на Ызыхских горах находилась сплошная тайга Ап Сабага, здесь проживал старик Алтын Толай из рода кыргыз. У него был сын по имени Алтын Алтай.
Однажды в долину Абакана ворвались воины ойратского хана. Они завоевали кыргызский народ, который угнали в плен в Джунгарию. Старик Алтын Толай вместе с сыном оказались на чужбине. В неволе их заставили работать на ойратского хана и его баев. Алтай стал пасти скот у одного ойратского бая по имени Ибелдик. У последнего была единственная дочь Алтын Суру. Дочь Ибелдика влюбилась в статного Алтая. Алтын Алгай не выдержал жизни в рабстве. Он, сговорившись с прекрасной Суру, убежал вместе с ней на коне обратно в долину Абакана. Суру не забыла прихватить с собой золото и серебро Ибелдика. После возвращения Алгай вместе с ойратской женой поселился в истоках реки Ташеба. В великих степях Абакана остался немногочисленный народ, объединившийся под властью Алтая. В то время сено хакасы не косили, поскотин не существовало, хлеб не сеяли.
Через некоторое время у Алтая родились два сына – Харты (старший) и Байн (младший), от которых возникли фамилии Картины и Баиновы. Их род стал называться ойрат-кыргыз, т. е кыргызы, пришедшие из страны Ойрат (Джунгарии).
Однажды два брата пошли рыбачить на реку Абакан. Они увидели плывущую берестяную лодку. Харты и Байн решили на излучине Мухрас выловить берестяную лодку. Когда два брата ее выловили, то увидели внутри младенца. Харты и Байн принесли ребенка домой, отцу Алтаю. Алгай вырастил дитя, назвав его Арша- ном. От него пошла фамилия Аршановы. В связи с тем, что этот род присоединился к кыргызам, сеок Аршановых стал называться алгай-кыргыз по имени вскормившего отца Алгая.
Потомки Алгая стали крупными баями, имевшими несметные табуны лошадей. Отец каждому из своих сыновей – Харты, Байну и Аршану – выделил наследство. Аршан переселился на правую сторону Абакана, а Байн, как младший сын, остался жить в отцовском доме.
Однажды ночью старший сын Харты стерег свои табуны. Он подстелил под голову седло и смотрел в небо. Было новолуние. Вдруг небо озарилось. В случае озарения неба на новолуние, по хакасским поверьям, необходимо загадать любое желание, и оно сбудется. Харты моментально произнес: «Пусть будет мое потомство вечными баями до седьмого колена». После этого он еще больше разбогател.
У Харты был сын Хылга, у последнего – Мунаш. От Мунаша родился Чирке. У последнего были сыновья – Куске, Пага, Патха, Силбен, Чобан и Хароол. У Хароола был сын Соркай. От Соркая родился Петр, а от последнего – Апун (Афанасий Петрович). Апун любил поговаривать: «Прежде чем кончится капитал Картиных, раньше переведется галечник в Ташебе». Апун стал седьмым по счету в колене потомства Харты, на котором и свершилось заклятие предка. Именно Апун загубил богатство Картиных. За то, что Апун застрелил своего батрака Кыто Доброва, его посадили в Минусинскую тюрьму. Там он и умер. После этого, как снег, растаяло имущество Картиных. Сын Апуна Сендре стал бедняком» [12, с. 111-112].
Итак, в самом названии рода (сеока) «ойрат- кыргыз» содержится отсылка к одному трагическому событию в истории Хакасии. Речь идет об угоне в плен джунгарами в 1703 г. большой части коренного населения. Имеется ряд русских исторических источников, повествующих об этом [13, с. 206-211]. Профессор В.Я. Бутанаев пишет: «В июне 1703 г. в «Калмыцкую землю» вместе со своими улусными людьми ушли кыргызские беги: Корчуй Еренаков из Алтысарского, Тангыт Таин Иркин из Алтырского и Шорло Мерген из Псарского улусов. Указанные беги и их сыновья (Чайлыш Тангытов, Бото, Сонжар и др.) стали служить при урге Цэван Рабдана. Красноярские казаки разведали, что «изменники кыргызы откочевали к калмыцкому контайше в дальние места, а именно: которые кочевали по Енисею, по Июсу рекам все без остатку, а прочие землицы тубинцев, маторцев, койбал остались триста луков». По нашему подсчету в Кыргызской земле к началу XVIII в. обитали примерно 15 тыс. человек. Угону подверглось «всего мужска и женска полу тысячи с три дымов». Значит, при коэффициенте 5 на каждое хозяйство общее количество уведенных кыргызов и их кыштымов составило приблизительно 15 тыс. человек. В таком случае угон принял грандиозный размах и охватил все население Хакасии.
В 1704 г. казаки, посланные из Кузнецка в Хакасию, воеводе Б. Синявину докладывали: «Где прежде сего в Кыргызской землице кыргызы и кыргызские киштымы кочевья своими в которых урочищами живали, и на тех де жилищах кыргыз никого не нашли: все забраны к контайше с женами, и с детьми и с киштымами».
Итак, широкий круг источников свидетельствует о большом размахе угона хоорайского народа. На территории Хакасии, согласно официальным сведениям, осталось всего около 600 «луков», т. е. около 16% количества бывших боеспособных мужчин. Это событие коренным образом изменило политическую, этническую и демографическую ситуацию в Южной Сибири. В результате угона прервался процесс развития этносоциального объединения Хонгорай. Его последствия отрицательно отразились на формировании хакасского народа.
Основная масса уведенных кыргызов была поселена за Иртышем по р. Эмель. Они составили отдельный оток (кочевье) численностью в четыре тысячи кибиток, который возглавлялся четырьмя чайзанами. До середины XVIII в. оток кыргызов, вместе с отоками угнанных телеутов (4000 кибиток) и мингатов (3000 кибиток), оставались среди 24 отоков Джунгарии» [13, с. 21-23].
Таким образом, географическое место Ойро- тия (Джунгария) закрепилось в памяти потомков сеока «ойрат-кыргыз» и на протяжении нескольких столетий передавалось в форме родословного предания. А мальчик Алгай (Алгаяк), прибежавший из монгольского (ойратского, джунгарского) плена, и стал легендарным родоначальником, от которых ведут свою генеалогию Картины и их сородичи Аршановы и Баиновы.
Теперь проведем хронологически-поколен- ную верификацию этого родословного предания. Мы имеем следующую цепочку ранних предков, последний из которых зафиксирован документально: Алтын Толай – Алтын Алгай (+ Алтын Суру) – Харты и Байн – Хылга – Мунаш – Чирке. Мы уже выяснили, что в предании говорится об историческом событии начала XVIII в., однако время жизни пращура – Алтына Толая – можно отнести ко второй половине XVII в. Алтын Алгай, скорее всего, родился в конце XVII в., его сыновья Харты и Банн родились уже после возвращения отца из плена – в первой половине XVIII в. Между Харты и Чиркой имеются еще два поколения предков, которые родились в XVIII в.: Чирке – около 1779 г., его отец Мунаш – приблизительно в 1750-е гг., его дед Хылга – примерно в 1730-е гг., а прадед Харты – предположительно в 1710-е гг.
Исторически зафиксированный Чирка Картин Байнов по данным девятой ревизской сказки (переписи населения) родился около 1779 г. [14, л. 14 об. – 15, Ха 41; 15, л. 15 об. – 16, № 41], а умер около 1854 г. [16, л. 33 об. – 34, № 79; 17, л. 33 об. -34, № 79]. По нашим данным, фамилия «Картин», которую носил Чирка, встречается уже в 1824 г. в документах по Качинской степной думе [18, л. 25 об., 26 об., 70]. О нем сохранилось множество упоминаний потому, что он возглавлял Качинскую степную думу, в документообороте которой отложилась масса письменных источников. Благодаря Чирке его потомки стали крупными скотоводами, о богатстве которых сохранились воспоминания и свидетельства современников. Так, например, декабрист А.П. Беляев вспоминал о богаче Чирке Картине (в тексте напечатан как Чирка-Каркин. – При», А.Н.), имевшем «до ста табунов лошадей, около ста голов в каждом, до 4000 рогатого скота и до 10000 овец. < .. > Ставка Чирки-Каркина в Улже, по множеству юрт, для семейства, родичей, прислуги представляла особый улус. <…> У Чирки- Каркина тут же устроен деревянный дом для зимы по образцу сибирских» [19, с. 313-314]. О быте Картиных оставил свое свидетельство и российский этнограф, князь Н.А. Костров в книге «Качинские татары», изданной в Казани в 1852 г. В 1850 г. он посещал места кочевания качинцев и писал, что Чирка «не знает счету своим табунам, считает большую часть Качинцев своими должниками, а живет так, что отвратительно смотреть» [20, с. 34].
Возвращаясь к родословному преданию, напомним, что у Чирке было 6 сыновей: Куске, Пага, Патха, Силбен, Чобан и Хароол. По данным девятой ревизии 1850 г. в отдельной семье у Чирки (в крещении – Константина) Картина записано только два сына – Семен (около 1800 – около 1835) и Кондратий-Николай (также Николай Байнов; родился около 1803 г.). Единственный сын Семена – Иван – умер в младенчестве ок. 1834 г. в возрасте 8 лет, поэтому потомства от них не осталось [14, л. 14 об. – 15; № 41, 15, л. 15 об. – 16, № 41]. Скорее всего, под хакасским именем Хароол имеется в виду Кондратий-Николай (около 1803-1855), у которого записаны три сына – Григорий, Петр и Василий. От одного из них под хакасским именем Соркай идет линия к Апуну (Афанасию Петровичу), который, «похваляясь своим богатством, говорил: «Прежде, чем кончится капитал Картиных, раньше переведется песок в р. Абакане». Однако в дальнейшем Апун промотал состояние предков» [21, с. 74], Интересно, что у Бутанаева Апун назван внуком Чирки, тогда как согласно родословному преданию, записанному самим же Бутанаевым в 1973 г. со слов информанта П. Н. Котожекова, Апун – его праправнук. Сын Апуна – Сендре – был уже бедняком. Апун, будучи седьмым по счету потомком Харты, потерял все богатство предка в соответствии с родословным преданием: «За то, что Апун застрелил своего батрака Кыто Доброва, его посадили в Минусинскую тюрьму. Гам он и умер. После этого, как снег, растаяло имущество Картиных» [12, с. 112].
Помимо семьи Чирки Картина в девятой ревизии зафиксирована семья Ай лака (Николая) Кускина Картина Баинова около 1805 г. рождения [14, л. 15 об. – 16, № 42; 15, л. 16 об. – 17, № 42]. Сам Куске умер еще до проведения предыдущей восьмой ревизии 1834 года, иначе бы в девятой ревизии был указан год его смерти. Исторический Куска – это не сын Чирке из предания, иначе бы в переписи он был записан как Чиркин <сын>, а не как Картин <сын>. Скорее всего, Куска – сын Карты Баинова, то есть брат Чирки Картина Баинова. Еще зарегистрированы семьи Петра Бого- чакова, Картина Баинова около 1809 г. рождения [14, л. 17 об. – 18, № 48; 15, л. 18 об. – 19, № 48] и Батки Бажакова, Картина Баинова около 1814 г. рождения [14, л. 18 об. – 19, № 50; 15, л. 19 об. – 20, № 50].
Также важно отметить, что в ревизии Тубин- ского улуса наряду с Картиными по соседству перечисляются и две другие родственные им фамилии – Аршановы и Баиновы. Из родословного предания мы знаем, что Баиновы произошли от младшего сына Алгая – Байна, а Аршановы происходят от приемного сына Алгая – Аршана. По В. Я. Бутанаеву, Аршановы входили в сеок «алгай хыргыс» в составе кубинского рода Качинской степной думы [2, с. 155; 22, с. 80; 23, с. 270], а Баиновы (также Подоновы) – в сеок «ойрат хыргыс» [2, с. 158; 22, с. 80; 23, с. 270]. Несомненно, что родство между Аршановыми, Банновыми и Картиными вероятностно (особенно для двух последних), и его можно проверить с помощью генетического тестирования современных мужских представителей этих трех фамилий.
В. Я. Бутанаев в качестве родоначальника Картиных указывает Карту Баинова, возможно, не в качестве непосредственно отца Чирки, а как пращура, однако эта версия противоречит генеалогическому преданию, согласно которому Харта и Банн – родные сыновья Алтына Алгая [2, с. 171; 22, с. 46; 23, с. 270]. С другой стороны, по классической форме самой записи «Чирка Картин Баннов» мы имеем имя «Чирка», отчество «Картин», дедичество «Баннов» («Чирка Картин <сын> Баннов»), Возможно, вторая часть имени собственного – «Картин <сын> Баннов» – восходит к более раннему времени и напрямую не соотносится с именами отца и деда. Если следовать гипотезе о происхождении от Карты Баинова, то часть потомков (Картины) могут идти от самого Карты, а другая часть (Баиновы) – от Банна или от других его сыновей.
Также не исключено, что родословное предание, будучи искусственным образом модернизированным, так как записывалось уже в советское время, содержит прямолинейную схему происхождения конкретной фамилии от конкретного созвучного с ней имени. Так, например, этнограф Ю. А. Шибаева замечает, что «известного рода скупость в рассказах хакасов об основоположниках своей фамилии, нам кажется, находит свое объяснение в сравнительно недавнем происхождении этих фамилий. Во всяком случае, процесс распада сббков на фамилии еще не был закончен в XVII в. Об этом свидетельствуют, например, наблюдения А. А. Ярилова. Выше нами отмечалось, что он в актах XVII в. находил ряд лиц, от которых пошли многие кызыльские фамилии.
Под влиянием русских эти, сравнительно поздно появившиеся хакасские фамилии, приняли русифицированную форму, как Асочаковы, Танзыбаевы и т.д.» [10, с. 73].
Завершая формулирование гипотез, укажем на то, что и в самой ревизии 1850 г. может содержаться не совсем верная информация о родстве между Банновыми и Картиными. Поэтому для перекрестной сверки данных требуется выявить дополнительные письменные источники – например, исповедные ведомости на крещенных инородцев конца XVIII – начала XIX вв., в числе которых могли быть зафиксированы и Аршановы, и Баиновы, и Картины.
Такая работа была проделана на материалах Государственного архива Красноярского края (ГАКК). В фонде № 592 «Красноярское духовное правление» выявлена исповедная роспись по Вознесенской церкви Абаканского острога за 1792 г. [24]. Согласно архивному документу, в числе прихожан церкви состояли «ясашные и их домашние Качинской землицы улуса Карты Баинова по реке Енисею» [24, л. 117-118]. Следовательно, мы имеем исторический источник с упоминанием реально существовавшего человека – Карты Баинова, который на 1792 г. в числе прихожан не зафиксирован. Скорее всего, он умер до 1792 г., а его имя стало родовым названием целого улуса. Впоследствии в 1822 г. потомок Карты Баинова – Чирка – станет родоначальником (князцом) образованной Качинской степной думы.
Эта информация подтверждает версию В. Я. Бутанаева, согласно которой фамилия «Картины» произошла от имени Карты Баинова. Однако поскольку профессор не указал конкретный источник своей гипотезы, с которым он, возможно, и ознакомился в архиве, постольку мы впервые удостоверяем этот генеалогический факт. Среди ясашных и их домашних в улусе Карты Баинова зафиксированы такие фамилии, как «Конкеров», «Нанахтаев», «Тогонаев», «Сит- кин», «Чучюгуров» (и варианты), «Тугужеков», «Бублишев», «Шашинин». Как видим, ни Арша- новых, ни Банновых, ни Картиных среди них нет, за исключением неких Баюновых (например, записан 30-летний князец Николай Петров Баюнов [24, л. 137]). Причины такого отсутствия могут быть самыми разными, а потому необходим дальнейший архивный поиск по исповедным росписям 2-й половины XVIII – начала XIX вв.
В заключение хотелось бы привести слова хакасского литературоведа П.А. Троякова, который, характеризуя этнографическую экспедицию H. Ф. Катанова, писал, «что в любом фольклоре отражается жизнь и быт народа в их фантастическом преломлении», однако отмечал, что «в каждом взлете народной фантазии можно уловить факт реальной действительности, осмысленного под углом зрения народного миропонимания» [9, с. 5].
ЛИТЕРАТУРА
I. Катанов Н.Ф. Предания присаянских племен о прежних делах и людях // Сборник в честь 70-летия Григория Николаевича Потанина. Записки императорского русского географического общества по отделению этнографии. Т. XXXIV / ред. А. В. Руднев. – СПб., 1909.
2. Бутанаев В. Я. Историческая ономастика Южной Сибири: учебно-методический комплекс по дисциплине: курс лекций. – Абакан, 2016.
3. Чепашева А. Ф. Жизнь, отданная искусству // Сборник материалов I и II краеведческих чтений, посвященных И.Н. Карачаковой за 2009-2010 гг. Абакан, 2011 – С. 7-16.
4. Чепашева А. Ф. Жизнь, отданная искусству // Наследие последней принцессы Хакасии. Фотоальбом / Сост. О. Ахремчик, Ю. Кудряшов. – Абакан, 2014. – 136 с., ил. [Эл. ресурс] – URL: https:// innseuinsrussian.blogspot.coin/2011/02/1919-1989. htniJ (дата обращения: 01.06.2019).
5. Бута нас ва И. И. Хакасский исторический фольклор: Опыт историке-этнографического анализа. Диссертация … кандидата исторических наук. – Новосибирск, 2000.
6. Савельев. С. В. Морфология сознания. Т. 1. – М„ 2018.
7. Радлов В. В. (1837-1918). Образцы народной литературы тюркских племен, живущих в Южной Сибири и Дзунгарской степи [Текст] : [на языках подлинников] / изд. В. Радловым. – СПб., 18661907. Ч. 9: Наречия урянхайцев (сойотов), абаканских
татар и карагасов : тексты / собр. и пер. Н.Ф. Катановым. – 1907.
8. Катанов Н. Ф. Наречия урянхайцев (сойотов), абаканских татар и карагасов. – СПб., 1907 (на хакасском языке).
9. Катанов Н. Ф. Хакасский фольклор: из книги «Образцы народной литературы тюркских племен», Т. IX (СПб, 1907 г.) / Н.Ф. Катанов; сост. П.А. Трояков. – Абакан, 1963.
10. Шибаева Ю. Я. Пережитки родового строя у хакасов в системе родства и семейно-брачных отношениях. Диссертация … кандидата исторических наук. – М.-Абакан, 1947.
11. Патачаков К.М. Культура и быт хакасов в свете исторических связей с русским народом (XVIII- XIX вв.). – Абакан, 1958.
12. Бутанаев, В. Я., Бутанаева, И. И. Мы родом из Хонгорая. Хакасские мифы, легенды и предания / отв. ред. Б. R Зориктуев. – Абакан, 2010.
13. Бутанаев В.Я., Абдыкалыков А. Материалы по истории Хакасии XVII – начала XVIII вв. – Абакан, 1995.
14. Ревизские сказки на кочевых инородцев Минусинского округа Качинской степной думы Тубин- ского улуса, 1850 г., 40 л. // Государственный архив Красноярского края. Ф. 160. Оп. 3. Д. 463. [Эл. ресурс] – URL: 1эttр://catalog.kгаsarh.ru;9090/archkrasnoyarsk/privatc/imageVievver/show’Vbjectld =3523122&attributeld=2097&serial=l&group=1243 &ext=.pdf (дата обращения: 01.06.2019). – Доступ после регистрации.
15. Перепись населения Тубинского улуса Качинской степной думы, 1850 г., 42 л. // Архив г. Минусинска. Ф. 15. On. 1. Д. 160.
16. Ревизские сказки на инородцев Минусинского округа Абаканский инородной управы Шало- шина 2-й половины рода, 1858 г., 74 л. // Государственный архив Красноярского края. Ф. 160. Оп. 3. Д. 640. [Эл. ресурс] – URL: ht t p://cat a log. k rasa rh. ru:9090/archkrasnoyarsk/private/imageViewer/show ?objectld=3523922&attributeld=2097&serial=l&gro up=1243&ext=.pdf (дата обращения: 01.06.2019). – Доступ после регистрации.
17. Перепись населения Шилошина рода Абаканской инородческой управы, 1858 г., 74 л. // Архив г. Минусинска. Ф. 15. On. 1. Д. 232.
18. Журнал регистрации входящей корреспонденции. Документы об избрании старшиной Петра Юсупова, есаулов, о раскладке и взыскании податей и повинностей (приказы, приговоры, ведомости, рапорты, переписка), 1824 г„ 107 л. // Государственный архив Красноярского края. Ф. 303. On. 1. Д. 11.
19. Беляев А. ГГ. Воспоминания декабриста о пережитом и перечувствованном, 1805-1850. – СПб., 1882. [Эл. ресурс] – URL: http://elib.slipl.ru/ru/ nodes/36258#mode/inspect/page/318/zoom/4, http:// elib.shpl.m/ru/nodes/36258#mode/inspect/page/319/ zoom/4 (дата обращения: 01.06.2019).
20. Костров H. А. Качинские татары. – Казань, 1852.
21. Бутанаев В. Я. Социально-экономическая история хакасского аала. – Абакан, 1987.
22. Бутанаев В. Я. Происхождение хакасских родов и фамилий. – Абакан, 1994. [Эл. ресурс] – URL: http://nbdrx.ru/pdf/bx0000127.pdf (дата обращения: 01.06.2019).
23. Бутанаев В. Я., Худяков Ю. С. История енисейских кыргызов. – Абакан, 2000.
24. Исповедная роспись по Вознесенской церкви Абаканского острога за 1792 г., 189 л. // Государственный архив Красноярского края. Ф. 592. Оп. 1. Д. 131 г.
Особенности жанра антиутопии в повестях В. Маканина.
ОСОБЕННОСТИ ЖАНРА АНТИУТОПИИ В ПОВЕСТЯХ В. МАКАНИНА
FEATURES OF THE GENRE DYSTOPIAN IN STORIES AT V. MAKANIN
Е.Д. Монгуш
E.D. Mongush
В статье рассматриваются повести Владимира Маканина, которые являются антиутопиями-предупреждениями об опасности. Отмечаются и анализируются идейная канва, время и пространство, характерные черты героев в повествовательной структуре повестей «Лаз», «Стол, покрытый сукном и с графином посередине». Через свои повести Маканин показывает проблемы повседневной жизни современного человека. Автор статьи делает вывод о том, что в повестях В. Маканина заложены и отражаются особенности жанра антиутопии как кризиса истории, неустранимости социального зла, конфликта личности и государства.
This article discusses the story of Vladimir Makanin who is antiutopijami-warnings about the dangers. Notes and analyses the ideological fabric of time and space, characteristic features of heroes in a narrative structure of narratives “Laz”, “Table, covered with a cloth and with carafe in the middle”. Through their story Makanin shows problems of daily life of modern man. The author concludes that in the novels in. Makanin laid and reflects the particular genre of dystopian as crisis history, dispelling all social evil, the conflict of the individual and the State.
Предметом нашего исследования являются антиутопические повести Владимира Семеновича Маканина «Лаз» (1991), «Стол, покрытый сукном и с графином посередине» (1993). Повесть «Лаз» была переиздана автором в сборнике «Антиутопия» в 2011 г.
В настоящей статье мы выделили две основные характерные особенности жанра антиутопии в повестях В. Маканина для анализа: изображение воображаемого исторического общества, расположенного на расстоянии – в пространстве или во времени; угроза потери нравственности, духовное и физическое порабощение человечества.
Исследователь М. Ф. Амусин утверждает, что важной особенностью жанра антиутопии является то, что «хорошо знакомая читателю жизненная реальность инфицируется фантастическим, немыслимым допущением или «отчуждается» с помощью гротескных приемов, гипербол, перенесения в иной хронотоп» | J. с. 256].
Организация пространства и времени в повести «Лаз» имеет двойную траекторию: с одной стороны, город, погруженный в хаос, с другой, светлое подполье. Эти два пространства соединяются узким лазом: «Вдвоем Ключарев и Никодимов идут меж столиков через весь этот погребок-ресторан и выходят, сворачивая в длинный коридор с великолепным мягким освещением. Здесь, как на улице в яркий день, всегда светло…» [2, с. 288].
Антиномия верх/низ является в повести той категорией измерения и существования самого хронотопа. Время наверху стремительно проходит в глухой пустоте: «опустевший город, ни людей, ни движущихся машин (есть отдельно мертво стоящие машины на обочинах, но они еще более подчеркивают общую статичность). Пустые тротуары. По глянцевой улице движется один-единственный человек… Этот человек Ключарев ..» [2, с. 285], а внизу протекает медленно и жизнь кипит: «погребок шумит: люди пьют, разговаривают…» [2, с. 288].
Действие в повести «Лаз» проходит в двух параллельных мирах. Главный герой Ключарев является связующим звеном между «низом» и «верхом». Наверху господствуют сумерки. Время в «верхнем» мире остановилось, и только детали подтверждают, что жизнь остановилась: в доме кончились свечи, чай, перестали давать горячую воду, телефон не работает, автобус сегодня ходит, но завтра не будет ходить, в автозаправках нет бензина. Внизу, наоборот, царит праздник: изобилие продуктов и разных вещей. Ключарев чувствует только здесь себя в безопасности.
Такая же ситуация описана в рассказе Людмилы Петрушевской «Новые робинзоны. Хроника конца XX века», где герои изображены как изгои и бомжи. Крушение общества на самоистребление находит выражение также и в жанре антиутопии. Главные герои рассказа отдаляются от общества и скрываются от глаз людских в далекой глухой деревне. Но и там они не находят тишины и покоя. В конце концов поселяются в лесах: «Мы жили далеко от мира…, но ничто уже не доносилось до нашего дома» [3, с. 77]. Люди умирают от голода и холода, смыслом жизни для героев рассказа становится выжить во чтобы ни было. За три дня в рассказе наступает смерть, борьба за жизнь является композиционным приемом, который в течение действия рассказа является осью сюжета. В живых остаются немногие: «Кот мяукал, и молодой человек, услышав единственный живой голос в целом подъезде, где уже утихли, кстати, все стуки и крики, решил бороться хотя бы за одну жизнь…» [3, с. 106].
По мнению А. Кошелевой [4] и С. Имихе- ловой: «сближает прозу Петрушевской с самым ярким романом этого времени под характерным названием «Андерграунд, или Герой нашего времени» В. Маканина» [5, с. 27].
И только лаз становится единственной ниточкой между наземным и подземным пространством, Ключарев пытается сохранить и углубить лаз. По этому лазу доставляются на поверхность необходимые предметы. Образ лаза, туннеля является одним из сквозных хронотопических образов в повестях В. Маканина. По нашему мнению, в повести-антиутопии образ лаза имеет масштабное и бытийное измерение. Через лаз главный герой Ключарев выходит из тупика, из тьмы к спасению.
В повести «Стол, покрытый сукном и графином посередине» так же, как и в повести «Лаз», обозначается два хронотопа. Первое пространство, внешнее – это квартира Ключарева, где он бодрствует в ночное время, а второе — судилище с разными судами в истории человечества.
Постоянно меняется время: вечер одного дня и ночь этого дня: «Садимся ужинать. Зовем дочь. Мне не хочется признать (совестно), что мои нервы и мой испуг – в связи с завтрашним вызовом, и вот я что-то придумываю, плету насчет усложнившейся работы» [2, с. 372]. Главный герой Ключарев в повести меняет свои позиции: в составе комиссии или сидит как спрашиваемый: «В тот же день попался хитрован-сибиряк, окал, акал, никак не могли за столом к нему подступиться. Я был, видно, в тот день в ударе: заметил его уязвимое место, но пока молчал» [2, с. 415], «Сколько лет вашей маме? Растерянность была такова, что даже тут я запнулся. Сбился. Сказал, конечно, какого мама года рождения, но зачем-то после этого начал считать годы вслух» [2, с. 379].
В сюжете повести на подсознательном уровне происходит перемещение Ключарева из одного пространства и времени в другое. Его воспоминания становятся следующим хронотопом, где он размышляет о жизни, об истоках, о параллельных существованиях «низа» и «верха». Его перемещения из одного пространства и времени приводят героя к смерти, т. е. инсульту. Здесь происходит скрещивание, своеобразное наложение двух хронотопов. В повести не существует ни одного существующего пространства и времени. У каждого человека есть его настоящее, его прошлое и его будущее; его страхи, воспоминания и подсознательная необходимость в сохранении генов, как и у героя повести «Лаз».
Итак, в лице Виктора Ключарева узнаваем сквозной персонаж маканинской прозы, и в повестях «Лаз», «Стол, покрытый сукном и с графином посередине» существует и действует один и тот же инженер, меняющийся от произведения к произведению. В «Лазе» этот герой-инженер представлен из интеллигентной среды, как и в повести «Стол, покрытый сукном и графином посередине».
Рассмотрим следующую характерную особенность жанра антиутопии в вышеназванных повестях В. Маканина, как изображение угрозы потери нравственности, духовного и физического порабощения человечества.
В повествовательной структуре повести «Лаз» страх и неуверенность в будущее является своеобразной отрицательной доминантой, которая постоянно преследует главного героя: «НЕРЕШИТЕЛЬНАЯ КОШКА У ДВЕРЕЙ. То есть она у самых дверей. Ни туда, ни сюда…» [2, с. 285].
Неуверенность в будущее и страх смерти не оставляет в покое Ключарева: «Он вдруг думает о смерти своего приятеля Павлова – Как умер? Каковы подробности?., в толпе, в давке погибло две сотни народу!» [2, с. 285]. Как отрицательная доминанта, страх в данной повести изложен темной силой, препятствующей Ключареву развиваться как личности, и он отражает одну из особенностей современности. Так, С. С. Имихелова в своем учебном пособии, в главе, посвященной концепции личности в прозе Владимира Маканина, пишет: «…у писателя имеются излюбленные герои, к которым он время от времени возвращается. Прежде всего, это Ключарев – типичный среднестатистический интеллигент, «серединный» человек» [5, с. 130]
Повесть «Стол, покрытый сукном и графином посередине» передает реальное, а не условное лицо времени. В ней личность разрушается страхом, дается картина его психологического состояния: «Хуже всего, если захватывает дыхание: в легкие с каждым днем недостаточным вдохом поступает как можно меньше воздуха. Задышка. На лице, на лбу липкая испаринка страха. Сижу перед столом, ящик выдвинут, и я быстро перебираю знакомые коробочки, бутылочки с таблетками, конвалюты, лекарства, лекарства, лекарства…» [2, с. 385].
Если в повести «Лаз» есть конкретный главный герой, то в произведении «Стол, покрытый сукном и графином посередине» нет такого персонажа. Повествование построено от первого лица. Нет конкретного имени персонажа. Кажется, что герой-повествователь и автор одно лицо. Сюжет и идейная канва повести соткана из ночных мыслей героя. Он прорабатывает всевозможные ситуационные линии накануне общественного расспроса.
В. С. Маканин передает читателю информацию, своеобразный код о том, что цельная личность в лице главного героя разрушается страхом. Психологический облик героя состоит из различных метаний, анализа ситуации и пути выхода из этой ситуации.
Портрет конкретной личности в повестях В. Маканина обретает черты типичности: «Вероятно, я скрыл (от себя и от нее) момент, когда этот набегающий страх пришел ко мне впервые. Я не признался – и теперь каждый раз мне приходится скрывать слабину. Я все еще держусь мужчиной, петушком. И как теперь быть?., а никак! Вот так и выхаживать свой одинокий страх ночью.) …Сама она всю жизнь боялась таких общественных разбирательств и судилищ куда больше меня, но не скрывала. И – привыкла. Но страх, как ни прячь, оказался итогом и моей жизни. (Мой личный итог.)» [2, с. 387].
Повесть «Стол, покрытый сукном и графином посередине» заканчивается печальным исходом – смертью главного героя: «сознание не включилось вполне… я слышал свое слабое похрипывание… Страха не было. Иных чувтв тоже не было: время поплыло, и я не знаю, сколько его прошло…» [2, с. 457].
Феномен смерти в повести так же, как и у Л. Петрушевской, является абсурдистской, трактующей смерть как выражение беззащитности человека перед могуществом неподвластных ему сил (М. Кудимова). Главный герой теряет свою благополучную жизнь: имя его не обозначено, теряет успешную карьеру и семью: «теперь мы спим отдельно, и даже в отдельных комнатах…к этому надо быть готовым. В конце ты опять один. Как в начале» [2, с. 386].
Общество, изображенное в антиутопии, зашло в тупик, только воры и насильники проявляют свою активность. Один человек не воин, он не может противостоять натиску толпы, причем толпы неконтролируемой. От этой толпы исходит угроза для личности: «Когда улица пуста до самого горизонта, человека, тем более нескольких, замечаешь мгновенно: на другой стороне Строительной улицы, не на тротуаре, а несколько в глубине меж двух зданий, Ключарев видит мужчин, которые насилуют женщину, поставив ее на колени…» [2, с. 317].
Главный герой в повестях Маканина всегда выражен, и его портрет представлен разными способами. С. С. Имихелова отмечает, что в 2001 г. В Маканин объединил все свои произведения (рассказ «Ключарев и Алимушкин» (1977), повести «Повесть о Старом Поселке» (1974), «Голубое и красное» (1982), «Лаз» (1991), «Стол, покрытый сукном и графином посередине» (1993), где присутствует образ Ключарева, в «Ключарев-романе»: «За почти двадцатилетний период их создания (1974-1993) образ Ключарева менялся, герой становился старше, изменялись жизненные цели и социальное положение, варьировались биография и состав семьи» [5, с. 130].
Второстепенные герои тоже играют немаловажную роль в повестях-антиутопиях В. Маканина. Они носители той информации и окружающей среды, в которой должен проживать свою жизнь главный герой. К примеру, в повести «Лаз» воры и насильники орудуют в ночное время. Эти второстепенные персонажи окружают его, они из «черной» ночной жизни, из которой хочет выбраться Ключарев. Его ориентиром в жизни являются люди «наверху», тянется к интеллигентам, как и он сам.
Таким образом, в повестях В. Маканина «Лаз» и «Стол, покрытый сукном и графином посередине» отражаются характерные особенности жанра антиутопии: отрицание возможности достижения социальных идеалов и установления справедливого общественного строя; выделение опасных общественных современных тенденций, так и предсказание их дальнейшего развития, расположенных на расстоянии – в пространстве или во времени. И наконец, угроза потери нравственности, духовное и физическое порабощение человечества.
ЛИТЕРАТУРА
1. Амусин С. Алхимия повседневности: очерк творчества Владимира Маканина. – М.: Эксмо, 2010.
2. Маканин В. С. Лаз: повести и рассказы. – М.: Издательство «ВАГРИУС». – 1998.
3. Петрушевская Л. Собрание сочинений. В 5 т. – Харьков: Фолио; М.: ТКО «АСТ», 1996. – Том 2.
4. Кошелева А. Л., Монгуш Е. Д. Поэтика прозы Л. Петрушевской в контексте эволюции художественного метода и стиля. – Абакан: Типография «Журналист», 2016.
5. Имихелова С. С., Колмакова О. А. Современная русская проза: учебное пособие. – Улан-Удэ: Издательство Бурятского госуниверситета, 2016.
Предание об Ир Тохчыне: текстологические аспекты и перевод
ПРЕДАНИЕ ОБ ИР ТОХЧЫНЕ: ТЕКСТОЛОГИЧЕСКИЕ АСПЕКТЫ И ПЕРЕВОД
THE HISTORICAL TALE ABOUT IR TOKCHYN: TEXTUAL ASPECTS AND TRANSLATION
В. В. Миндибекова
V.V. Mindibyekova
Варианты исторического предания об Ир Тохчыне рассматриваются как один из важнейших источников для изучения материальной и духовной культуры народа на материале опубликованных текстов. Автор анализирует сюжеты предания, получившие широкое бытование среди хакасов и представляющие художественную и историческую ценность.
В работе рассматриваются реальные события, затронувшие жизни людей, и герои, сыгравшие значимую роль в жизни народа На основе архивных и опубликованных материалов изучаются распространенность сюжета, степень вариативности. Они созвучны историческим событиям прошлого хакасов. В исторических преданиях описывается традиционный уклад быта и социальных отношений. В качестве критериев разграничения жанров хакасской несказочной прозы выступают степень историзма, наличие конкретных персонажей.
The article discusses Khakas historical texts about Ir Tokhchyn. One particularly valuable feature of this text is that it contains variants in all Khakas dialects: Sagai, Kachin, Kyzyl and Shor. Historical tales form the largest and most content-rich aspect of the Khakas folklore tradition. An important place among them is occupied by a cycle that includes stories about famous persons, about the struggle of the tribes that developed historically into the modern Khakas nation. They tell of famous past heroes and describe various incidents that took place in the nation’s history. Particularly widespread are tales about Ir Tokhchyn.
The article on folklore explains the place these tales occupy in the ethnic traditions of the Khakas people and also ethnographic and historical information about the Khakas, their language, dialects.
Несказочная проза является одной из объемных и содержательных составляющих фольклорного наследия, ориентированных на отражение реальных событий в жизни этноса. Ее важной частью являются предания, повествующие о прославившихся в прошлом героях и описывающих отдельные имевшие место в жизни этноса события.
Предание об Ир Тохчыне получило большое распространение среди хакасов. Он является одним из прославленных и почитаемых среди народа героев. В предании повествуется о временах монгольского нашествия на хакасскую землю. Основным конфликтом становится борьба Ир Тохчына против Моол-хана. Сюжетно-тематический состав преданий об Ир Тохчыне включает повествования о противостоянии врагам, об угоне людей Моол-ханом, об их освобождении Ир Тохчыном из плена, об объединении народа. В образе Ир Тохчына проявляется вера народа в справедливого хана, настоящего алыпа-охот- ника. Упоминается, что он был прекрасным сказителем – хсшджи, умел играть на чатхане.
Ир Тохчын показан ханом-охотником. У него были самые сильные и выносливые кони аргамаки (аргамах). Узнав об этом, Моол-хан отправляет к нему своих людей. Приехав к нему, эти люди просят отдать им коня, чтобы догнать волков, истребляющих скот. В тексте встречается упоминание о трех вороных конях Ир Тохчына. Чтобы удержать запертого у Моол-хана младшего вороного коня, требовалось много сил. Приведем пример:
Шч\г хара атты ус пичетнеп, тогыс арсин тимгр хазаага щрщ устуне хырых пуд хум артып, mUMip тзеннец тузап. юстебезт min, ахсын пургустст салган. – ‘Младшего вороного коня, тремя печатями запечатав, в девятиаршинный железный сарай загнав, на него сорок пудов песка взвалив, железными путами спутав, на рот намордник надел, чтобы [конь] не ржал’ [1, с. 294-295].
Его средний и младший кони были богатырскими:
Очы хара ады, ортын хара ады, альт полган ады длген. Улуг хара ады алып am нимес. – ‘Младший вороной конь, средний вороной конь, богатырские кони его погибли. Старший вороной конь не был богатырским конем’ [I, с. 306-307].
Среднего вороного коня поймали по пути домой, когда убегал от Моол-хана. Младший конь погибает от белолобого волка, разорвавшего его брюхо. Возможно, коней Ир Тохчына настигло проклятье Паян-хыс: Тдлщ чох ползын, пар дсш полза, чуртыц хысхс/ ползын! – ‘Пусть у тебя не будет потомков, а если есть, пусть их жизнь будет короткой!’ [1, с. 288-289].
В сюжете, где Ир Тохчын гонится за могучим черным белолобым волком, прослеживается тесная связь с топонимическими текстами о происхождении названий мест. Каждый свой выстрел герой предания сопровождает словами, дающими название местности. Приведем пример:
– Ир Тохчын, аны корт, ам килт, сур сых- чых. Алтай сынны азырбацых, сиМс хуу nyypdi сигГзгнщ атчых, стнац андар хасха хара nyypdi сур сыхчых. Ур сурген, ас сурген, суруп парча. Чир устунде читi крести сур пари, чит полбин пари. Одкке читкенде, ох синте чидгсчт аттарга. Хурлугун харбст, ох суурган, саадах харбст, чаа суурган. Kipicuee салган, тартып килт атхан, алтына ддгт суре атхан: «Одк ползын», – min чоохтаан. – ‘Ир Тохчын, видя это, [за ними] погнался. Горный Алтай не дав перевалить, восемь белых волков, восьмерых стреляет, дальше за белолобым черным волком погнался. Долго ли гнался, недолго ли гнался, гонится. Землю семь раз обогнув, гонится, не может догнать. Когда до [реки] Камышта добрался, на выстрел приблизился. Колчан схватив, стрелу вынул, колчан схватив, лук вынул. Тетиву натянув, выстрелил, в подбрюшье |волку] выстрелил. «Пусть Камышта будет», – сказал’ [1, с. 302-305].
Следующая сюжетная линия носит топонимический характер. Идет сцепление другого сюжета. Из него можно получить сведения об истории возникновения отдельных местностей. Ир Тохчын очень долго гнался за могучим черным белолобым волком, преодолевая труднодоступные места. В конце он все же настигает и убивает волка. В награду Моол-хан отдает ему в жены свою дочь.
В тексте представлены примеры народной этимологии топонимов Хакасии. Достоверность сюжета подкрепляется своеобразными доказательствами в виде названий скал (Хара хая), гор (Сундуки), сохранившихся до наших дней. Очень много упоминаний о реках (Абакан, Аскиз, Белый Июс, Биря, Енисей, Сыр, Туим и др.) и озерах (Иткуль, Хараколь). Например:
Ол парганнсщ Асхыс суга партыр. Ол Асхысты азыра атыптыр: «Асхыс ползын», – min адаптыр. Асхыстыц icminde ол хасха хара nyypdi тстпин 4idipi6icmip. – ‘Оттуда до реки Аскиз доехал. Через Аскиз выстрелил: «Пусть Аскиз будет», – так назвал. В Аскизе этого белолобого черного волка потерял’ [1, с. 3051. Названия рек наделены своей семантикой. Например, Одк суг ‘река Камышта’: хакасское название реки сближается со звучанием слова дгтец ‘с загривка’. Приведем пример:
Одгщтц тугт сойа атырган чир Одк суг адалзын! – min, ирткен. – ‘Место, где я с загривка клок шерсти тебе отстрелил, пусть рекой Камышта называется! – говоря, промчался’ [1, с. 298-299].
В 34-й том академической серии «Памятники фольклора народов Сибири и Дальнего Востока» «Несказочная проза хакасов» (2016) включены три варианта предания об Ир Тохчыне, записанные на разных диалектах хакасского языка. Оригиналы записей хранятся в Рукописном фонде Хакасского научно-исследовательского института языка, литературы и истории (ХакНИИЯЛИ). Каждый из представленных вариантов имеет свои характерные особенности.
Первый вариант записан в 1965 г. собирателем М.Т. Аешиным от сказителя С. И. Кадышева в Ширинском районе Хакасской автономной области. Текст записан на кызыльском диалекте. Перевод был осуществлен Л. К. Ачитаевой [1, с. 288-289. Текст 73]. Предание начинается с того, как дочь Хара-хана приходит к Ир Тохчыну просить его коней. Тот отдает девушке старшего и младшего вороных коней. Но в неволе младший вороной конь погибает. Приведем примеры диалектизмов: саспсш ‘к коновязи’ ср. лит. чечпее; кичт “переплыв’ ср. лит. кизт: русскоязычных слов: ‘стол’, ‘скотник’ и др. В тексте встречаются топонимы (река Карыш (Харыс), озера Иткуль, Хараколь, гора Сундук, местности Кызылгаш, Туим).
Второй вариант был записан в 1960 г. на качинском диалекте собирателем И. Ф. Спириным от сказителя М.И. Доброва в пос. Туим Ширинского района Хакасской АО. Перевод осуществлен С. К. Кулумаевой [1, с. 290-291. Текст 74] В этом варианте более подробно описываются происходящие события. В тексте упоминается сын Хара-Моола, который охотится за волками. Ир Тохчын описан настоящим альтом. О его богатырском внешнем облике говорится:
– Ирггде Кун тагныц алтында Ир Тохчын чуртаан полтыр. Аныц позгш он т аршин, чооны ус аршин полтыр. – ‘В старину под горой Куня Ир Тохчын жил, оказывается. Он был двенадцати аршин ростом, шириной [плеч] в три аршина был’ [1, с. 290-291].
В тексте также представлены примеры народной этимологии топонимов (названия рек Абакан, Сегиртым, Туим, Карыш, Биря, Сыр). Приведем примеры диалектизмов: тудунът
‘взвалив’ ср. лит. тудынып; паразын ‘поедешь’ лит. парарзын; чоптизен ‘уговаривать будешь ср. лит. чдптирзщ, чагдап одырабас ‘подъезжая’ ср. лит. чагдап одырып.
Третий вариант был записан собирателем Тодышевым (инициалы отсутствуют) на шорском диалекте от Е.И. Миягашева. Год записи текста неизвестен. Перевод выполнен С. К. Кулумаевой [1, с. 300-301. Текст 75]. В тексте описывается передвижение главного героя Ир Тохчына по направлению с севера на юг. Приведем примеры диалектизмов: папах ‘того’ – диал., лит. пайаагы; четi огын ‘семь стрел’ ср. лит. чипа угын, изинде ‘на двери’ лит. i3tniHde; ох ‘стрелу’ лит. ух. Русскоязычные слова: столбаа ‘к столбу’ от рус. столб; тилетникке (в телятник) от рус. ‘телятник’.
Комментарии к топонимическим названиям, встречающиеся в текстах, представлены в Указателе топонимов [1, с. 504-509].
При переводе текстов на русский язык нами учитывались диалектные особенности хакасского языка, многозначность слов в зависимости от контекста. Для сохранения национальной специфики в русском переводе сохранены хакасские слова. Их перевод дан в Словаре непереведенных слов (например: альт, арага, чурт и др.) В русских переводах они набраны курсивом. При переводе опускались часто повторяющиеся слова (min. mudip ‘говорил’, ‘сказал’; стац переводилось синонимичными наречиями ‘вот, тогда, теперь’). Слова, добавленные составителями в переводах для ясности, были помещены в квадратные скобки. Диалектные особенности отражены в примечаниях и комментариях к тому. Рассматриваемые варианты текстов отражают жанровое и тематическое своеобразие хакасских кип-чоохов.
Несказочная проза имеет огромное значение в системе фольклорных жанров хакасов. Варианты предания об Ир Тохчыне имеют установку на достоверность описываемых событий. Факты произошедших событий подтверждаются ссылками на старых людей, общеизвестность, указания на различные реалии и т.д., что должно демонстрировать подлинность описываемого события. То, о чем рассказывается в преданиях, для рассказчика и слушателя является правдивым и сопровождается словами сын ‘правда’, андаг полган ‘так было’. В таких текстах описываются конкретные места и известные участники событий, упоминание которых усиливает достоверность сказываемого.
Таким образом, народная память бережно хранит и передает из поколения в поколение рассказы о важном событии в жизни народа. Системное изучение и публикация текстов несказочной прозы позволяет ввести в научный оборот новые источники для изучения духовной жизни народа.
ЛИТЕРАТУРА
Несказочная проза хакасов / сост. В. В. Минди- бекова, Г. Б. Сыченко и др. – Новосибирск: Наука, 2016. – 540 с.; ил., ноты + компакт-диск. (Памятники фольклора народов Сибири и Дальнего Востока; Т. 34)
К вопросу об этногенезе Енисейских Кыргызов и Тянь-Шаньских Кыргызов
К ВОПРОСУ ОБ ЭТНОГЕНЕЗЕ ЕНИСЕЙСКИХ КЫРГИЗОВ И ТЯНЬ-ШАНЬСКИХ КЫРГЫЗОВ
ТО THE ETHNOGENESIS OF THE YENISEI KYRGYZ AND THE TIAN SHAN KIRGHIZ
В. Е. Майногашева
V. E. Maynogasheva
В статье поставлен вопрос и путь решения, уточняющий этническое происхождение енисейских кыргизов («киргизов») как изначальных кэризов – названия этноса, означающего, предположительно, с древнеиранского «орошенцы», тюрками и монголами, воспринимавшихся чужаками на Саяно-Алтае. Сделана попытка определить их генетическую принадлежность, дифференцировать от тянь-шаньских тюркоязычных кыр- гызов. Автор предполагает и происшедшую ошибку – небольшое искажение первоначального, истинного этнического названия на новом месте их переселения из китайских оазисов на Саяно-Алтай, в долину Енисея, доказывая это их отличием и по их антропологическому типу, и по языку, и по занятию земледелием путем построения оросительных каналов, строительной культуре, духовной приверженности к древним иранцам.
The article considers the issue and solution specifying an ethnic origin of the Yenisei Kyrgyz as initial keriz – name of the ethnos meaning, presumably from Old Iranian, “irrigators”, who were perceived by Turkic peoples and Mongols by as aliens in the Sayan-Altai. The attempt to define their genetic belonging and to differentiate them from the Tian Shan Turkic-speaking Kirghiz is made. The author assumes also the occurred mistake – small distortion of the initial, true ethnic name on the new place of their migration from the Chinese oases to the Sayan- Altai, to the valley of Yenisei – proving it by their difference both in their anthropological type and language, and also in agricultural occupation by building of irrigation canals, construction culture, spiritual commitment to the ancient Iranians.
В ряде областей гуманитарных наук – исторических и филологических – сложилось так, насколько мне известно, что названия енисейских кыргизов и тянь-шаньских кыргызов (я не привожу все разнописания) обычно почти не рассматриваются в связи с их жизненными занятиями и путями исторического развития, особенно первых. Но анализ названных этнонимов лингвистами уже давался [1, с. 145; 2, с. 86]. Л. Р. Кызласов в связи с этими трудами отметил, что они лингвистически по происхождению с тюркских языков не объясняются [3, с. 141]. Он считал кыр- гис не тюркским словом. И, видимо, был прав.
Данная работа посвящена попытке предложить свой взгляд на эти этнонимы на основе мною обнаруженных фактов, оставленных известными учеными, но до сих пор находящихся почти вне внимания научной общественности, а также на основе привлечения, хотя и скудного на этот счет, материала обрядовой поэзии хакасов.
Сразу следует отметить, термин енисейские киргизы, как и мне представляется, не тюркского происхождения, в отличие от слова кыргыз/хыр- хыс. Об их значениях в связи с некоторыми их жизненными занятиями и будет мой разговор.
К настоящему времени в науке более доказательным признается утверждение, точнее концепция известного, выдающегося ученого Л. Р. Кызласова (ее начало лежит еще в 50-х гг. XX в.) о том, что кыргызы Тянь-Шаня и кыр- гизы Енисея являют собою два разных этноса, не имеющих между собою генетического родства [4]. Они и изначально не жили в каком-то одном пространстве и никогда «не роднились» между собою. Наиболее привычно думать и утверждать о долине р. Енисей как родине енисейских кыргизов (ее верхняя и средняя части), а также, что ранее жили они у подножия Монгольского Алтая (район Больших озер), а это – ближе к Кызылу (Тыве) и много дальше от Улан-Батора (Монголии). А тянь-шаньские кыргызы первоначально жили в монгольских (орхонских) степях, и только позднее перебрались к подножию тянь- шаньских гор. Причем шли туда совсем не через долину Енисея, а через Синьцзян, что не случайно. Но случайно схожие, полностью однако не совпадающие, названия этносов для некоторых ученых все-таки служат доказательным критерием якобы их генетического родства: остальные факты для них не в счет.
С моей точки зрения, возможно, произошла, прежде всего, путаница в написании разных этнонимов учеными, по причине незнания языков их. Тут и вспомнить не грех об отмечавшемся известном возмущении Н. Ф. Катанова в свое время искаженными записями текстов устной поэзии тюркских народов, допущенных ЕЕ. Ерум-Ержимайло [5, с. 221-228]. Такому недостатку резко противостоят многие записи выдающегося тюрколога Н.Ф. Катанова и великого тюрколога-фундаменталиста В. В. Радлова, создавшего академическую транскрипцию алфавита для точного написания слов и текстов тюркоязычной поэзии. В итоге им создано 8 томов «Опыта словаря тюркских наречий» и издано еще много томов поэзии тюркских этносов. Его «Опыт словаря тюркских наречий» и сегодня спасает текстологическую работу тюркских фольклористов, что мною испытано на себе. А ценнейшие знания В. В. Радлова по истории енисейских кыргизов заслуживают, по-моему, особого научного внимания. На основе изучения текстов древнетюркских писаниц этот удивительный ученый, тюрколог-корифей, утверждает, в частности, что в VII столетии кыргизы носят название кыргыз и живут, как «явствует» из указанных текстов, «в верховьях Енисея» и «считаются» среди окружающих племен «чужим племенем». От себя поставлю вопрос. Почему же они другими окружающими их местными племенами на Саяно-Алтае воспринимались чужаками? Потому что, прежде всего, внешне отличались иным антропологическим типом – белизной тел, светлой волосистостью, голубыми глазами, высоким ростом, значительной красотой. Еоворили на неизвестном тюркам, монголам, енисейцам и другим языке. Занимались земледелием путем рытья оросительных каналов, т. е. особой формой сельскохозяйственного производства, не свойственного местным жителям. Далее: <…> этот факт, – пишет В. В. Радлов, – подтверждает отчасти показание китайцев о том, что киргизы – народ не тюркского и не монгольского происхождения, несмотря на то, что они уже тюркизированы в VIII столетии, они приводятся в перечислении неродственных народов», В. В. Радлов отмечает там же в своей работе, что киргизы при господстве династии Тан в VIII в говорили уже на тюркском языке. Предполагал он енисейское (от кетов) происхождение киргизов [6, с. 3]. Но вернее будет сказать: они генетически происходили от древних иранцев (по Л.Р Кызласову и В.Е. Майногашевой). Считаю, пусть на основе найденных крупиц, но в настоящее время все же можно предположить и утверждать об их истоке от древнеиранского мира. Иначе, ко всему прочему, почему бы они были богатыми носителями древнеиранской мировоззренческой культуры. Известно, что поклонялись Огню, считая ее могущественной очистительной силой, сжигали своих умерших на костре (вспомните и инду- сов-арийцев). Тюркоязычными став, они, можно думать, почти через тысячу лет, богиню Огня стали называть От Ине – Мать-Огонь. Поклонялись и крылатой светловолосой древнеиранской богине Майе, ставшей у них, уже тюркоязычных, Ымай Ине – тоже богиней плодородия, защиты детей, спускающейся с Неба (а как же бы спускалась, если б не было крыльев – М.И. Боргояков). Л. Р. Кызласов писал, что они поклонялись корове, к которой возводили свое происхождение, что тоже говорит о них как об арийцах 17, с. 143]. И почему кыргизы Енисея при строительстве дворцов, даже и в средневековье, ориентировались, как не один раз писал Л. Р. Кызласов, на запад, используя древнеиранскую архитектуру? [8, с. 67]. Потому что она для них своя, родная. Они сохраняли верность своей цивилизации.
Есть основание, с моей точки зрения, видеть в хакасской Ымай Ине крылатую древнеиранскую богиню Майю, считавшейся у них богиней плодородия и защиты детей (светловолосой блондинкой). У тюркоязычных этносов к ее имени подставили ы как протеза: Ымай Ине.
Имеется и другая версия происхождения имени Ымай. Тюрколог М.И. Боргояков в свое время дал интересный анализ происхождения и эволюции образа Ымай/Умай от тюркского (хакасского) названия птицы Хубай/Хумай (лебедь и др.), пережившей не один этап в своем развитии, став в итоге Умай/Ымай, Май-Ине [9, с. 135-141; 10]. В этих трудах он впервые открыл взаимодействия фольклорных сюжетов, образов и этнографических явлений между древнеиранскими, тюркоязычными, угорскими и другими этносами. Это явилось большим вкладом в науку. Я же оказываюсь продолжательницей этого направления, причем совсем неожиданно для себя – фольклорный материал меня тоже вывел на этот путь после М.И. Боргоякова. Южносибирские народы тоже многое взяли от древних иранцев, особенно в духовном мировоззрении. Предки хакасов – енисейские кыргизы, как дополнительно увидим, и сами были из древних иранцев. Взаимообмен ценностями культуры имел место, как известно, с далекой древности между разными народами. Тот же этнограф Е. К. Яковлев в названном выше труде дал немало таких примеров. Я не раскрываю радловских показаний самого процесса, т. е. в каких условиях происходила тюркизация енисейских кыргизов в Минусинской котловине. Б1о отмечу, енисейским кыргизам древние иранцы дали еще и древнеиранского бога солнца (зороастризм, солнцепоклонничество), ставшем позднее на тюркском языке под хакасским именем Улъгеиь происшедшего от слов Улуг Кун «Большое Солнце» как результат постепенного, как принято у тюркоязычных, сокращения первого слова сложного термина: Улуг Кун превратилось в Улкун, затем – Улъгенъ. Он у них почитался за Единого Бога, т. е. за Всевышнего.
Широко известно, как выше сказано, что в китайских летописях написано о рыжеволосых, голубоглазых и рослых енисейских кыргызах (хакасах). В этом видели их сходство с усунями, динлинами и др. светлокожими племенами. А ведь усуни, по И. В. Кюнеру, считаются славянами – предками русских [11, с. 99].
Вопросу общности ряда черт в сюжетах, мотивах в хакасских алыптыг нымахах и осетинских (аланских) нартах – потомков древних иранцев было посвящено специальное исследование [12, с. 42-50]. Сходство поразительно и в том, что имеется общекорневой термин нарты и хакасский нартпах, обозначающие жанр героического эпоса у тех и других (нартпах – «слава», «хвала» нарту) и, видимо, надо считать, что у хакасов термин состоит из двух отдельных слов, которые следовало бы так и писать. Слово пах значит «слава», «хвала» в шорском диалекте хакасского языка. Е1о собиратели фольклора – Н.Ф. Катанов и др., писали название жанра слитно, что, видимо, не точно. И еще одна из персонажей у осетин-аланов и у хакасов функционирует под общим корнем Сибиль-ши / Сибиль-дей. И в обоих языках означает «волшебница», «волшебник».
Предки хакасов, по-видимому, принадлежали к разным племенам древних иранцев: к аланам- тагарцам (сакам-тиграхауда), сакам-тарадарайа [13, с. 20]. А ведь известны и массагеты (большие юэчжи, малые юэчжи), пазырыкцы и др. Напомню, хакасы в некоторых аалах («селах») до сих пор хоронят по древнеиранской традиции, закрывая могилы сверх земли скальными плитами, как это делали пазырыкцы. Особо надо обратить внимание на тохаров – выходцев тоже из древних иранцев.
Показательно то, что саки из оазиса Хотан, как свидетельствует одно исследование (думаю, оно правильно), имели ряд общих древнеиранских слов с хакасами, потомками енисейских кыргизов. Например, слова, обозначающие органы человеческого тела: баар/паар «печень», «лоно», «грудь»; чода/huta «голень»; aac/aha «рот», «уста» и др. [14, с. 9-11].
Но вернемся к древним енисейским кырги- зам. Как выше отмечалось, они же известны как создатели оросительных каналов в Минусинской котловине. Откуда это? Здесь же и вообще в сибирской, так сказать, Центральной Азии, казалось бы, кругом с древности жили в основном скотоводы, рыболовы, охотники, добытчики разных руд, металлообработчики, строители и т. и. Но земледельцы… ими оказались кыргизы / кэргизы. Эти кэргизы как сельскохозяйственные производители, в сущности, имея дело с оросительными каналами, работали почти на инженерном уровне, освоив технологию дела. Это же, как и добычу, и обработку руд, может быть, допустимо назвать техническим инженерным достижением.
Л. Р. Кызласов в одном из последних своих трудов высказал, я бы назвала, ценнейшее откровение, адекватное с озарением: он подспудно предположил, не происходят ли древние кыргизы от древнеиранских тохаров и саков из оазисов «Хотана, Гума, Яркенда и Кашгара» [15, с. 140-145]. Также им отмечено, что эти древние иранцы исповедовали солнцепоклонничество [16, с. 142-143].
Отталкиваясь от гипотезы выдающегося историка, мною произведен поиск по истории тохар. И тут обнаружилась чрезвычайно интересная историческая выкладка о тохарах, сделанная нашим выдающимся евразийцем-россияниным Л.Н. Гумилевым, в его книге «Этногенез и биосфера Земли» [17, с. 87-88]. Этот мой поиск привел меня к изучению монографии известного петербургского (ленинградского) ираниста Гер- ценберга 118, с. 153]. Также ныне моя многолетняя текстологическая работа над обрядовой поэзией хакасов вознаграждает драгоценной крупицей, связанной с земледелием.
Итак, во-первых, для занятия посевом злаковых или каких-то других сельскохозяйственных культур нужно иметь семена, а последние должны обладать энергией для всхода. Совсем неслучайно хакасский народ сохранил такой образец обрядовой поэзии, как почтительное отношение к духу семени (обычно народ хранит то, чем он дорожит). Записал же эту драгоценность, хотя и в единственном варианте, наш знаменитый тюрколог Н. Ф. Катанов и опубликовал в своей известной книге «Образцы народной литературы тюркских племен…» под названием Ас тдстп – «Дух зерна» [19, с. 588]. Из содержания этого образца следует, что духу зерна хакасскими предками воздавалось весьма почтительное отношение, прежде всего за то, что дух прошел нелегкий путь – через самую знаменитую пустыню Гоби и оставившему позади себя китайскую землю (древних иранцев, в том числе кэризов, вытеснили оттуда гунны). Прославление духа зерна хотя и не сходствует с гимнами индийской «Ригведы», но некоторое восхваление можно чувствовать в описании непосредственных действий этого духа. Прямые восхваления, возможно, стерлись в тысячелетиях бытования в устах тех, кто донес и сохранил его до нас как достоинство, но запечатлели его первоначальную структуру, видимо, те древние иранцы, пришедшие на Енисей вместе с этими злаковыми семенами, т. е. с «духом зерна».
Ас тости
[Слово кама] духу зерна [и трав]– Ты китайскую землю преодолел,
У тебя красный табак из сухой древесной коринки!
Бело-буланый конь со змее[-черной] спиной –
На нем верхом ты!
Перед тем, как перевалить китайскую землю.
Из стороны в сторону качнулся ты!
Красный табак свой просыпая-рассыпая,
[Куря], им затянулся ты [пауза]!Хлюпая трубкой своей из желтой меди.
Глубоко затягивался ты [пауза]!
В свои желтомедные стремена, [встав] рядом,
[ногами] упирался ты!Песчаное море переходил ты
Шестигранной желтомедной лопатой [гребя], ты Под луною и солнцем искрил! [19, с. 588]
(Перевод заголовка и текста автора данного труда).
Это – только фрагмент из поэзии культа духа зерна |и трав|, который восхваляется подобно мужественному человеку. Далее в этом тексте прямо сказано о духе зерна, пришедшем из китайской земли на хребет Алтая. Этот дух перешел песчаное море, т. е. пустыню Гоби. Обратим внимание – у него все орудия труда – лопата (а речь о гребле – В.М), конское стремя, также его курительная трубка представлены из желтой меди. А в истории известно, что медь связывается в Центральной Азии (в будущей Хакасии) с афанасьевцами [20, с. 28], тоже древними иранцами.
В дальнейшем же говорится еще, что дух зерна сероглазый «ала харахтыг», возможно, это тюркоязычное определение и голубых глаз? Все это приведенное составляет олицетворение древнего иранца, отраженного в духе зерна [и трав]. От этого духа зерна и трав выросли растительность, цветы и то, что спасает людей от голода, т. е. вырастают хлеба, пища.
Дух зерна тут понимается, возможно, шире, чем дух хлебного зерна. Он также дух вообще семян растительности, т. е. пищи для людей и для скота, поэтому кам умоляет этого духа дать жизнь и блага и для людей, и для скота. Но за этим духом стоит древний иранец-земледелец, т. е. он символизирует древнего иранца. Коль пришел сероглазый этнос из китайского оазиса, то и дух семени зерна, им принесенный, тоже сероглаз. Такова мифология древности. Сероглазость и голубоглазость близки друг другу.
Связывать культуру земледелия наших предков с черноголовыми насельниками Китая нет у нас никаких исторических оснований. Но известно, страну же населяли и светловолосые племена, жившие в китайских оазисах Хотан, Яркенд и др., среди которых были известны и тохары [3].
А тохары, оказывается, пишет Л. Н. Гумилев, не есть их этническое название, а всего лишь прозвище, данное им тибетцами, и означает «белая голова (tha gar)», т. е. «блондин», а это есть татар [17, с. 87-88]. То есть, видимо, он прав: тохар и тагар – это одно и то же слово-прозвище и означает «белая голова», «блондин», а таковыми были и енисейские кыргизы. Тохары, пишет Л. Н. Гумилев, сначала (речь о доенисейской жизни – В. М), жили в бассейне р. Тарим, а русло этой реки проходило через пустыню Такла-Макан (река имеет начало в острове реки Арал между рукавами трех рек: Яркенд-дарья, Аксу-дарья и Хотан-дарья). Рядом Турфанский оазис, который «представлял древний культурный центр в очень глубокой впадине» 117, с. 87-88]. Турфанцы изучили иранскую систему «подземного водоснабжения» полей, пишет Л.Н Гумилев. Перефразируя его мысль, можно сказать: это как раз то, что они научились добывать воду из-под земли и орошать поля, т. е. орошенцы. Отсюда, вполне можно предположить, носителей этого полевого орошения называли (по-древнеирански) кэризы (выделено мною – В.М). Рассказывают ныне российские солдаты, у афганцев кэриз означает «колодец», т. е. то, что связано тоже с водой.
Известно, что в древности имя человека чаще всего определялось по его занятию. У древних тюрков, например, по данным рунических надписей, Кутлуг за создание Второго тюркского каганата, т. е. за подвиг, получил второе имя Ильте- риш, что значит Собиратель государства (народа, племен) [5, с. 222-228].
Таких примеров можно найти множество и в хакасских алыптыг нымахах. Кроме того, в алыптыг нымахах живет устойчивая традиция, когда при знакомстве с приехавшим богатырем хозяин дома обязательно спрашивает: Адыц, солац кем полды? – «Как имя, как прозвище у тебя?» Еще и относительно недавно у хакасов ребенок имел два имени: домашнее прозвище и имя для мира людей. Прозвищем старались энергетически защитить ребенка, поэтому оно часто давалось самыми некрасивыми словами, например, Adaii – «Собака», Чабал Оол – «Злой Парень» и т.д. Обычай давать прозвище, несомненно, бытовал и по отношению к племенам, родам, этносам не только у тюркоязычных этносов.
А имя одного из древнеиранских племен – массагеты – означает «рыбаки», от слова masja – рыба [21, с. 152-153]. Выдающийся востоковед Ю. Н. Рерих предполагал, что древнеиранское племя юэчжи – это и есть тохары. Их другое название кушаны [22, с. 270-271].
Итак, кэризы – это, несомненно, истинно этническое имя енисейских кыргизов (как ныне часто их называют в науке).
По-видимому, сначала они пришли к подножью Монгольского Алтая из китайских оазисов. Но их имя кэризы постепенно подверглось небольшому изменению – в нем добавился звук г после кэр, возможно, это искажение на новом месте появилось после переселения на Енисей с Монгольского Алтая под влиянием тюркоязычных или монголоязычных племен, а может быть, добавлено учеными-летописцами. Надо признать такое изменение обычным явлением, свойственным и носителям разноплеменных языков. Кто-то не может точно произнести в силу недостатка слуха или не может произнести по слабости артикуляции и т. д.
Можно привести много примеров того, как этнические термины искажались чужестранцами. Например, тот же Плано Карпини в своем труде о поездке к монголам в 1246 г. называет монголов – «монгал», Чингис-хана – «Хингисхан», его сына Угедея – «Оккодай». уйгуров – «гуйюр», самоедов – «самогеды», ойратов – «войрат» и т.д. [23, с. 60]. Также и другие авторы, думаю, в название хакасских предков – «кэризы» – вставили звук г, и получилось «кэргизы», а отсюда появилась неадекватная «научная концепция», что тянь- шаньские кыргызы и енисейские кыргизы якобы этносы генетически родственные. Это один из примеров, как рождается в науке неточность и даже грубая ложь. В основе такого искажения этнических терминов, повторюсь, лежат и «недослышания» иностранцами произношений в чужом языке или в силу отсутствия в их родном языке каких-то определенных созвучий, характерных для чужого языка. Поэтому важно, по-моему, этнические термины при написании, может быть, сверять со знатоками языка не один раз и не с одним носителем его, добиваясь наибольшей точности.
Так что хочется думать и отстаивать точность в науке как особо ценную субстанцию, и ни в коем случае ею не пренебрегать, как это, к сожалению, делалось у Плано Карпини.
Вспомним и имя хакасского народа. Даже сами хакасы называли и по ныне называют свое этническое имя по-разному: кахас, хахас, хагас, хакас. Кто и как может произнести одно и то же слово, так и произносит.
А ведь на Енисее именно кыргизы были блондинами и строителями оросительных каналов. Их по языку, по культуре окружающие тюркоязычные, угроязычные, монголоязычные и другие племена, как утверждается, и воспринимали чужаками.
По прозвищу тохары (м.б., татары, Л.Н. Гумилев писал: тохар (tha-gar), а по истинно этническому имени кэризы/кэргизы властвовали как «аристократический род» над тюркоязычными и другими племенами в Минусинской котловине и юге Сибири.
Кэризы – может быть, так их и надо называть в научных трудах во имя дифференциации двух этносов. А, между прочим, ведь почти такое произношение еще в XX в. у нас в науке имело место. Причем у такого высокочтимого историка как академик В. В. Бартольд. Он писал кэргисы [24, с. 500]. А там же на стр. 508-509 он упоминает, что Плано Карпини (1246) енисейских кыргизов называл кергис, а через 7 лет после него Рубрук (1254) пишет о народе керкнс. Искажение, как видим, истинного названия кэризы/кэргизы незначительны. Бартольд тоже считал кэргисов происшедшими от енисейцев-кетов. Значит тюркоязычными их по происхождению тоже не считал.
Таким образом, факты исторического значения собираются буквально по крупицам. Это не значит, что их надо отвергать по причине их малости, что они всего лишь крупицы. Время многое из ценностей стирает, нивелирует, но научная мысль имеет свою и интуитивную цепкость. У нас есть полное основание, думаю, предположить вслед за Л. Р. Кызласовым, что енисейские кыргизы происходят от древнеиранских племен, а именно от тохар/тагар и хотано-саков. И следует восстановить их точное этническое имя хотя бы в самой науке, как было первоначально: кэризы, а не кыргызы/киргизы. А тянь-шаньский этнос называть хыргыс/хырхыс. В их фольклоре известна также легенда, что они произошли от сорока девушек – хырых хыс. Эту легенду привел еще в 80-х гг. XX в. академик- тюрколог А.Н. Кононов [1, с. 145]. Их первоначальной родиной была, как утверждается историками, Монголия – ее орхонские степи.
А может быть, хырхыс значит «девушка из горного хребта» – они жили и живут в горных местностях. Изначально назывались кыркун («горный гун») [25, с. 169-175], тюркоязычные, в родстве с кыпчаками, жили в вассалах Монгольской империи, служили в их армии.
А позднее совсем неслучайно они уходили из Монголии в район Тянь-Шаня не через долину Енисея, а через Синьцзян. Енисейских кыргизов в древности и средневековье они не признавали за свою родню. Разве это может быть случайностью? Об этом же свидетельствует тот доказательно говорящий средневековый факт, что они, служа в армии Чингиз-хана, помогали монголам громить енисейских кыргизов [26, с. 1281. Но другое дело, что в новое время – в XVI-XVIII вв. – какую-то часть енисейских кыргизов джунгары насильственно могли угнать на север Кыркыз- стана, как пишут историки, но этой темы здесь я не касаюсь. Там как будто до сих пор их потомков – северных кыркызов – не любят, относятся как к чужакам.
Что касается хакасского фольклора, особенно алыптыг нымаха – героического эпоса – то ряд исследований данного автора подтверждает тесную историческую связь народа, их создавшего, с древнеиранским миром. Эта научная концепция о том, что одной из ветвей происхождения хакасов отчетливо выступают древнеиранские корни, прежде всего, в эпическом изображении смешанных семей, их конфликтах, также в субстратах культуры – в целом их ряде, начиная с поклонения Богу Ульгеню (богу солнца – Большому Солнцу Улуг Кун) – это зороастризм, солнцепоклонничество, о чем тоже выше говорилось (но подробно об этом следует сказать в специальной статье). Это и культы матери Огня (От Ине), матери Ымай – богини плодородия и защиты детей, матери-женщины, восходящей к древнеиранской блондинке Майе – крылатой богине плодородия (ее портрет изображен древними иранцами на фаларе, обнаруженном в Бак- трии, т. е. стране персов (родственных древним иранцам) и опубликован великим востоковедом Ю. Н. Рерихом в его вышеназванном томе.
А индийская «Ригведа» с ее гимнами Агни, т. е. Огню, разве «не родня», пусть и далекая, нашим хакасским культам матери Огня [27, с 5-16, 22, 32]. Сходства в фольклоре разных народов бывают и немало, даже и генетически неродственных. Но когда встречаются совпадения имен персонажей, жанровых терминов, причем, казалось бы, разноязычных, далеких друг от друга древних племен, то возникает вопрос: конкретно, в быту как это происходит?
Современному человеку это может представляться даже странным.
Между тем, здесь действовала, думается, определенная историко-бытовая закономерность. Тюркоязычные предки хакасов в древности много враждовали с древними иранцами, вели немало войн, а потом и сближались, создавая смешанные семьи, о чем данных в алыптыг нымахах имеется достаточно. Нельзя не учитывать и условия бытования в древности этого жанра у народов.
Такой жанр фольклора как алыптыг нымах изначально был сакральным, т. е. священным, тайным, о чем мне, собирателю фольклора, сказители иногда шепотом признавались. Их в древности пели только людям своей семьи, рода и племени. Почему? Потому что пения-повествования первоначально посвящались прославлению своих собственных живых героев – богатырей- защитников, кормильцев народа (ханы-охотники, ханы-воины). То есть самым сильным, умелым, мудрым и добрым представителям рода, племени. Они, кровнородственные, и становились ханами-вождями. Хан означает «кровь» (думаю, что открытие значения этого титула хан принадлежит ПА. Троякову). Древний человек всего боялся. Боялся и сглаза, и потери своего вождя. Но с появлением смешанных браков, как можно предполагать, дело несколько менялось. Например, в семье – тюркоязычный отец и ираноязычная мать. У них рождается сын, который с юности становится сказителем, поет алыптыг нымахи, не скрывая ни от отца, ни от матери. Они оба ему родные, а не чужестранцы. А родственники с их обеих сторон, говорящие на разных языках, тоже ему кровная родня, где тоже могут быть сказители или сказитель. Вот у них и могут возникнуть взаимообмены, взаимообогащения сюжетов, мотивов, введение новых заимствованных имен персонажей. Вот почему у исследователя жанра алыптыг нымаха (этого великого исторического явления культуры), есть все основания говорить, например, о разных генетических ветвях происхождения этноса.
ЛИТЕРАТУРА
1. Кононов А. Н. Грамматика языка тюркских рунических памятников VII-IX вв. – Л.: Наука, 1980. – 256 с.
2. Щербак А. М. Очерки по сравнительной морфологии тюркских языков (имя). – М.: Наука, 1977. – 191 с.
3. Кызласов Л. Р. Гуннский дворец на Енисее. Проблема ранней государственности Южной Сибири. – М.: Восточная литература, 2001. – 173 с.
4. Кызласов Л. Р. О связях киргизов Енисея и Тянь- Шаня (к вопросу о происхождении киргизского народа) // Труды Киргизской археолого-этнографической экспедиции. – Т. 3. – Фрунзе, 1959. –
С. 104-113.
5. Майногашева В.Е. О значениях имен одного из древнетюркских каганов, принца Кюльтегина и хакасских эпических богатырей // Хакасский героический эпос алыптыг нымах: поиски исторических реалий и периодизация (избранные труды). – Абакан: Бригантина, 2015. – С. 222-228.
6. Яковлев Е. К. Этнографический обзор инородческого населения долины Южного Енисея и объяснительный каталог Этнографического отдела музея. – Минусия, 1900. – 357 с.
7. Кызласов Л. Р. Гуннский дворец на Енисее. Проблема ранней государственности Южной Сибири. – М.: Восточная литература, 2001.
8. Кызласов Л. Р. Очерки по истории Сибири и Центральной Азии. – Красноярск: Изд-во Красноярского ун-та, 1992.
9. Боргояков М.И. Об одном древнейшем мифологическом сюжете, его отражении в фольклоре народов Евразии // Вопросы древней истории Южной Сибири. – Абакан: Полиграфпредприя- тие «Хакасия», 1984. – С. 135-141.
10. Боргояков М.И. Скифо-тюркские (хакасские) этнографические и фольклорные параллели // Народы Азии и Африки, 1975. – № 6. – С.110-120.
11. Кюнер Н.В. Китайские известия о народах Южной Сибири, Центральной Азии и Дальнего Востока. – М„ 1961. – С. 99.
12. Майногашева В. Е. Об общности некоторых основ мифологии и эпоса хакасов и осетин – потомков скифо-иранцев // Россия и Хакасия: 290 лет совместного развития. – Абакан: Изд-во Хакасского гос. ун-та, 1998. – С. 42-50.
13. Членова Н.Л. Происхождение и ранняя история племен тагарской культуры. – М.. 1967.
14. Майногашева В.Е. Древнеиранское лексическое наследие в языке эпоса хакасов // Ежегодник Ин-та Саяно-алтайской тюркологии Хакасского гос. ун-та им. Н.Ф. Катанова. – Абакан, 2002, вып. VI. – С. 9-11.
15. Кызласов Л.Р. Гуннский дворец на Енисее. Проблема ранней государственности Южной Сибири. – М.: Восточная литература, 2001. – С. 140-145.
16. Кызласов Л.Р. Гуннский дворец на Енисее. Проблема ранней государственности Южной Сибири. – М.: Восточная литература, 2001. – С. 142-143.
17. Гумилев Л.Н. Этногенез и биосфера Земли. – М.: ДИДИК, 1994.
18. Герценберг Л. Г. Хотано-сакский язык. Серия: Языки народов Азии и Африки. – М.: Наука, 1965.
19. Катанов Н.Ф. Образцы народной литературы тюркских племен, изданные В. Радловым, ч. IX. Наречия урянхайцев (сойотов), абаканских татар и карагасов. Тексты, собранные и переведенные Н. Ф. Катановым. Тексты. – СПб., 1907.
20. Киселев С. В. Древняя история Южной Сибири. – М.: Изд-во АН СССР. 1954.
21. Рерих Ю.Н. История Средней Азии, т. I. – М.: Мастер Банк, 2004.
23. Рерих Ю.Н. История Средней Азии, т. I. – М.: Мастер Банк, 2004.
24. Карпини И. де П. История монголов: [путевые заметки]. – М.: ТАУС, 2008. – 95 с.
25. Бартольд В. В. Сочинения, т. II, ч. 1 – М.: Восточная литература, 1963. – 1024 с.
26. Зуев Ю. А. Термин кыркун. К вопросу об этническом происхождении кыркызов по китайским источникам // Труды Ин-та истории [АН КиргССР]. – вып. IV. – Фрунзе, 1958. – С. 169-175.
27. Кызласов Л. Р. Гибель древнехакасского государства в 1293 г. // История Хакасии с древнейших времен до 1917 года / отв. редактор Л. Р. Кызласов. -М.: Наука, издательская фирма «Восточная литература», 1993. – С. 128-129.
28. Ригведа. Мандалы I-IV / издание подготовила Т.Я. Елизаренкова. – М„ 1989. – С. 5-32.
Этапы большого пути: к 75-летию науки о литературе в Хакасии
ЭТАПЫ БОЛЬШОГО ПУТИ:
К 75-ЛЕТИЮ НАУКИ О ЛИТЕРАТУРЕ В ХАКАСИИ
THE BIG WAY STEPS: TO THE 75-TH ANNIVERSARY OF LITERATURE SCIENCE IN KHAKASSIA
А.Л. Кошелева
A,L. Kosheleva
В статье анализируется, оценивается работа сектора литературы ХакНИИЯЛИ за 75 лет. Отмечены труды и заслуги предшественников, преемственность ученых нового поколения, инновации в их работе, перспективы.
The article analyzes and evaluates the work of the Literature department of the KhSRILLH for 75 years. We have pointed out the main works and achievements of the previous scientists, the continuity of the new generation of scientists, the innovations in their work, and the further perspective.
За год до окончания Великой Отечественной войны (1944) состоялось открытие Хакасского научно-исследовательского института языка, литературы и истории.
Создание института имело большое значение для дальнейшего развития хакасской литературы, науки Хакасии в целом. Его первым директором стал писатель, ученый, составитель учебников для хакасских школ Е1иколай Георгиевич Доможаков (1916-1976).
В течение 50 лет (1944-1994) сектор функционировал как сектор литературы и фольклора. Около года сектором руководила Клавдия Ильинична Интутова. Из сохранившихся документов становятся известными задачи, стоящие уже тогда перед сотрудниками сектора: изучение произведений всех жанров хакасского народного творчества (алыптыг нымахов (героического эпоса), нымахов (сказок), ыр’ов (песен), тахпа- хов, легенд, преданий, пословиц, поговорок); разработка общих и частных проблем развития хакасской литературы через исследование ее художественной системы – стиля, языка хакасских писателей, содержания их произведений; собирание и исследование хакасского словесного и музыкального фольклора.
3 ноября 1945 г. на работу в сектор был принят Александр Александрович Кенель (1898— 1970). Он собирал и обрабатывал музыкальный фольклор в Ширинском, Таштыпском, Аскизском районах Хакасии. В отчете он отметил, что за год им было собрано 100 песен и мелодий.
8 марта 1945 г. заведующим сектором литературы и фольклора был назначен известный журналист Семен Константинович Добров. В течение полугода (07.1945-01.1946) сектором руководил Иосиф Федорович Спирин.
10 января 1946 г. сектор возглавила Мария Андреевна Унгвицкая (1907-1985), и оставалась она на этом посту до 5 мая 1951 г. Она с отличием окончила Томский пединститут. Несколько лет преподавала русский язык и литературу, немецкий язык в школе. В Хакасию приехала за месяц до начала Великой Отечественной войны. Первый доктор филологических наук и профессор Хакасии – ее творческая деятельность с сектором литературы и фольклора была связана до последних дней ее жизни, где она трудилась на 0,5 ставки старшего научного сотрудника. Мария Андреевна не только руководила работой сектора, она публиковала статьи о хакасском фольклоре и литературе в центральных и региональных СМИ, научных журналах и сборниках. Под ее руководством работала секция начинающих писателей, где она читала лекции о родах и жанрах русской и хакасской литературы. В 1953 г. М.А. Унгвицкая защитила кандидатскую диссертацию «Хакасское стихосложение», в 1967 г. состоялась защита докторской диссертации, обогатившей хакасскую фольклористику, «Хакасское поэтическое творчество». Ее неутомимая деятельность в этой области была подкреплена последующими трудами – «Хакасская бытовая сказка» (1966), «Хакасское народное поэтическое творчество» (в соавторстве с фольклористом В.Е. Майногашевой) (1972), «Хакасские народные тахпахи» (1980), «Роль фольклора в развитии хакасской литературы» (1986) – и удостоена высокой награды – ордена Трудового Красного Знамени.
Более сорока лет (1952-1995) с сектором литературы была связана судьба Петра Анисимовича Троякова (1922-2001) – литературоведа, фольклориста, критика, члена Союза писателей РФ, участника Великой Отечественной войны. В период (1957-1962, 1965-1969, 1973-1994) ПА Трояков руководил работой сектора. В своем отчете он представил важные и интересные факты. В 1958 г. на слет (айтыс) исполнителей фольклора (хайджи, тахпахчи) съехалось более тридцати сказителей и певцов, среди которых были такие мастера-таланты, как С. П. Кадышев, П.В. Кирбижеков, Н А. Попияков, И.С. Абжи- лаев, И. Г. Сыргашев, Е. П. Миягашев, В. И. Рудакова. А. С. Бурнаков, С. И. Конгаров, П. В. Султре- ков. В 1959 г. вновь состоялся представительный айтыс сказителей и певцов. За период (1945-1967) сектор проделал огромную работу: сотрудниками сектора было записано около 100 героических поэм, более 300 сказок, легенд, сотни песен и тахпахов, пословиц, поговорок и загадок. Были изданы работы П. А. Троякова «Очерки развития хакасской литературы» (Абакан, 1963) и К.Ф. Антошина «Жизнь молодой литературы» (Красноярск, 1967). В.Е. Майногашева защитила кандидатскую диссертацию «Хакасское героическое сказание «Алтын Арыг» (Новосибирск, 1967), П. А. Трояков – кандидатскую диссертацию «Послевоенная хакасская поэзия и драматургия: 1945-1957 гг.» (Москва, 1958). За годы работы в секторе П. А. Трояков опубликовал более 100 научных и публицистических статей по проблемам фольклора и литературы в издательствах журналов и научных сборников Москвы, Новосибирска, Красноярска, Улан- Удэ, Ташкента, Алма-Аты, Ашхабада, Якутска, Фрунзе, региональных СМИ. Его научные изыскания высоко оценивались такими выдающимися отечественными литературоведами- филологами, как В. Я. Пропп, В. М. Жирмунский. До настоящего времени для филологов Хакасии остаются настольными его труды «Героический эпос хакасов и проблемы его изучения» (1991), «Истоки и формы чудесного вымысла» (1991), «Мифы и легенды хакасов» (1995). Фронтовик, ученый – его заслуги по достоинству оценены Родиной – орден Красной Звезды, орден Отечественной войны I степени, заслуженный деятель науки Республики Хакасия, почетное звание «Ветеран труда».
Значителен вклад в научном наследии сектора литературы Ульяны Никитичны Кирбижеко- вой (1923-2013) – супруги П.А. Троякова. Почти сорок лет (1949-1986) работала У. Н. Кирбиже- кова в секторе, исследуя национальную и идейноэстетическую специфику хакасского фольклора и литературы. Большее предпочтение было отдано литературе: в 1952-1955 гг. учеба в аспирантуре Института востоковедения Академии наук СССР и работа над кандидатской диссертацией «Тема дружбы народов в хакасской советской литературе», затем цикл статей о хакасской поэзии 1920-1930-х гг. и о хакасской литературе периода Великой Отечественной войны в «Очерках истории хакасской литературы» (Абакан, 1985), статьи о хакасской литературе в «Истории многонациональной литературы» (Москва, в 6 томах, т. 6, 1972), более сорока статей в научных сборниках и СМИ на хакасском и русском языках, исследование «Хакасская народная песня» (1965), пособия, программы для учителей начальных и средних школ Хакасии. У.Н. Кирбижекова имеет почетное звание «Ветеран труда».
С 1953 по 1965 г. в секторе литературы и фольклора плодотворно работала Татьяна Григорьевна Танеева (1931-2007). В ХакНИИЯЛИ она пришла после окончания историко-филологического факультета Томского государственного университета: в 1953-1955 гг – младший научный сотрудник, в 1955-1957 гг. – заведующий сектором литературы и фольклора. Работу в секторе она совмещала с большой общественной работой – депутат Абаканского городского Совета, председатель Хакасской областной комсомольской, ревизионной комиссии. Ею опубликовано ряд ценных работ по хакасскому фольклору и литературе. Будучи сама руководителем или просто участником фольклорных экспедиций, Татьяна Григорьевна записала от известных сказителей значительное количество героических сказаний, легенд, сказок. Итогом этой нелегкой, кропотливой работы стали ее труды: «Алтын Арыг» – сборник героических сказаний на хакасском языке, записанных от знаменитого сказителя С. И. Кадышева (1958); «Алтын Чус» – героическое сказание на хакасском языке, записанное от сказителя М. К. Доброва (1958); «Ай Мирген» – героическое сказание на хакасском языке, записанное от П.В. Сулековой (1959); сборник хакасских легенд и сказок (в соавт. с И. А. Трояковым, 1960); антология хакасской поэзии на хакасском языке, раздел «Эпос» составлен Т. Г. Танеевой (1960); «Айдолай» – героическое сказание на хакасском языке, записанное от П.В. Курби- жекова (1963); «Ах Ч1бек Арыг» – героическое сказание на хакасском языке («Ленин чолы», 1965); статьи о хакасской литературе и хакасском фольклоре в журналах, СМИ, сборниках. Труды Т. Г. Танеевой сыграли важную роль для становления и развития фольклористики и литературоведения Хакасии.
С 1967 г. и по настоящее время (в начале в секторе литературы и фольклора (по 1994 г.), а затем в секторе фольклора) трудится известный фольклорист-тюрколог, крупнейший собиратель хакасского фольклора, талантливый эпосовед, кандидат филологических наук, заслуженный деятель науки Республики Хакасия, лауреат Государственной премии им. Н. Ф. Катанова РХ, академик Международной тюркской академии, член Союза писателей России, член правления Лиги хакасских женщин «Алтынай» Валентина Евгеньевна Майногашева. Ее труды (более ста научных статей, два академических труда – «Алтын Арыт» (1988) и «Ай Хууцын» (1997), монография в соавторстве с М. А. Унгвицкой «Хакасское народное поэтическое творчество» (1972), очерки, эссе «Хакасские сказители и певцы» (2000), пособие «Хакасская народная детская поэзия» (2009) являются достоянием не только хакасской, но и отечественной тюркской фольклористики. В настоящее время работает над академическим томом «Обрядовая поэзия хакасов».
С мая 1994 г. сектора литературы и фольклора стали функционировать отдельно. В 1994— 1998 гг. руководство сектором литературы осуществляли кандидат филологических наук Анна Еерасимовна Кызласова (1994-1996) и Валентина Евгеньевна Майногашева (1996-1998). А.Е. Кызласова (сводная сестра Н. Е. Доможакова) опубликовала подробную биографию известного писателя с ранее неизвестными фактами его нелегкой судьбы. Она много работала в области исследования хакасской прозы. Тема ее кандидатской диссертации «Зарождение и развитие хакасской прозы». Как и М.А. Унгвицкая, В.Е. Майногашева, П. А. Трояков, она член редакционной коллегии учебного пособия «Очерки истории хакасской советской литературы» (1985), автор его разделов «Проза» 20-30-х гг., 50-60-х гг., 70-80-х гг. Она является автором ряда пособий и учебных программ для школ Хакасии.
С 1999 г. сектор литературы ХакНИИЯЛИ возглавляет доктор филологических наук, профессор кафедры русского языка и литературы Института филологии и межкультурных коммуникаций ХГУ им. Н.Ф. Катанова, заслуженный учитель Республики Хакасия, автор более трехста научных и публицистических статей, десяти монографий, пяти пособий, ряда учебных программ для школ и студентов-филоло- гов. председатель диссертационного совета при ХЕУ им. И. Ф. Катанова по защите докторских и кандидатских диссертаций по филологии (20042012) Альбина Леонтьевна Кошелева.
Ее научные интересы связаны с исследованием русской и хакасской драматургии, русской и хакасской поэзии, прозы.
В 1975 г. защитила в Московском областном педагогическом институте им. И. К. Крупской кандидатскую диссертацию «Жанр комедии в творчестве В. С. Иванова», а в 2001 г. в Московском государственном педагогическом институте состоялась защита докторской диссертации «Хакасская поэзия 20-90-х гг. XX в. и русско-хакасские литературные связи этого периода. Вопросы поэтики и творческой индивидуальности». Проблемам становления и развития хакасской поэзии посвящены монографии: «Поэтическое слово Сибири. Поэзия Хакасии и народов Севера» (1996), «Хакасская поэзия 1920-1990-х годов: типология и закономерности развития» (2001), книга статьей и очерков «Время в слове и лицах» (2003), «Лирический мир хакасской поэзии в контексте духовных памятников евразийской культуры: генезис, поэтика, типология» (2008). Последняя среди названных работ по актуальности, научной и практической значимости вписывается в круг решения проблем программы РАН «Этнокультурное взаимодействие народов Евразии», вводит хакасскую литературу (поэзию) в контекст евразийской культуры, решается проблема ее национальной специфики в аспекте ее генезиса, поэтики, типологии, интертекстуальности, научно обосновывается динамика национального художественного мышления, аргументируется наличие древних литературных традиций хакасов: орхоно-енисейские памятники, песенный и шаманский фольклор тюркских народов Сибири. В 2012 г. А. Л. Кошелева издала монографию, научную биографию известного писателя М.Е. Кильчичакова – «М. Е. Кильчичаков: Жизнь и творчество». В 2015 г. издана ее монография «Проблемы билингвизма в транскультурной (транснациональной) литературе: национально-художественное своеобразие творчества русскоязычных хакасских писателей (XX в. – нач. XXI в.)». В 2018 г. издана ее монография «Писатели Хакасии (поел. четв. XX в. – нач. XXI в.)». А. Л. Кошелева руководит диссертационными работами аспирантов и магистров, ее труд удостоен таких наград, как медали «Почетный работник высшего профессионального образования», «Профессионал России»; в 2002 г. Биографическим институтом США присвоено звание «Женщина года»; Почетная грамота Союза писателей РСФСР (1988) и Благодарственное письмо Союза писателей России (1999) за активную работу с творческой молодежью; награждена знаком Всероссийского общества «Знание» (1997); орденом «За заслуги перед Хакасией», медалью Н.Ф. Катанова «За научные достижения» (2013); почетные грамоты Министерства образования Республики Хакасия, Республики Тыва, администраций ХГУ им. Н. Ф. Катанова и ХакНИИЯЛИ за многолетний добросовестный труд, за плодотворную научно-исследовательскую работу, большой вклад в подготовку и воспитание научно -педагогических и научных кадров. В 2018 г. ей присвоено звание заслуженный деятель науки Республики Хакасия.
В течение последних десяти лет сектор литературы установил тесные контакты с научными центрами, университетами Москвы, Казани, Майкопа, Тамбова, Якутска, Улан-Удэ, Кызыла, Горного Алтая, Кокшетау (Казахстан), Китаем, Индией, в научных журналах и сборниках издаются статьи сотрудников сектора, являющихся участниками научно-практических конференций, проводимых этими центрами. С 2001 по 2018 г. сектор издал 15 монографий, около 500 научных статей, в т.ч. в коллективных монографиях, четыре учебных пособия: учебно-методический комплекс «Основы анализа художественных произведений» (А. Кошелева, 2007); «История хакасской литературы» (коллективный труд, 2011); «О жизни и деятельности Н.Ф. Катанова подрастающему поколению» (И. С. Майнага- шева и др., 2013); учебники и учебные пособия по литературе для национальных школ (Л. В. Чел- тыгмашева, И. С. Майнагашева); ежегодные публикации и выступления в региональных СМИ. В двухтомной энциклопедии «Республика Хакасия» сотрудниками сектора опубликовано тридцать восемь статей.
Нельзя не сказать о большой творческой работе, немалых научных достижениях и интересных открытиях молодых ученых, работавших и работающих в секторе литературы ХакНИИЯЛИ.
Сергей Александрович Майнагашев, член Союза писателей РФ (1999), младший научный сотрудник сектора (1999-2002), много и успешно работавший в области исследования хакасского стихосложения, перевода. Им опубликовано около двадцати пяти научных и публицистических статей. В 1996 г. вышел сборник его стихов на хакасском и русском языках «Великая степь» с эмоциональным предисловием незабвенного большого поэта Хакасии М. Р. Баинова. Достоянием хакасского литературоведения стала монография С. А. Майнагашева «Становление и развитие системы хакасского стихосложения» (2003). В настоящее время в перспективе кандидатская диссертация под научным руководством известного литературоведа, теоретика тюркского стиха, доктора филологических наук, профессора Якутского государственного университета им. М.К. Аммосова Н.Н. Тобурокова. С. А. Майнагашев порадовал читателя новой книгой стихов на хакасском языке «Суректет килген сбс» – «Плененное слово» (2009). Творчество С. А. Майнагашева внесено в современную школьную программу по литературе.
С 1994 г. в секторе литературы трудится ведущий научный сотрудник Нина Семеновна Майнагашева. Ее научные интересы – хакасская драматургия. В научных изданиях Москвы, Новосибирска, Якутска, Улан-Удэ, Абакана, Горно-Алтайска, Кызыла, Уфы, Кокшетау опубликовано более ста научных статей, монография «Хакасская драматургия XX в.: поэтика, типология, закономерности развития» (2008). В конце 2008 г. Н. С. Майнагашева успешно защитила кандидатскую диссертацию «Хакасская драматургия XX в.: художественная эволюция, фольклорный контекст» в диссертационном совете Бурятского государственного университета. В 2013 г. Н. С. Майнагашева издала монографию «Жизнь и творчество А. XI. Топанова» об одном из основателей хакасской литературы и театра. Является автором и руководителем научно-исследовательского проекта по проблемам двуязычного художественного творчества в условиях изменяющейся языковой ситуации, поддержанного Российским гуманитарным научным фондом (2012-2013).
С 1999 г. в секторе литературы трудится ведущий научный сотрудник Лариса Викторовна Челтыгмашева. В сборниках по материалам конференций, проходивших в выше указанных научных центрах, ею опубликовано более ста статей по проблемам исследования хакасской прозы, народно-поэтических традиций в творчестве хакасских писателей. В 2009 г. Л. В. Челтыгмашева успешно защитила кандидатскую диссертацию «Этнопоэтическое своеобразие хакасской прозы 1930-1990-х гг.» в диссертационном совете Бурятского государственного университета. В 2010 г. в Хакасском книжном издательстве издана ее монография «Фольклоризм хакасской прозы 1930-1990-х гг.», в которой достаточно полно исследована роль фольклора в зарождении, становлении и развитии хакасской прозы. В 2014 г. вышла ее монография «Хакасская проза и проза народов Саяно-Алтая в культурно-этническом аспекте», в 2017 г. – монография «Хакасская проза конца XX – начала XXI вв.: типология, этнопоэтические традиции». Научный интерес Л. В. Челтыгмашевой – хакасская проза и национальный фольклор.
Одним из фундаментальных трудов сектора литературы последних лет является пособие для филологов всех уровней (учителей, преподавателей филологических вузов, студентов, аспирантов, магистрантов), коллективная монография «История хакасской литературы» (2011). Исследования, осуществленные в свете решения проблем современного литературоведения, охватывают литературный процесс Хакасии от средних веков до 2010-х гг.
Тема научно-исследовательской работы сектора литературы – жанрово-стилистическое своеобразие хакасской литературы (проза, поэзия, драматургия) в ее историко-культурной эволюции от орхоно-енисейских памятников до современности в контексте отечественного литературного процесса и тюркских литератур народов Сибири. Разработка данной темы позволяет решать актуальные проблемы литературоведения: перечтение текстов национальной литературы, выявление ее национальной специфики в аспекте содержания и формы, решения проблем интертекстуальности и типологии (хакасская и русская литература, хакасская литература и тюркские литературы Сибири, хакасская литература и фольклор, хакасская литература и история, авторская индивидуальность творчества основоположников хакасской литературы и современных писателей (феноменологическое литературоведение), история хакасской литературы.
Грядущие перспективы сектора литературы – новые монографии, статьи, работа по актуальному для Республики Хакасия направлению, выполненному ХакНИИЯЛИ, «Районы РХ: история и современность» (в т.ч. писатели, урожденные в разных районах РХ), доклады на научных конференциях, оппонирование и рецензирование кандидатских и докторских диссертаций, рецензирование статей, монографий коллег из других ВУЗов РФ, проведение научных школ, семинаров, фестивалей. Ученые сектора литературы, являющегося одним из подразделений научной кузницы Хакасии – ХакНИИЯЛИ, – на пути творческих поисков и открытий.
Отражение возрастных особенностей Алтайцев в национальном фольклоре и литературе
ОТРАЖЕНИЕ ВОЗРАСТНЫХ ОСОБЕННОСТЕЙ АЛТАЙЦЕВ В НАЦИОНАЛЬНОМ ФОЛЬКЛОРЕ И ЛИТЕРАТУРЕ
LIFE CYCLE AMONG ALTAIANS: AGE PECULIARITIES
Н. М. Киндикова
N.M. Kindikova
В статье речь идет о жизненных вехах человека, об основных датах жизни алтайца в сравнительно-сопоставительном плане с другими народами. Впервые предлагается этнофилософское осмысление вопросов человеческого бытия согласно мировидению алтайцев.
The article is devoted to the life stage of a person, the main dates of life of the Altay people in comparative terms with other nations. For the first time, an ethnophilosophical understanding of the questions of human existence is proposed according to the worldview of the Altay people .
О возрастных особенностях человека написан ряд статей в этнографии, фольклористике и литературоведении [1; 2; 3]. Однако этнофилософское осмысление вопросов человеческого бытия до сих пор не предпринято в литературоведении. Этнофилософия это, на наш взгляд, осмысление жизни и смерти человека согласно мировидению алтайца, придерживаясь принципа согласия человека и природы, это соблюдение обычаев и обрядов предков применительно к современным условиям.
Используя историко-генетический, типологический, сравнительно-сопоставительный, биографический методы исследования, опираясь на фольклорные и литературные произведения, попытаемся обсудить самые значимые даты жизни алтайца в контексте тюрко-славянского мировоззрения.
Известно, что у разных народов есть магические числа, сопровождающие их в жизненном пути. К примеру, восемь и тринадцать. Восьмерка у всех народов означает знак вечности. А вот число 13 интерпретируется у славян и тюрков по-разному. Если у русских, например, воспринимается негативно, то у алтайцев оно доброжелательно, о чем свидетельствует частный пример, связанный со мной.
Совершенно незнакомый тогда человек как-то отругал меня в Кызыле (Республика Тыва) за то, что я не довела до конца одно важное дело. На его пытливый вопрос «чего испугалась», я честно призналась, что испугалась числа тринадцать. В 1999 г. я должна была выйти на защиту докторской диссертации. К сожалению, меня во время поездки все время сопровождало число 13: в автобусе 13-е место, вагон 13-й, прибыла в Москву 13-го числа, поселилась на 13-м этаже, 13-я комната. Впоследствии я узнала, что тем незнакомцем был известный шаман Монгуш Боракович Кенин-Лопсан – доктор исторических наук, профессор, тувинский писатель. А в моей жизни должно было состояться важное событие – защита докторской диссертации. В результате чего я потеряла два года уже из-за реорганизации диссертационного совета в ИМЛИ им. А. М. Горького РАН.
Магическими числами у алтайцев могут быть 9, 77, 99, указывающие на бесчисленное множество. Таковы, к примеру, загадки, пословицы, поговорки, эпическая поэзия. К примеру, «Агаштын бажыида 99 кат тонду кок бука отуры» – «На вершине дерева сидит синий бык, облачившись в 99-слойную шубу» (Ответ: кедровая шишка).
Всегда ли мы задумываемся над вехами жизни. Разве что, когда человек родился, и когда он навсегда уходит из жизни. Тем не менее, рождение человека у многих народов – значимое явление. У одних оно связано со дня зачатия, у других – со дня появления на свет ребенка. У алтайцев же рождение человечка сопровождается запретами, точнее, широко не оглашается до одного года. С одной стороны, это связано с предрассудками алтайцев, с другой – все это охраняет ребенка от сглаза, от злых духов. И только по исполнении ему одного года, точнее, через год отмечается рождение ребенка – праздник «койу кочо» (“перловый суп’), праздник («чач кезер«) “первой стрижки волос’ , разрезание пут («тужагын чечер») и т.д. в сопровождении с благопожеланиями родственников по линии матери (таайлары). Поскольку они, по обычаям алтайцев, пожизненно ответственны за судьбу этого ребенка.
Очередной день рождения отмечается через 12 лет, точнее, только в 12 лет мальчик или девочка объявляется полноценным человеком в роду. Ведь ему исполнилось всего лишь один годик. По отцовской линии мальчик получает особый статус, он вступает в свои права – стать мужчиной. Неслучайно ему одевают богатырские доспехи, сажают верхом на лошадь. А девочка становится помощницей матери. Родственники по отцовской линии благословляют ребенка словами: «Jvc jaui ]ажа, ]угурук атка мин» – «Живи сто лет, будь лучшим наездником».
С этого времени алтаец считает свой жизненный цикл через 12 лет, потому что это время связано с круговоротом календарного цикла. Точнее, если он родился в год Кабана, то через 12 лет снова наступает этот год. Важными оказываются 24-й, 36-й, 48-й годы и т.д. К примеру, вспомним профессора С. С. Суразакова. Он защитил кандидатскую диссертацию в 24 года, а докторскую – в 48 лет.
В связи с вышесказанным, 48-летний человек, остерегаясь наступления своего года, отмечает свой юбилей только в 50 лет. На самом деле алтайцы редко отмечают свои круглые даты (толун jam). Однако в народе существуют понятия: «белек», соответствующий 50-летнему возрасту, «укаалу» – 60 лет, «бичелен», означающий 70 лет и т.д. Белек – это подарок жизни. Из 100 лет он прожил уже половину, а значит, это важный этап в жизни человека. А вот 60 лет совпадает с жизненным циклом человека. На самом деле это год его мудрствования. Важно не заявлять его так широко, а, оказавшись на малой родине, необходимо три раза кувырнуться в знак благодарности этой земле, словно утробе матери, и обрести дополнительную силу для дальнейшей жизнедеятельности. В 60 лет человек совершает самые значимые поступки или деяния. Не натворить в жизни ничего лишнего, следует быть внимательным в этом году (фары икай болор).
Важным числом становится 70-летие человека. С этого времени, по мировоззрению алтайца, нижний мир ожидает свою жертву, как бы подсчитывает годы этого человека для того, чтобы забрать его к себе. Неслучайно алтайцы не отмечают свое 70-летие, дожидаясь шестилетнего цикла, точнее, 72-летнего рубежа жизни.
В стихотворении «Оторвался с берегов. ..» алтайского поэта Шатры Шатинова (1938— 2009) есть строки, которые переводятся противоречиво. Первоначально нам непонятно было, почему автор обращается к самому себе: ведь его имя Николай по паспорту, а Шатра – поэтический псевдоним. Оказалось, что он обращался к Николаю Чудотворцу, а это стихотворение написано автором перед смертью. Подстрочный перевод наш звучит примерно так:
1араттарынан айрылды / Оторвался с берегов
1аныскандыра ак парусым / Мой парус одинокий (душа).
1айым толкуда ташталды / Свободно влился с волнами,
1аныдым ого карузып. / Желаю ему доброго пути.
Калапту теннис сыртында / Если на поверхности океана Кайкалаза, щл таппай, / Остановится, заблудившись,
Кайкал кучту Николай / Спаси его, Николай Чудотворец,
Калак оны аргада! / Своими силами невероятными.
Jep-тенери ортодо / Если между землей и небом ,
!сл6ис joTKOH-сыгытту / Вьюга закружит случайно,
.(стснинчи параллель / Семидесятый параллель (рубеж)
1снип одор фбин бер / Помоги ему доплыть победоносно.
Оной арызы кудайдан / Все остальное от бога,
Антарактидалык элкемдер / Бесконечность подобна Антарактиде.
Сурук тонын ]абынган / В белую одежду душа облачилась,
Сунелердий пингвиндер / Словно белые пингвины [4].
Важными оказались строки: «Чудотворец Николай, спаси мою душу своими невероятными силами <…> / Помоги перейти ей благополучно семидесятый рубеж жизни». Действительно, поэт перешагнул свое 70-летие, умер на 71 году жизни.
В 70 лет человек обычно освобождается от своих грехов, очищается от содеянных дурных замыслов. Таковы, например, рассказы алтайских писателей Б. Укачина «Рассказ о рассказе Маатыра Ускечекова», Д. Маскиной «Последняя поездка», роман А. Адарова «Синяя птица смерти» и другие. Главный герой первого рассказа Маатыр совершил ряд неизвестных другим проделок, в том числе убийство малолетнего ребенка. На старости лет он освобождается от мучительных мыслей, рассказав свою жизнь незнакомому журналисту, тем самым он освобождается, очищается от своих грехов. В романе А. Адарова Эрел Яприн, главный герой произведения, в годы репрессии потерял лучшие годы жизни. На старости он сознательно подводит итоги своей жизни, чтобы легче уйти в мир иной.
В рассказе Д. Маскиной «Последняя поездка», к примеру, бабушка Энебей с внуком отправляется в родное село, чтобы повидаться с Кожутом Тенгерековым, считавшим ее утонувшей, отомстить своему извергу, сказать ему последние слова [5].
Первоначально этот рассказ Д. Маскиной нами был раскритикован в местной прессе за создание автором противоречивого характера героя. Не верилось, что добродушная во всем бабушка Энебей так злопамятна, мстительна и языкаста. При этом я задавалась лишь одним вопросом: какая необходимость была в том, чтобы встретиться ей со своим злодеем? И лишь позднее я поняла этнофилософский смысл данного рассказа.
Бабушка Энебей из рассказа «Последняя поездка» на закате своей жизни собралась в родное село, чтобы свести счеты с бывшим председателем колхоза Кожутом Тенгерековым за то, что тот умертвил ее мужа. Энебей даже вслух высказывает свои мысли: «Есть человек по имени Тенгереков Кожут, которому я должна отомстить за свои обиды. Высказать хотела ему за все… Но все равно я до него доберусь, не умру, пока не отомщу ему. Сколько унижал, господствовал, пес собачий! Плюну в твои, пес, бесстыжие глаза! Все равно не дам тебе спокойно умереть, отомщу. Ждала, когда ты, пес собачий, жизнь свою блаженную проживешь. Месть у меня живет, месть…»
Энебей уже прожила свои годы, пришла пора умирать.
Приближаясь к двери избушки Кожута Тен- герекова, Энебей по дороге подобрала длинную палку, хотела услышать от него слова покаяния. Ее устами звучало: «Собака, погляжу я на тебя на старости лет, что ты мне скажешь». Вместо этого перед ней сидел одинокий, беспомощный слепой старик. Автор описывает: «Рывком открыла она дверь приземистой избушки и вошла в дом. Возле закопченной печи дремал старый человек в грязной одежде. Услышав, что в дом кто-то вошел, он пошарил вокруг себя руками, но не смог найти спички, которые лежали в стороне. Человек был слепой». При виде неожиданных гостей Кожут даже обрадовался, что кто-то сходит за водой, кто-то ему поставит чайник на огонь и т.д. За водой сходил внук Эркеш.
Ни слова не проронив, даже не соизволив назваться, кто пришел к нему, Энебей разожгла костер в печке Кожута, собственными руками, молча, подала старику чашку чая и ушла так же незаметно, как пришла. Как описывает Д. Маскина, «мысли Энебей о мести смешались. Пришла она обругать, проклясть, оплевать его, а теперь, стараясь быть неузнанной, тихо опустилась на ящик возле дверей». После этой поездки, очистившись от своих дурных мыслей, Энебей спокойно умерла.
Примерно также написан рассказ «Пущенная стрела» хакасской писательницы Валентины Шулбаевой [6]. Герой рассказа Муколча Бастаев тоже наказан, болен неизлечимой болезнью: душа болит от собственных злодеяний, натворивших в послевоенные голодные годы. Все-таки верх берет совесть человека.
У алтайцев есть притча о том, как Всевышний распределял годы живому существу на Земле. Первоначально он человеку определил всего 40 лет жизни. Однако человек не согласился с этим, возмутился малым сроком жизни. Ему показалось это слишком мало. Лошади Бог дал тоже 40 лет. Но она отказалась, ей достаточно было 20-ти годов жизни, так как ее жизнь нелегкая, приходится таскать много тяжести. Собаке Бог дал всего 20 лет. Она тоже отказалась, поскольку зимой холодно, постоянно бегать и суетиться, добывать еду ей сложно. Белке Бог тоже дал 20 лет, но она отказалась. Все эти «отказные» года забрал для себя человек, хотел прожить до ста лет. Что удивительно, примерно такая притча лежит в основе рассказа «Молодость и старость» (1936) И. Бунина. Правда, там, кроме человека, фигурируют осел, собака и обезьяна. Сроки земной жизни сокращены до 75 лет: человеку – 30, ослу – 15, собаке – 15, обезьяне – 15 лет.
В последние годы пенсионеры живут до 80-90 лет. Хорошо, если они оказываются в здравом уме, ясной памяти. Другие заболевают неизлечимой болезнью века – деменцией (слабоумием). Для таких больных в загранице существуют санатории, в которых работает медперсонал из расчета две сестры по уходу за таким больным [7]. К сожалению, в России этот возраст не учитывается, хотя по последнему подсчету деменцией страдают около 20 млн стариков. По алтайскому мировидению, старики, с одной стороны, проживают годы рано ушедших из жизни родных и близких, с другой, становятся «коокымаем»-пожирателем своих близких. Однако это противоречиво по отношению к живущим.
В заключение зададимся вопросом: есть ли у нас долгожители? Не только в Хайнанье (Китай) люди доживают до 120 лет, но и на Алтае были долгожители. Однако нынче они встречаются редко. В чем секрет их долголетия? Приведем случай из жизни. Один старик на свое удивление прожил 105 лет. Оказалось, что он когда-то нашел кутук суу (беловодье) и выпил, не согласовав с ним свой срок жизни. Вот и он превратился на старости в хрупкое яичко. Его хоронили в колыбели как яичко. В народе говорится, 60 лет – тайак (костыль), 70 лет – ]едек (пришло время сопровождать за ручку), 80 лет – сокы (ступа), 90 – тонош (пень), 100 – (ымыртка (яйцо).
А в древности, как известно, алтайца хоронили в кедровом срубе, указанном ему при рождении. Возможно, это был символ долголетия человека, так как кедр плодоносит 300 лет. Кроме того, на Алтае есть целебные источники, на которых люди вылечивают свои болезни. Б1аверное, в них и смысл долголетия алтайского человека.
Соблюдение принципа – жить в согласии с природой, брать от природы только то, что необходимо, лечиться натуральными природными компонентами с соблюдением обычаев и обрядов алтайца – живо до сих пор, в том числе благословение Алтая с его солнцем и луной, почитание родословной горы, окропление молоком огня в собственном очаге, окуривание аила можжевельником (арчином), угощение верхнего и нижнего мира через дымоход, пить воду аржана (целебного источника) и т.д. Натуральные молочные продукты алтайцев тоже были лечебными. К примеру, научно доказано антогонические, пробиотические свойства чегеня (кисломолочного продукта). Этот напиток полезен при желудочно-кишечных заболеваниях, подавляет рост патогенных микроорганизмов. Его можно рекомендовать не только здоровым, но и больным при закрытой и открытой формах туберкулеза [8]. А сырчик (курут), как известно, содержит кальций для костей, зубов, сыворотка молока полезна для мытья головы и т.д.
В кедровом ядрышке сосредоточены все компоненты здорового образа жизни. Основной секрет долголетия: жить в согласии с природой, соблюдать обычаи и традиции предков, посещать целебные источники (аржаны), принимать лечебные травы и т.д. Так жили наши предки-долгожители, настало время возродить их в XXI в. Для здорового образа жизни достаточны всего три условия: светлые мысли в голове, вечное движение и тренировка мозга.
Таким образом, жизненный цикл алтайцев необычен. Возраст человека делится на полсотни (белек), укаалу (время мудрствования), бичелен (запись нижнего мира) и т.д. Эти слова сегодня обнаружены в алтайских фамилиях: Белековы, Ухановы, Пичеленовы и т.д. Именно перешагнув важные рубежи жизни, алтаец начинает свои дела. Исходя из вышесказанного, юбилеи, наверное, удобнее отмечать не в 60 лет, а на 65 и 75 году жизни человека.
Так завершается жизненный путь человека с рождения до его смерти. Во всем этом смысл этнофилософии алтайского народа.
ЛИТЕРАТУРА
1. Шатинова Н.И. Семья у алтайцев. – ГорноАлтайск: Алтайское кн. изд-во. 1981. – 184 с.
2. Чочкина М. П. Алтайский детский фольклор. – Горно-Алтайск: РИО ГАГУ, 2003. – 156 с.
3. Укачина К. Е. Алтайские народные загадки. – Горно-Алтайск: Горно-Алтайкое отд-ние Алтайского кн. изд-ва, 1984. – 104 с.
4. Шатинов 111. П. Рукописный фонд в семейном архиве писателя.
5. Маскина Д.Я. В горной тишине. – ГорноАлтайск: Юч-Сюмер-Белуха, 2005. – С. 32-44.
6. Шулбаева В. Г. Чуртас – ол хыныс (Жизнь – это любовь). – Абакан: Хакасское кн. изд-во, 2006. – С. 195-204.
7. Раков С. Что-то с памятью моей стало (болезнь Альцгеймера становится большой социальной проблемой) // Литературная газета. – 2019. – 27 марта – 2 апреля.
8. Букачакова Л.Ч. Чегень как бренд // Звезда Алтая. – 2017. – 17 июня. – С. 4.
Размышления о проблемах образования и науки
РАЗМЫШЛЕНИЯ О ПРОБЛЕМАХ ОБРАЗОВАНИЯ И НАУКИ
REFLECTION ON THE PROBLEMS OF EDUCATION AND SCIENCE
Н. М. Киндикова
N.M. Kindikova
В статье речь идет об актуальных проблемах образования и науки в регионе, о подготовке остепененных специалистов для дошкольников и школьников. В Республике Алтай заметна миграция учащихся в городские школы. Вопрос стоит об обучении обрусевших алтайских детей родному языку по методике преподавания иностранного языка.
The article deals with the actual problems of education and science in the region, the training of graduate specialists for preschoolers and schoolchildren. In the Altai Republic is noticeable migration of students in urban schools. Altai children bacame more russian. The question is to teach Altai children their native language in the methods of teaching a foreign language.
О преобразованиях в образовании и науке нами писалось неоднократно [1; 2; 3; 4]. Но каждый раз удивляют новшества, спускаемые сверху. В последние годы высшее образование постепенно переходит на дистанционное обучение. По интернету запросто можно получить диплом соответствующего образца при виртуальном обучении. В вузах России практикуется онлайн- режим, нет необходимости в перспективе содержать преподавателей. Ежегодное сокращение остепененных специалистов, независимо от их возраста, приводит к тому, что доктора и кандидаты наук остаются невостребованными. Между тем остро стоит вопрос о подготовке научных работников для системы образования и науки.
В Горно-Алтайске с 1993 г. функционирует университет. В других регионах наряду с университетом существуют и педагогические институты, в которых продолжают свое обучение студенты педагогического колледжа. В университетах заметно сокращены часы на дисциплину «Методика преподавания общеобразовательных дисциплин». Эту миссию в Республике Алтай выполняет Институт повышения квалификации и переподготовки профессиональных работников образования, занимаясь повышением квалификации преподавателей и переподготовкой учителей школ республики. При этом данный институт, по нашему наблюдению, редко приглашает для чтения лекций докторов педагогических наук, кандидатов педагогических наук, авторов школьных учебников на встречу с учителями, поскольку они нуждаются в теоретическом знании. Знакомство с новейшими находками ученых представляет наибольший интерес, нежели освоение практических знаний в городских школах. Уровень переподготовки учителей общеобразовательных школ должен быть выше в теоретическом и научно-педагогическом отношении. Неслучайно в республике остро стоит вопрос о подготовке остепененных специалистов – кандидатов педагогических наук для дошкольников, начального и среднего звена и т. д.; о привлечении новых авторов для написания школьных учебников, учебно-методических пособий. После десятилетнего отсутствия сектора литературы в НИИ алтаистики им. С. С. Суразакова начала функционировать группа литературоведов из трех человек, которые занимаются академической наукой. В дальнейшем необходимо подготовить докторов наук по истории, языку, фольклористике, литературоведению.
Как известно, в университетах учатся бакалавры, магистры, аспиранты. Сегодня аспиранты обучаются на платной основе – 30 тыс. рублей в год. Кому интересно платить такие суммы, если их зарплата не превышает 10 тыс. рублей? По окончании заочного и очного обучения, который длится три-четыре года, на основе научного доклада аспирант получает документ, удостоверяющий окончание аспирантуры. А защита кандидатской диссертации является его личным делом. В перспективе образовательные структуры сами должны быть заинтересованы в обучении остепененных специалистов в аспирантуре. Магистранты пока обучаются бесплатно, но в скором времени и это перейдет на платную основу по образцу зарубежных стран. Все эти новшества нового времени, введенные сверху. Так, образование и наука незаметно переходят на платное обучение.
На днях министерство просвещения «обрадовало» еще одной новостью: бакалаврам, обучающимся в университетах, разрешить трудовую деятельность в дошкольных и образовательных структурах. А когда они обретут теоретические знания – неизвестно. Отрадно, что школьные учебники по алтайскому языку и литературе с 1 по 9 классы вошли в федеральный перечень. Наряду с бумажными носителями действуют электронные учебники. Однако гонорар автору остается на прежнем уровне. На создание одного школьного учебника потребуется один или половина года. Гонорар начисляют примерно 30 тыс. рублей. Если учесть то обстоятельство, что один учебник создают ученый, методист, учитель- практик, то каждый получит по 10 тыс. рублей. Пора пересмотреть оплату интеллектуального труда авторам за создание школьных учебников.
Что касается ученых, то в последние 10 лет они вынуждены платить за публикацию собственных статей за рубежом и в России, не говоря о том, что монографии издаются мизерным тиражом, а сборники статей – лишь в электронном виде. Учебные пособия публикуются согласно количеству обучающихся: одно пособие рассчитано на два студента, точнее, издается не более 25 экземпляров. Об участии ученого в научно-практических конференциях не стоит говорить, поскольку они остаются «невыездными» из-за отсутствия командировочных. В таких условиях невозможен обмен идеями, общение с коллегами из других стран, регионов. Это выгодно только тем ученым, кто выигрывает грант. Однако в последнее время редко кто участвует в написании российских и зарубежных грантов, отчеты за которых занимают больше времени, чем творческая деятельность ученых.
В Республике Алтай функционирует 181 общеобразовательная школа, из них в 126 школах преподают алтайский язык и литературу, в 8 казахских школах – казахский язык и литературу, когда в 90-е гг. их число было около 200. Одно дело – сокращение количества обучающихся, другое – в поисках заработка лучшие учителя школ, родители с детьми уезжают на Север. Как остановить этот процесс? В первую очередь, наверное, предоставить жилье молодым, увеличить зарплату учителям.
На днях огласили хорошую новость: учитель получит один миллион, если согласится работать в селе. Но кто пойдет в школу сегодня? В сельских школах необходимо создать такие же условия, как в городских. Отсутствие директо- ров-лидеров школ заметно во многих районах республики, не говоря об образцовых предметниках, которые сплачивали бы вокруг себя лучших учеников. Одному женскому коллективу школ непосильно воспитание и образование подрастающего поколения – потребность в «усатых нянях», воспитателях, учителях остается в силе.
Сегодня сельские дети Республики Алтай в поисках лучшего знания оказались в городских школах, а сельские школы поредели, выживают, обучая учащихся двух классов в одном классе. В ближайшее время необходимо остановить миграцию школьников, не говоря о детях дошкольного возраста. Этот вопрос особенно остро стоит в национальных регионах, поскольку дети малочисленных этносов заметно теряют родной язык. Построили детские сады, а об их своевременном обеспечении содержания в свое время не позаботились – алтайские дети уже обрусели, дошкольники не владеют материнским языком. Одно дело – их родители не владеют родным языком, другое – дома они со своими детьми разговаривают на русском языке. Привлекли к воспитанию бабушек, но бесполезно. Упустили время. Остается обучать алтайских детей родному языку по методике преподавания иностранного языка.
Удивило и такое нововведение, как учащиеся с пятого класса начнут изучать два иностранных языка – кроме английского и немецкий язык. Если школы республики выберут немецкий или китайский язык, то алтайский язык вовсе останется невостребованным! Российский канал выделил на родной язык вещания 20 минут времени в 9 часов утра. Как жители республики услышат эти новости на алтайском языке, если в это время они находятся на работе, а их дети на занятиях? Переводы мультиков с русского на алтайский язык не совсем удачны. Необходима игра актеров национального театра с экрана. Республиканская газета выходит всего 2 раза в неделю, нет ни одного литературного журнала. Разве что альманах «Эл-Алтай», публикующий произведения новичков, и то он издается 1 раз в год.
В 90-е гг. XX в. в регионе действовал филиал московского НИИ национальных школ, в функции которого входило не только подготовка учебно-методического пособия для дошкольников и школьников общеобразовательных национальных школ, но и исследование становления и развития этнической личности со дня рождения до окончания школы. Сегодня отсутствует эта структура. Эту функцию выполняют сотрудники ИПК и ППРО РА. Этого недостаточно, необходимо увеличить штаты кафедры алтайского языка и литературы по созданию школьных и дошкольных методических пособий. По непонятным причинам ректор этой структуры не утверждается более 5 лет, когда в республике имеются невостребованные доктора и кандидаты педагогических наук.
Сегодня в Республике Алтай нет ни одной национальной школы. Республиканская гимназия потеряла эту функцию во время перехода на гимназию, а городская общеобразовательная школа № 7 «обещаниями» строится уже 28-й год. Выделенное место для строительства этой школы, – самый густонаселенный район города. Если и построят здание этой школы, то там окажутся дети этого района. Алтайские дети окажутся в инонациональной среде. А для общения и обучения необходимо учитывать среду обучения. Министерство образования и науки Республики Алтай должно обратить внимание на этот факт. В юбилейный год необходимо восстановить гимназию как национальную, а в школе №7 вести углубленное изучение родного языка, начиная с древнетюркского. Фольклор алтайцев пора изучать самостоятельным предметом в вузе и алтайских школах, поскольку мы потеряли богатырский дух народа. Даже перестали интересоваться классиками алтайской литературы. Вопросы преподавания истории и культуры в школах и вузе остаются в силе.
Сегодня нет перспективы обучения для школьника, поэтому родители пишут заявление о выборе языка обучения, хотя по закону они обязаны изучать родной язык. Родители не могут предсказать судьбу своего ребенка в 1 классе. Отказались от изучения родного языка, а в старших классах ребенок спросит родителей, почему ему его недодали, а будучи студентом, оказавшись среди других этносов, он спросит у родителей, почему он не знает родного языка, почему не рассказали ему об истории и культуре родного народа? А все это началось с выбора сдачи основных дисциплин для ЕГЭ. «Родной язык и литература не входят в обязательный предмет. Так зачем же «перенагружать голову» своего ребенка», – думают родители. В скором времени дети перестанут писать, сочинять цельный текст, так как достаточно расставить галочки в вопросах.
В школах трудятся пока учителя пенсионного возраста, на их замену вряд ли пойдут выпускники университетов. Сегодня в школах республики не хватает учителей математики, английского языка, истории, в скором будущем заметно будет отсутствие учителя русского языка и литературы. А в связи с переходом общеобразовательных школ на одну смену учителя-математики завалены часами. С прошлого года не оплачивают учителям за вторую смену, за руководство оплачивают всего одну тысячу рублей. Заведующие отделами районо республики должны обратить на это особое внимание. Недавно я побывала в отдаленном районе республики, где функционирует 12 общеобразовательных школ, в одной из них обучается около 300 детей, а в детском садике воспитывается 65 дошкольников. Школа образцовая, коллектив трудится на высоком педагогическом уровне. Однако безработица жителей села удручает. Такова ситуация во многих селах республики. Необходимо разработать государственную программу «Развитие алтайского языка» и в рамках этой программы обратить внимание на подготовку и переподготовку национальных кадров для образования и науки, разработать методику обучения алтайских детей, не владеющих родным языком, по образцу методики обучения иностранного языка, вернуть статус национального республиканской гимназии. Помимо всего прочего, необходимо открытие республиканского литературного музея в столице и аллеи алтайских писателей, а также продолжить издание многотомника классика алтайской литературы Л. В. Кокышева.
Таким образом, в системе образования и науки достаточно нерешенных вопросов. Если сегодня не обратим внимания на эти проблемы, завтра будет еще сложнее.
ЛИТЕРАТУРА
1. Киндикова IT. М. Преобразования в науке и образовании: принимать или повременить? // Языки литературы народов Горного Алтая. – ГорноАлтайск: РИО ГАГУ, 2011. – С. 53-56.
2. Киндикова Н. М. Изучение родного языка и литературы в регионе // Материалы VIII Международной научно-практической конференции. – София: «ООД ГРАД-ГГ», 2012. – С. 24-28.
3. О состоянии изучения родного языка и литературы в регионе // Современные проблемы башкирской и тюркской филологии и филологического образования. – Уфа: Изд-во «Гилем» АН РБ, 2012. – С. 202205.
4. Киндикова Н.М. Проблемы изучения родного языка и литературы в регионе // Этнопедагогика как фактор сохранения этнокультурных ценностей в современном социуме. – Чебоксары: Плакат, 2017. – С. 126-129.