МОРФОЛОГИЧЕСКИЕ ОСОБЕННОСТИ ГЛАГОЛЬНОЙ ЛЕКСИКИ В КОРЯКСКИХ ФОЛЬКЛОРНЫХ ТЕКСТАХ (на материале самозаписей Е. И. Дедык)
MORPHOLOGICAL FEATURES OF VERBAL LEXIS IN KORYAK FOLKLOR TEXTS (in E. I. Dedyk autorecord)
Т. А. Головачева
T. A. Golovaneva
В статье представлен анализ морфологических особенностей глагольной лексики, востребованной в рукописных вариантах корякских народных сказок. Глаголы составляют 1/3 объема корякского прозаического фольклорного текста, независимо от его модуса (устного или письменного). Доля глаголов в фольклорном тексте меняется в зависимости от динамичности эпизода. В рукописном фольклорном тексте среди финитных глагольных форм доминируют формы прошедшего I! (неочевидного) времени, в меньшей степени востребованы формы прошедшего I (завершенного) и настоящего времени. Причины выбора той или иной временной формы не очевидны. Вариативность в использовании временных форм обусловлена прагматикой жанра мифологической фольклорной сказки, предполагающей не только воссоздание, но и переживание изображаемых событий в настоящем.
In this paper morphological features of verbal lexis analysis are represented. This lexis is demanded in handwritten variants of Koryak popular tales. 1/3 volume of the Koryak prosaic text consists of verbs in spite of its modus (oral or written). Verb portion changes according to episode dynamics. In handwritten folklore texts among changeable verbs forms of II past (unobvious) time can also be dominant. However, forms of past I (terminated) and present times are demanded the most. Reasons of choosing one exact form are not obvious. Variability in time forms using caused by genre pragmatics of mythological folklore tale which suggests not only reconstruction but also experiencing events of mythological times in the present.
В национальных регионах России в условиях доминирования русского языка и средств массовой информации из бытования уходит традиционная национальная народная культура. В северных поселках Камчатского края, в местах исконного проживания оленных и береговых коряков, в настоящее время только представители старшего поколения владеют родным корякским языком. В сложившихся условиях у возрастных носителей корякского языка появляется чувство ответственности за сохранение родной культуры: они составляют рукописные корякско-русские словари, записывают фольклорные тексты на родном языке. Национальный фольклор, утрачивая свою исконную устную форму бытования, начинает существовать в сценической и письменной формах. Фольклорные тексты в рукописях- самозаписях, являясь естественным проявлением национальной культуры, приобретают особый, самоценный статус и становятся полноценным объектом научного изучения.
Материалом данного исследования послужили рукописи корякских сказок «Юри» («Кит») и «Калаг’а-чачамэ то пипирыльру» («С’таруха-3лой Дух и мыши»). Оба текста представляют собой самозаписи носительницы корякского языка Екатерины Ивановны Дедык (корякское имя Ёкав), 1932 г.р., уроженки с. Воямполка Тигильского р-на Камчатского края. Тексты сказок были записаны Е. И. Дедык в 2005 г. и опубликованы в 2015, 2016 гг. [1, 2]. Рукописи хранятся в личном архиве автора статьи.
Языки чукотско-корякской языковой семьи (чукотский, корякский, алюторский, керекский) относятся к агглютинативным с элементами инкорпорации. Для чу котско-корякских языков характерна сложная система глагольной морфологии. Так, полная парадигма корякского непереходного глагола составляет 83 формы, а полная парадигма спряжения переходного глагола – 539 форм [3, с. 273]. По предварительным наблюдениям, в реальных корякских текстах (устных и письменных) выделяются доминирующие глагольные формы, которые являются опорными для построения большинства текстов: формы настоящего времени и прошедшего I (завершенного).
Глагольная лексика является базовой при создании текстов нарративного типа |4, с. 38, 39]. Глаголы позволяют моделировать развитие сюжетного действия, поэтому глагольная лексика играет значимую роль в стилистике фольклорного [5] или авторского [6] нарративного текста. Одной из значимых стилистических особенностей повествования является глагольная насыщенность текста. Для устных фольклорных текстов береговых коряков А. А. Мальцевой был выявлен средний уровень доли глагольной лексики: глагольная насыщенность устных фольклорных текстов береговых коряков составляет от 23% до 47% [7, с. 260]. Уровень глагольной насыщенности фольклорных текстов в рукописях Е.И. Дедык составляет 31 % и 33 %, что соответствует среднему уровню данного параметра в устных фольклорных текстах.
По предположению А. А. Мальцевой, глагольная насыщенность текста зависит от повествовательного таланта рассказчика: «Уменьшение глагольной насыщенности текста свойственно хорошим рассказчикам, умело расцвечивающим свое повествование свернутыми предикатами и дискурсивными элементами: атрибутами, сирконстантами, частицами. «Глагольность» понижается также в текстах артистичных исполнителей, моделирующих диалоги тембром, высотой голоса и интонацией изображающих действующих лиц» [7, с. 260]. Однако, как отмечает А.Н. Корнев, уровень глагольной насыщенности в тексте также зависит от типа (жанра) текста: «доля глаголов среди всех слов имеет большое значение при анализе нарративов. Нарративный жанр дискурса по определению представляет собой рассказ о прошедших ранее событиях, т. е. действиях, поступках. Глагол при этом играет ключевую роль в микроструктуре текста. Дефицит глаголов приближает текст к жанру описания» [4, с. 40].
Доля глаголов может определяться не только нарративным типом текста, но и динамикой сюжетного повествования: чем быстрее происходит смена событий, тем выше будет глагольная насыщенность в соответствующем фрагменте текста.
В рукописном варианте фольклорной сказки уровень глагольной насыщенности меняется от эпизода к эпизоду. Например, в завязке доля глаголов составляет 48% (из 32 слов 15 глаголов): Митив’ кыевык. гэгитэлин – этг’у гэмэйуэллин. tfv.vty гив’лин: «Чс/ккэ, та мыныллэн ayipij:» «И», – гакумуаллин чакы- гэт. Гэлэлинэт аууау, гэччеллэн мымлыпилъ то гаяйтылэнат. Ыииэучеу, явачетыу кытав’ут га и /) ыауауъят а гэв’уыволэн: «Ына-а-а, тыкуеуоу, тыку пав ’яуатоу! Ипа, мынылуыт аууау?» Гэлэлинэт / ‘Утром, проснувшись, [сестры] посмотрели на нее [на вошь] – еще подросла. Одна [сестра] сказала: «Сестренка, отнесем-ка ее к морю!» «Да», – воскликнула [другая] сестра. Пошли вдвоем к морю, опустили вошку [в воду] и возвратились домой. Однажды вечером вдруг [одна из сестер], напевая, сказала: «Ох, что же со мной происходит, тоскую! Может, пойдем к морю?» Пошли [сестры] вдвоем’.
Наименьшее количество глаголов содержится в финальном эпизоде сказки. В центре изображения финала не действие, а описание (в частности, описание тех благ, обладателями которых стали молодожены). Глагольная насыщенность финального эпизода составляет 19% (из 32 слов 6 глаголов): Ыныкъявал уытой уэлвылг’ынеуу то эе ‘ын гакылгаллинат уоят уетикик. Вагалгыг’э ом ста у уетикик то яуам мэтг’аамноуэтыу г’эуэегыг’и. Малъеыг’аек нутэк г’уеви митг’атт ятам яяняуо то штыка уояв’. В’уччип ена- тыны ныг’эли омакау тоиуав’тыуылг’эн: уачгываг’оячекэн то митг’аляуэн / “Позади него вышел огромный табун и уже запряженная в нарту пара оленей. Сели вдвоем вместе в нарту и сразу в красивое место отправились. Немного позже в тундре появилась красивая огромная радужная яранга и много оленей. Таким стало место совместной жизни молодоженов: бедного юноши и красивой девушки’. Финальный фрагмент сказки не предполагает динамики. Напротив, достигнутое героями счастье представлено в сказке как устойчивое состояние полного благополучия. Финал представляет собой описание, при этом «описательность противоположна нар- ративности в широком смысле. В описательных текстах излагаются статические состояния, рисуются картины, даются портреты <…>» [8, с. 18]. Таким образом, помимо повествовательного дара рассказчика, доля глаголов в тексте определяется особенностями повествования, а также особенностями определенного этапа развития сюжетного действия: в финальном эпизоде сказки доля глаголов меньше, нежели в завязке, ускорение / замедление динамики развертывания сюжета влияет на повышение / понижение доли глаголов в том или ином фрагменте текста. Глагольная насыщенность создается финитными, инфинитными глагольными формами.
Инфинитив соотносится с фазовыми глаголами начала и завершения действия, а также с глаголом невозможности совершения действия пыкаеык “не мочь’: Напкавын юуъюн нануын чычак / “Не могут у кита живот вспороть’. Будучи синтаксически зависимым от основного глагола, инфинитив опосредованно перенимает показатели переходности / непереходности, времени, наклонения, лица-числа, которые формально выражены в структуре основного глагола: на=пкав=ын чыча=к ‘Lo\\A=hc M04b=3sgP вспороть=ШР’ (они [женихи] не могут его [кита| вспороть).
В инфинитиве формально отсутствуют показатели лица-числа актантов действия, отсутствуют показатели времени и наклонения, однако в корякском языке в инфинитиве может быть выражена категория дезидератива (желательности действия). Показателем формы дезидератива является конфикс й(э)= II й(а)= …=//: от основы глагола чыви=к “рсзать=1ЫР путем присоединения конфикса дезидератива образуется глагол со значением ‘хотеть разрезать’: е=чви=у=кы ‘DES=pc3aTb=DES=IN F’ (хотеть разрезать): …яуам е’алата уыеонэн ечвиукы нануын юуъюн – актыко! / ‘сразу ножом начал хотеть разрезать живот кита – невозможно!’ В фольклорном тексте форма дезидератива (желательности) отражает стремление героя вступить в поединок, побороться за обладание невестой. Несмотря на большое желание разрезать шкуру кита, внутри которого находится девушка-невеста, стремление богача оборачивается неудачей.
Сюжеты корякских фольклорных сказок разворачиваются в хронологической последовательности. В корякском языке есть несколько деепричастных форм, которые отличаются по признаку их временной соотнесенности с основным действием. Деепричастие на =к (данная форма омонимична форме инфинитива) обозначает действие, предшествующее главному: Яйтык, гэйигэллинэт / “Возвратившись домой, обрадовались они [сестры]’; Мптпв’ кыевык, гэгитэлин – этг’у гэмэйуэллин / ‘Утром проснувшись, посмотрели [сестры] на нее [на вошь] – еще подросла’.
В рукописных текстах Е.И. Дедык помимо деепричастия предшествующего действия на =к использована форма деепричастия одновременного действия, образованная при помощи конфикса гаиуы=…=та: Ыннэучеу, явачетыу кытаеут гайуыауауъята гэв’уыеолэн… / ‘Однажды вечером вдруг [одна из сестер], напевая, сказала…’. Среди финитных глагольных форм наиболее востребованной в рукописи Е. И. Дедык является форма прошедшего II (неочевидного) времени (27 из 66 финитных глагольных словоформ, что составляет 41 %). В грамматике А.Н. Жуковой форма прошедшего II (неочевидного) времени трактуется как форма причастия прошедшего времени: «Причастие употребляется для выражения прошедшего неочевидного времени и для выражения неактивного залога. Неочевидность действия и «неактивность» залогового значения оказываются связанными между собой» [3, с. 265]. Причастие прошедшего времени – типичная для фольклорных текстов форма актуализации действия, т. к. обозначает действие, «которое было закончено задолго до момента речи» [9, с. 181].
В рукописном тексте Е.И. Дедык формы причастий прошедшего времени отличаются простотой структуры, отсутствием акциональных аффиксов: гэ=гитэ=лин
PP=c\iOTpcTb=3sgP (увиден он), гэ=ччел=лэн РР= положить=38§Р (положен он), л? салом лэн ‘ РР=услы maTb=3sg Р ‘услышан он’, га=пэнии=лэн ‘PP=Ha6pocHTbCM=3sgP’ (захвачен он).
га ты ила лж PP=HCTpenaTbca=3sgP’ (истрепан он); гэ=лэг’у=лин ‘ РР=увидсть=35§Р (увиден он), гэ юн XI =линэ в ’ ‘ Р Р=ж и т ь=3 n sg S=Р L (жили
они); г=ие’=лт ‘PP=CKa3aTb=3sgS (сказал он), гэ=лэ=линэ=т ‘PP=yfiTH=3nsgS’ (ушли они двое / две). Подавляющая часть причастий прошедшего времени (24 из 27), употребленных в рукописном варианте фольклорной сказки, имеют одноосновную структуру.
Помимо глагольных форм прошедшего неочевидного времени, в рукописном варианте Е.И. Дедык в достаточной мере востребованы и формы I прошедшего времени, или прошедшего завершенного (19 из 66 финитных глагольных форм, что составляет 28%). В корякском языке форма прошедшего I времени не имеет специальных показателей. Непосредственно к глагольной основе присоединяются показатели лица и числа субъекта (если глагол непереходный): Кытав’ут нануыууо чепуытой лыгимнтг’аляуэ / ‘Вдруг из живота появилась очень красивая девушка’; Ыннэн ляуэяуам чеймэви уачгываг’оячекыц / ‘Эта девушка сразу приблизилась к бедному юноше’; Ыныкявал уытой уэлвылг’ынеуу… / ‘Позади него вышел огромный табун…’
Прошедшее I время не имеет дополнительных смысловых значений и «охватывает по существу все значение действия, совершившегося до момента речи» [3, с. 232]. В рукописных текстах фольклорных сказок в самозаписи Е.И. Дедык глаголы в прошедшем II (неочевидном) соседствуют с глаголами в прошедшем I (завершенном), причем, пока не удается объяснить условия выбора той или иной формы прошедшего времени (I или II). В тексте Е. И. Дедык эти две глагольные формы следуют буквально одна за другой: ГэлэлинэтПрош п, Кытав’ут малыявау выччетиПрош 1 юуыйняуу то яуам пыгатэ”1′” 1 чаймыу чакэтыйыкыу. Яйтык, гэйиг’эллинэт11 г’01” 11 / ‘Пошли [сестры] вдвоем. Вдруг вдалеке показался огромный кит и сразу поплыл поближе к сестрам. Вернувшись домой, порадовались’. Пока трудно объяснить, какие факторы обусловливают выбор I или II формы прошедшего времени. Возможно, выбор формы I прошедшего (завершенного) времени обусловлен необходимостью выражения активного залога: Кытав’ут малыявау выччетип?°ш1 юуыйняу)? то я/рм пыгатэ **”‘ чаймыу чакэтыйыкыу / ‘Вдруг вдалеке показался огромный кит и сразу поплыл поближе к сестрам’. В приведенном предложении однородной связью объединены две глагольных словоформы прошедшего I (завершенного) времени, при этом внимание повествователя в большей степени сосредоточено на активности деятеля, нежели на факте завершенности действия (что следовало бы ожидать, ориентируясь на принятое условное название формы I завершенного времени). Выбор формы сопряжен с актуализацией персонажа (кита) как активного деятеля, что формально выражается в глагольных словоформах посредством показателей субъекта действия: вычч.ет=и ‘BHgHeTbca=3sgS’ (показался=он, стал видимым=он), пыг.ат=е ‘плавать на HOBepxHOCTH=3sgS’ (поплыл=он). Примеры из рукописного фольклорного текста свидетельствуют, что доминирование форм прошедшего I (незавершенного) времени коррелирует с высокой степенью активности персонажа. Чем более активную позицию в развитии сюжета занимает тот или иной персонаж, тем больше вероятности, что при актуализации его действий будет использована глагольная форма прошедшего I времени. Например, в эпизоде, повествующем о попытках богачей разрезать живот волшебного кита, женихи-богачи предстают как активные персонажи, их действия актуализированы при помощи форм прошедшего I времени: Ынуыг’ан ъшыу пыттоуычг’о ятан тав’аулайирот 1. Нап- кавы11и,ю'” 1 юуъюн нануын чычакш& / Так все богачи только попробовали [разрезать]. Не смогли живот кита вспороть’. В финальном эпизоде сказки главные герои: парень-сирота и его невеста обретают не только богатство, но и самостоятельность. Активность персонажей подчеркивается выбором глагольных форм I прошедшего времени: Вагалгыг’эПрош- 1 омакау уетикик то ядам мэтгаамноуэтыу г’чучвгыг’и””'”” 1 / ‘Сели вдвоем вместе в нарту и сразу в красивое место отправились’.
События, изображаемые в сказке «Кит», относятся к мифическому прошлому, что побуждает рассказчицу использовать глаголы прошедшего I (завершенного) и прошедшего II (неочевидного) времени. Однако помимо глаголов в форме прошедшего времени, Е.И. Дедык использует и формы настоящего времени. Из 66 форм финитных глаголов 12 — глаголы в форме настоящего времени (18% от общего количества финитных форм). В корякском языке форма настоящего времени образуется путем присоединения к основе циркумфикса ку=/ ко=…=у. Глаголы в форме настоящего времени могут обозначать: 1) действие, непосредственно совпадающее с моментом речи; 2) постоянное, обычное, длительное действие, включающее момент речи. А Н. Жукова отметила возможность использования формы настоящего времени для актуализации событий, произошедших в прошлом: «способность глагола в настоящем времени обозначать действие, лишь включающее момент речи и выходящее за пределы его, обусловила возможность употребления настоящего времени в значении прошедшего. <…> настоящее время глагола в силу заложенной в нем возможности обозначать длительный, протяженный отрезок времени свершения действия может быть использовано в значении, близком к значению прошедшего времени, но не тождественном ему» [3, с. 231].
Форма настоящего времени используется рассказчицей при моделировании реплик персонажей: Ыннэучеу, яеачетыу кытав’ут
гаиуыауауъята гэв’уыволэн: «Ына-а-а,
тыкуеуоу, тыкупав’яуатоу!» / ‘Однажды вечером вдруг [одна из сестер], напевая, сказала: «Ох, что же со мной происходит, тоскую я!»’. Использование формы настоящего времени позволяет изобразить состояние как происходящее непосредственно в данный момент, что усиливает драматическую составляющую фольклорного текста. Эмоциональность реплики подчеркивается использованием глагольных форм с эмфатическим усилением: тыкуеуоу ‘что же со мной происходит’ вместо стилистически нейтрального глагола тыкуеуыу ‘что-то со мной происходит’; тыкупав’яуатау ‘охи тоскую я’ вместо стилистически нейтрального варианта т ыкупав ъяцчтыц ‘тоскую я’.
В рукописи Е.И. Дедык наблюдается вариативность в употреблении временных глагольных форм: Выг’аек малэта чейлпви”‘’”‘” 1 г’оячек, уэв’в’ау г>т ну >т в > в ’л и н”ро 111 п. Kyiiini/iiunUliC’ уттыв’алапэлъ. Ярам ачачго нэччынирош п: «КуеуыуВлс1‘?» / ‘Потом потихоньку приблизился парень, плохо одет был. Несет деревянный ножичек. Сразу посмеялись над ним: «Что делает?»’ Изображение действий персонажей в прошедшем > настоящем > прошедшем характерно в целом для стилистики фольклорных текстов. В частности, в корякской сказки «Старуха-Злой Дух и мыши» в записи Кецая Кеккетына так же, как и в рукописи Е.И. Дедык, формы прошедшего I (завершенного) времени употребляются параллельно с формами прошедшего II и формами настоящего времени: …dnkbje этьу pipiqblrju jalelafJpom l… Amjatvarja pipiqdrja wanna naquqlujvmПрсш 1 гс’эп to gbntawlajUv°m n… Nem anneycey jajol kulejvbtlunfIaC7 yajy ьпо/рьу… / ‘Тогда мышата скатились… Вскоре мышата зубами продырявили кухлянку и убежали… И вот однажды лиса гуляет по просторам…’ [10, с. 81].
Использование в фольклорном тексте глагольных форм прошедшего I (завершенного) и прошедшего II (неочевидного) времени обусловлено спецификой хронологического плана мифологических повествований: в фольклорных сюжетах корякских мифологических сказок повествуется о давно минувших событиях, завершившихся в прошлом. В то же время исполнение фольклорного текста предполагает воссоздание некогда свершившейся истории здесь и сейчас. Морфологические особенности глагольной лексики фольклорного текста обусловлены прагматическими задачами жанра: мифологический текст предполагает соучастие, новое переживание давно минувших событий. Такая двойственность хронологического плана развертывания сюжета служит основанием для вариативности употребления временных глагольных словоформ в корякских фольклорных текстах.
ЛИТЕРАТУРА
1. Голованева Т. А., Мальцева А. А. Вариант корякской мифологической сказки «Кит» в самозаписи Екатерины Ивановны Дедык // Языки и фольклор коренных народов Сибири. – 2016. – №2 (31). – С. 33-42.
2. Голованева Т А. Самозапись Екатерины Ивановны Дедык: вариант корякской сказки о мышах, которые катались с горы // Языки и фольклор коренных народов Сибири. – 2015. – №2 (28). – С. 25-33.
3. Жукова А.Н. Грамматика корякского языка. – Л.: Наука, 1972. – 323 с.
4. Балчюниене И., Корнев А. Н. Анализ нарративов у детей с недоразвитием речи // Социальное образование. – 2017. – № 3. – С. 32-43.
5. Дядюн С. Д. Морфологические и семантические особенности глагольной лексики хантыйских сказок // Проблемы и перспективы социальноэкономического и этнокультурного развития коренных малочисленных народов Севера. Сб. ст. / отв. ред. С. А. Герасимова. – Ханты-Мансийск, 2017. – С. 126-133.
6. Каракулов Б. И. Некоторые наблюдения над морфологией удмурдского языка: в поэтической лаборатории Ф.И. Васильева (об использовании форм глагола в неочевидном прошедшем) // Творчество Флора Васильева и вопросы языка, литературы, образования в глобализирующемся мире. Сб. трудов конф. – Глазов, 2014. – С. 13-16.
7. Мальцева А. А. Прагматическая и синтагматическая сложность глагольных словоформ в чукотско-корякских языках // Сложность языков сибирского ареала в диахронно-типологической перспективе / отв. ред. А. А. Мальцева. – Новосибирск, 2018. – С. 254-280.
8. Шмид В. Нарратология. – 2-е испр. и доп. изд. – М.: Языки славянской культуры, 2008. – 302 с.
9. Молл Т. А. Краткий очерк грамматики корякского языка // Корякско-русский словарь / сост. Т. А. Молл. – Л.: Учпедгиз. Ленингр. отд-ние, 1960 -237 с
10. Кеккетын К. I-Calcj ь! ljbjon / Книга для чтения. 1-я книга для чтения на нымыланском (корякском) языке для 1-го класса нымыланской начальной школы / под ред. С. И. Стебницкого. – М.-Л.: Учпедгиз, 1936. – 104 с.
